Я снова его хотела. Хотела почувствовать внутри, и я имею в виду не рот. Снова хотела увидеть его полностью обнаженным. Ощутить на себе его тяжесть. Схватить за волосы на затылке — куда сильнее и грубее, чем он сейчас держал меня, притянуть к себе и поцеловать — жадно и упоенно.

Но Оскар опять все испортил.

Не отпуская моего затылка, насаживаясь на меня, обронил сквозь зубы:

— Чувствуется… большой опыт. И многим… ты так?

Я вспыхнула. Вывернулась из хватки его руки, отошла к кровати, вытащила из держателя на тумбочке салфетку и демонстративно вытерла губы. Гневно обернулась. Как можно все толковать исключительно в негативном значении? Откажись я — и он подумал бы, что брезгую. Согласилась — так нет, теперь я, видите ли, виновата в том, что делаю это не как впервые увидевшая член выпускница института благородных девиц!

Я бы все это ему высказала, но Оскар, не сводя с меня глаз, одним движением стащил с себя наполовину расстегнутую рубашку, другим — сбросил брюки и боксеры. Полностью обнаженный, подошел ко мне и недвусмысленно толкнул на кровать. От неожиданности я послушно упала, придавив лебедей и цветы гибискуса.

Не дав мне времени опомниться, Оскар бесцеремонно лег сверху, раздвигая мои ноги. Я сделала попытку уползти, но ничего не вышло — он был как многотонная плита. В следующий момент послышался треск ткани — это кое-кто порвал мои стринги. Прямиком на мне.

— Что ты делаешь! — взвизгнула я, хотя было явно уже слишком поздно. Возмущение тоже осталось без ответа.

На этот раз Оскар отнесся к контрацепции со всей ответственностью — мелькнула серебристая фольга знакомой марки, раздался легкий треск и шелест разворачиваемого презерватива.

— Оскар!

И снова ноль внимания. Подтянув меня за бедра, как неодушевленную игрушку, быстрым прикосновением проверив, готова ли я, он сразу вошел. Его приличных размеров член медленно растянул и заполнил меня всю.

Пришлось стиснуть зубы, чтобы не вырвался стон удовольствия. Боже, мое тело так скучало по этому ощущению.

Оскар навис надо мной. Закусив губу, я взглянула ему в лицо, но на меня он не смотрел. Молча, с каменным выражением, яростно вбивался в меня, каждым движением заставляя волну мурашек прокатываться по коже.

Я вытянула руку, чтобы взять его за затылок. Хотела притянуть к себе и заставить поцеловать. Мне казалось, это самый понятный способ дать ему понять, как сильно я по нему скучала.

Но Оскар перехватил мое запястье и прижал к постели. Свободной рукой подтянул край покрывала и набросил мне на лицо. И продолжил толчки, удерживая мои руки, не позволяя ни вырваться, ни сбросить ткань.

Я лежала, задыхаясь от гнева и одновременно от возбуждения. От злости на его упрямство, на его отвратительный характер, на всю его семейку — и от воспоминаний, в которых мы занимались этим по любви и по обоюдному желанию. Как он может сейчас вот так иметь меня — как бездушный предмет, толком не раздев — даже не поцеловав, в конце концов! И самым унизительным было то, что даже в такой ситуации меня это заводило, и удовольствие нарастало рывками, пока я не застонала, как ни крепилась и ни сжимала зубы. В следующий миг я почувствовала, как финишировал он внутри меня.

Оскар, по-прежнему молча, отпустил меня и встал. По полу прошлепали его босые ноги. Видимо, отправился в душ.

Я так и лежала на кровати, потная, с трудом дышащая. Только стянула с лица покрывало и одернула подол. Потом, так как Оскар не спешил возвращаться, тоже поднялась.

На глаза попались черные кружевные лоскутки. Я покачала головой. Хорошо что здесь есть во что переодеться.

Боже, ну и зверский секс у нас был.

Что ж, брак, так сказать, консуммирован.

Но я все же хотела поговорить с Оскаром. Обсудить ситуацию и, хм, возможный из нее выход. Ну и, в конце концов, помириться.

Еще раз позвав его, я осторожно постучала в дверь душевой. Потом, так как ответа не донеслось, я рассудила, что за шумом воды он мог банально ничего не услышать, и просто открыла.

И сразу поняла, что его здесь нет и не было. Свет включился, стоило мне провести ладонью по панели, и озарил два сиротливо висящих на крючках халата, запечатанные зубные щетки и сложенные в аккуратные стопочки полотенца. И ни единой живой души.

Господи, куда подевался мой муж?

Ушел купаться?

Решил проветрить голову?

Теряясь в догадках, я вымылась и переоделась в мягкий, тут же впитавший влагу халат. Побродила по номеру, выудила из мусорного ведерка сигаретную пачку с зажигалкой и выкурила сигаретку, предвкушая, что скажу и куда пошлю Оскара в ответ на его претензии, когда он наконец вернется.

А потом свернулась клубочком на кровати и незаметно заснула.

Ночью Оскар так и не появился. А где-то к обеду, когда вместе с едой мне привезли мобильник, я узнала от мамы, что Штольцы в полном составе отправились домой.

Глава 8

Через примерно недельку после свадьбы я сидела с Алькой в кафе неподалеку от офиса и уплетала за обе щеки ланч. В моей жизни все шло по-прежнему — как будто я вовсе не выходила замуж, не встречала Штольцев и знать не знала о прадедовом завещании. На память осталось всего-то обручальное кольцо. И, пожалуй, желание оттаскать Оскара за уши.

Я так и не узнала, куда он подевался той ночью с острова. Знала лишь, что мой так называемый супруг жив и здоров. Валентин Петрович выяснил, что с понедельника он, как ни в чем не бывало, приступил к работе в своей компании.

Насколько я знала, предполагалось, что после свадьбы мы будем жить вместе, где-то на территории Штольцев — в квартире Оскара или еще где-нибудь. Но с их стороны никаких предложений не поступало, они вообще не давали о себе знать. Я, естественно, тоже молчала.

У меня не было никакого желания не только жить с Оскаром — вообще встречаться. Было бы замечательно, если бы мы так и расстались — договор расторгнут из-за невыполнения сторонами своих обязанностей.

Я потихоньку пропихивала отцу идею о том, что Плана тоже подойдет в качестве курочки, снесущей золотое яичко. Получалось с переменным успехом: он не мог перенести мысль, что Иланин папаша получит решающий голос в семейных делах.

Подруг я старалась избегать: хотела, чтобы наша неудачная свадьба скорее позабылась. Но в один прекрасный будний день — понедельник, к слову, — Алька позвонила мне и поставила ультиматум. Или мы завтра вместе обедаем, или мы больше не друзья.

— Знаешь, это, конечно, но мое дело, но… странная у вас была свадьба, — едва мы закончили с основным блюдом, Алька приступила к допросу. — Обычно муж с женой все делают вместе, а вы как посторонние себя вели. Хотя в тот момент, когда он утащил тебя на плече, девчонки просто скончались от милоты, — она засмеялась.

Я тоже притворилась, что смеюсь. Вышло не очень.

— Знаешь…

И я рассказала ей почти все. Не про завещание, но про нашу вражду со Штольцами, про то, что я не знала, что Оскар — Штольц, когда познакомилась с ним, про то, что мы довольно сильно поссорились перед свадьбой и во время ее.

Напоследок добавила собственное впечатление от знакомства со свекрами — уж очень хотелось поделиться хоть с кем-нибудь.

Подруга не обманула ожиданий.

— Ой, тебе тяжело придется, — она сочувственно коснулась пальцами моей ладони. — Ничего, главное, чтобы муж любил. Как только родишь, свекровь сразу на попятную пойдет.

Я состряпала улыбочку. Знала бы она, что после родов как раз начнутся самые большие проблемы… Не говоря о том, что мы с Оскаром пока ни на шаг к этой цепи не продвинулись.

— Ты что, хочешь сказать, что вы с ним до сих пор не помирились? — Алька истолковала выражение моего лица по-своему.

Я пожала плечами и потянула через соломинку мятный лимонад.

— Почему?

— Он слишком многое не понял, а что понял, понял неправильно.

— Мужчины, — Алька пожала плечами. — Ты девушка красивая, наверное, он взревновал. Тем более рядом с тобой еще тот парень крутился, блондин такой. Если честно, это, по-моему, с твоей стороны было не очень умно. Я понимаю, конечно, если поссорились…

Я слушала упреки молча, посасывая лимонад. В принципе, Алька была права. Вот только я не знала, насколько можно верить в чувства Оскара. Да, когда мы встретились, я ему понравилась, в этом я была уверена. Но тогда он еще не знал, что я Миргородская.

А сейчас…

Сейчас, когда Штольцы знали об условиях завещания, когда их собственный прадед тоже отписал им весьма приятную добавочку, когда родственники и с нашей, и с их стороны словно затаились, высчитывая перспективы — кто знает, что Оскар думает и чувствует сейчас.

Да и я сама. В глубине души я разделяла взгляды отца (особенно после знакомства с четой старших Штольцев). Я тоже не хотела, чтобы наследство уплывало на сторону. Чтобы то, что с таким трудом скопили и преумножили поколения Миргородских, отошло бы неизвестному фонду или, то хуже — нашим извечным соперникам.

Пусть мысль о ребенке от Оскара не вызывала такого неприятия, как о ребенке Герхарда — все равно, я не знала, что думать.

В ту ночь он ушел, поимел меня, как проститутку — даже лицо накрыл, чтобы не видеть. Настолько ненавидел?

Но если все это было ради дела, то зачем он предохранялся?

А если испытывает ко мне какие-то чувства, то почему не звонит?

Я не раз и не два собиралась сама позвонить ему. Останавливало только воспоминание о том, что я у него в черном списке. И еще остатки гордости.

— В общем, бери себя в руки и просто подластись к нему, — продолжала тем временем Алька. — Вернешься домой вечерочком, сядешь под бочок. Голову на плечо положишь, погладишь — все, он твой. Если перед этим еще накормить его хорошенько…