Это было не просто страшно… Как, оказалось, случилось непоправимое. То, что обращало прахом надежды, что Хан простит нашу семью и будет к нам с сестрой снисходителен.

Только теперь я поняла весь смысл обрывочных фраз: «Больше нет… была… кровь за кровь…». Я глупая! Да! ДА! ДА!!! Сразу не поняла масштаб катастрофы. Вот почему отец так хотел спасти хоть кого-то из нас!

— Мне жаль, — утёрла рот ладошкой и подняла зарёванные глаза на Хана. — Правда, жаль… — не лгала. Не скажу, что он для меня обрёл человеческий лик, но его поступки… они стали понятней. Даже отклик в душе нашли.

— Своё прости, — сквозь зубы процедил, — закапай с ними в могилу. И впредь, — опять к себе дёрнул за шкварник — аж ткань жалобно треснула. — Если я говорю: «Сидеть!» — сидишь. Скажу: «Бежать» — помчишься. И даже сосать и лизать будешь, если мне это взбредёт в голову и кому скажу… Потому что ты и твоя сестра даже не шлюхи. Вы для меня вещи… И ты… даже имени не имеешь, ибо не заслужила. И молись, малолетняя шалава, чтобы Юсуп нашёл тех, кто, по его мнению, замешан в убийстве моей семьи!


Больше ни слова не проронил. Меня ослабевшую, зарёванную и до сих пор не отошедшую от увиденного, обратно за локоть вывел. Наплевав, запинаюсь я или нет, успеваю ли, и то, что мне хреново, протащил к выходу. Его верные псы были по-прежнему рядом. Держались в стороне и на меня почти не смотрели — понимали, что случилось.


А потом меня, в этом же виде в магазин привезли.

— Выходи! — я ещё под впечатлением сидела и не сразу сообразила, где мы стопорнули. Глазами непонимающе повела. Названия вроде знакомые, но рассудок как-то пока плавал во мраке, в который меня безжалостно топили последние несколько часов.

Мне помогли выйти — неделикатно за руку потянув.

— Хоть шаг к побегу — я с тебя живьём шкуру спускать собственноручно буду, — пригрозил Хан, даже на меня не глянув. Он вперёд смотрел, но явно в никуда — в свои тягучие, полные мести и боли мысли.

Я его услышала. Предельно ясно.


Мужики за мной в магазин зашли.

А я рассеянно взглядом по помещению скользнула. Продавщицы, меня увидев, побледнели, в лице изменились. Вроде знакомые… я дорогие магазины хорошо знала, как и персонал, потому что с подругами часто гуляла и все новые коллекции на себя примеряла. Не шмотница, но развлечения ради…

А сегодня ничего не видела и плохо различала слова продавщиц-консультанток. Шла по рядам и просто снимала какие-то вешалки, не особо задумываясь, что брала. Ни цвет, ни фасон, ни модель, ни размер — мне плевать было.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


— Может, подсказать всё же? — когда очередную вешалку сняла и на согнутую в локте руку повесила, хотя там уже места не было.

— А? — я заторможенно вырывалась из паутины пережитого ужаса. — Вот это пробейте, — не в себе пробормотала, дойдя до кассы и свалив кучу перед кассиром. Девушка в сомнении на груду покосилась, на меня, на мужиков, стоящих у выхода в магазин.

— Вы уверены, что вам всё это нужно? — робко уточнила кассирша с виноватым лицом.

— Всё? — вторила я и уставилась на гору тряпок.

— Вещей пять важных пусть возьмёт, остальное лишка! — раздался голос одного из мужиков. Он телефон от уха убрал и, выключив, спрятал в карман лёгкой куртки. — Слышь, малая? — меня презрительным взглядом окатил. — Бегом отоваривайся. Хан сказал: «Пять вещей!», — грубовато повторил для меня тупенькой.

— Тогда, — кивнула я. — Трусы, лифчик, носки… — запнулась и на этом повернулась к охраннику, — это за два предмета считать или один?

— Не умничай, коза, лучше поторопиться, иначе, в чём есть, в том и будешь ходить!

— Футболку, джинсы, — продолжила список для ушей продавщицы. — Кеды, куртку… — запнулась на далёкой мысли, что мне ещё жить и мстить, а стало быть, выкручиваться нужно. — Платье… — чуть в мозгах просветлело. — Мне нужно жениха покорить в самое паховое сердце! — отчеканила голосом, в который возвращалась жизнь.


Одеваться отказалась. Я облёванная, зарёванная чухондра с грязными ногами… Лучше свиньёй похожу, может совесть взыграет у Хана.

Охрана ни слова на это не сказала. Безлико за нами наблюдала, пакеты загребла, расплатилась и к машине меня сопроводила.


— Что-то ещё? — уже дома уточнил Хан, когда вошли в зал на первом этаже, а пакеты с покупками рядом со мной сгрузили.

Меня аж зло взяло.

Он потерял свою семью… а теперь топтал чужую, при том, что понимал, что нас, скорее всего, подставили. Разве это справедливо? Его горе — оно не передать словами, какое страшное! Боль — да, она, конечно, отупляла, ослепляла, оглушала, но как добиться протрезвления у живого мертвеца, потерявшего вкус к жизни и уже нежелающего слышать других???

Как???

Я жить хочу!

И я хочу доораться до этого монстра.

Я НЕ ВИНОВНА! И МНЕ ОЧЕНЬ… ОЧЕНЬ ЖАЛЬ!!!

— Телефон и симка с инетом, — не ёрничала, да и вопрос я восприняла серьёзно. Хан на меня так странно посмотрел, будто я его удивила.

Зато потом удивилась я, когда меня в ту самую комнату поместили, где фотки стояли… В спальню его сестры, сообщив, что можно брать всё, — а там и гардеробная оказалась вместительная, — кроме фоток!

И конечно шоком стало, когда выйдя из душа, на постели нашла телефон… стационарный, доисторический… детский с крутящимся циферблатом. А рядом конверт с новой симкой… и, бл*, такой бестолковой без нормального аппарата!

Шутник… Он, мать его, шутить изволил?

Во мне опять проснулась стерва!

Что ж, пошутим, Хан! Ох, пошутим…

Глава 9

POV Хан


Дом покидал с Адским жжением в груди и желанием закопать идиотку в могилу с дочерью, потому что слушать яд Юсуповой становилось всё невыносимей. И домой меня не тянуло — он теперь был пустым и безжизненным. Поэтому нагрянул к сыну, но, к удивлению, мне открыла Юсупова старшая. Девка меня увидала, прочь шарахнулась в арку столовой/кухни.

Мы с парнями прошли в зал. Я упорно делал вид, что меня ничто не колыхнуло, но на деле — разрывало от бешенства.

Юсупова не показывалась, мы сидели долго, и когда я не выдержал, набрал сына:

— Я у тебя, — бросил ровно.

— Что-то опять случилось? — сын явно куда-то шёл, голос был запыхавшимся.

— Да, — короткая пауза, — мне дверь открыла Юсупова, — пояснил мысль нарочито спокойно.

— Бл*, - досадливо буркнул Карим. — Хан, не начинай выносить мозг, — тотчас огрызнулся, в который раз подтверждая, что при всей кажущейся мягкости характера, он не боялся ни бога, ни… меня. Хотя в том был виновен я, мне было всего ничего, когда Карим родился. Воспитывать сына мне было некогда. Всё наше общение сводилось к редким «привет, как дела» и было скорее, как у братьев, чем, как у отца с сыном. Поэтому Карим и говорил со мной порой не как со строгим батей, а как со старшим, вечно придирающимся к нему, братом.

— Я скоро буду, — отчеканил, упреждая любое желание с ним поругаться по телефону. — Мы поговорим!


Я так и сидел на диване. Всё всплывающие вопросы решал по мобильному. Юсупова на глаза не показывалась, но мышью по кухне шныряла. Оттуда тянулся приятный запах.

Мои ребята зашевелились. Да и я сам запоздало вспомнил, что не обедал, не ужинал.


— Вы опять скопом?.. — сын вошёл домой со своей парой охранников. Его это явно тяготило, но мне плевать — переживёт, вернее, для того чтобы пережил, они за ним и ходили. — Могли бы хоть обувь снять, — недовольно обронил Карим. Это у нас вместо семейного приветствия: я молча жду его ворчливых упрёков, а потом начинается спор…

В этот раз спор начал чуть погодя, уже в столовой, где нас ждал засервированный стол.

Я внимательно следил за тем, как поглядывали друг на друга Юсупова и сын. Как её щёки краснели, глаза блестели. И Карим был на удивление улыбчив. Давненько его таким не видел. Он сиять начинал…

Ох, не нравилось мне это.

Я сидел во главе стола, где даже для ребят нашлось место, хотя по обычаю, они отдельно ели. Не потому что я заставлял, а потому что им так было удобней, да и ржать любили, чего я за стол не приемлел.

А сегодня молчаливо расселись, глазами пожирая довольно хорошо заставленный блюдами стол. И за всё это безобразие мы должны были благодарить Юсупову с Валентиной Георгиевной, кухаркой Карима. Она ещё мне готовила по молодости, а потом, когда я дом отдал сыну, осталась с ним. Он же, вообще, не заботился о своём пропитании. Если бы ему не подсовывали пищу — забывал бы о ней напрочь. А Валентина знала Карима с детства, и конечно была в курсе, всех его пищевых пристрастий, но сегодня был непривычный стол. Я задумчиво мазнул глазами по огромному блюду с пловом… в душе шевельнулся червь сомнения насчёт правильности подарка сыну.

С дозволения хозяина дома трапеза началась, хотя Юсупова думала сбежать, Карим коротко обронил:

— С нами сядь, — и она послушно осталась.

Вот тогда и я взял вилку. Еда была очень вкусной, но посматривая на парочку, сидящую рядом, всё больше укреплялся в догадках. Девка покладистая, для сына это хорошо, вот только мне не нравилось, что она не выглядела униженной, использованной — подстилкой, рабой, вещью! Не тянула ни на одну из этих ролей, а вот на скромную, робкую хозяйку…

На этой мысли отложил вилку:

— Хочу понять, что происходит, — прозвучало вкрадчиво и внушительно, если учесть общее тягучее молчание за столом, накалённую тишину, которую нарушало только побрякивание вилок о тарелки и задумчивое жевание/сопение.

Все замерли, устремляя взгляды на Карима. Юсупова голову в плечи вжала и, судя по красивому личику, вот-вот была готова разреветься.