Я прикрыла глаза, наслаждаясь уверенными прикосновениями: то сильными почти до болезненности, то легкими, на грани щекотки. Невольно застонала, когда костяшка пальца Оскара впилась в подошву. О да-а-а…

— Это приглашение? — супруг поднял голову.

— Приглашение? — рассеянно переспросила я. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы разогнуть сцепившиеся в судороге наслаждения пальцы на ногах.

— Оно самое, — шаловливые ладошки Оскара — широкие, горячие, скользкие от масла — поднялись выше, приподняли мою ногу, согнули ее в колене…

— О-о-о! — когда его костяшки с силой прошлись по икре, я не удержалась от очередного стона. Показалось, будто меня прочесали насквозь, прямо по застоявшимся мышцам. — Еще-о-о!..

— Еще один такой стон, и кое-кто сейчас пойдет выполнять супружеский долг.

— Я молчу, молчу. Только не остана-а-а… О боже, где ты этому научился?

— Спортивный массаж, ничего такого, — Оскар пожал плечами. И принялся за другую ногу.

Очередная серия доводящих до экстаза прикосновений, мои стоны, Оскарова ухмылка.

— У меня такое ощущение, будто я тебя девственности лишаю.

— М-м… — разговаривать мне уже не хотелось. Я ощущала себя расплавленным желе, мягким, податливым, амебообразным. С такой же способностью размышлять.

Оскар заставил меня приподняться, ловко освободил от верхней части купальника. Я носила его больше для красоты, чем для того, чтобы прикрыться — большую часть недели мы были только вдвоем на этом острове, только по субботам приезжала горничная. Расслабленно откинувшись, я оперлась спиной о его разогретое солнцем тело, а ладони Оскара накрыли мою грудь.

— Это все еще массаж?

— Конечно, — невозмутимо прозвучало над ухом, но прикосновения стали еще более дразнящими, хоть и легкими, как будто меня трогали пером. Только зрение убедительно доказывало, что Оскар касается меня большими пальцами.

Я закусила губу, пытаясь подавить очередной стон. До сих пор каждый секс с мужем открывал для меня что-то новенькое. В этот раз, пожалуй, его сочетание с массажем.

Соски, ставшие от беременности неимоверно чувствительными, блестели от масла и призывно топорщились, но Оскар не торопился, растягивал наслаждение, не переходя к другой части тела. Он вообще в последнее время был в восторге от моей груди, изрядно отяжелевшей и покрупневшей.

Продолжая удерживать меня одной рукой, второй он вылил на мое тело еще немного масла, щедро размазал. Тонкая прохладная струйка по животу затекла под тонкую ткань купальника. Я невольно сжала ноги. Точнее, попыталась, потому что Оскар ловко раздвинул мои ноги своими и опустил ладонь на разгоряченную промежность.

— Расслабься.

Я послушно откинулась на него. Закрыла глаза. Смущение от откровенной позы смешивалось с возбуждением, делая второе куда сильнее.

Оскар ласкал меня, не раздевая. Его средний палец нежно погружался внутрь и возвращался наружу, касаясь налитого кровью бугорка.

Я полностью расслабилась, отдаваясь ощущениям. Руки безвольно лежали на шезлонге, не мешая Оскару делать со мной все, что он только захочет.

О боже мой. Как же это было хорошо. С любимым мужчиной, знающим каждый уголок моего тела, каждую клавишу и струнку. Понимающим, в какой момент надо ускориться, а в какой — касаться мягко, едва заметно, дразнящими, манящими движениями.

Шумное дыхание над ухом доказывало, что Оскар не остается в стороне от того, что делает со мной, что это возбуждает его самого. Касания становились все более быстрыми и сильными, я попыталась сжать бедра, но не смогла, ноги Оскара удерживали меня, не позволяя. И нахлынул оргазм. Я содрогнулась несколько раз, хватая воздух раскрытым ртом.

— Ты моя сладкая девочка, — Оскар повернул к себе мое лицо и впился в губы жадным обжигающим поцелуем.

Потом, приподняв меня одной рукой — меня всегда удивляла сила, которая в нем таилась, — второй сдернул трусики купальника. Прижимая к себе, как будто я могла куда-то сбежать, опустился на деревянный пол веранды. Видимо, опасался, что наших совместных усилий легкий шезлонг не выдержит (и правильно, один мы уже разломали на прошлой неделе).

Я скользнула по телу супруга, с удовлетворением замечая, как растет возбуждение в его глазах. Раз — горячей влажной промежностью по твердому бугру в плавках, другой, третий. Рыкнув от нетерпения, Оскар двинул бедрами, подбрасывая меня, и рывком стащил с себя плавки. Направил член в жаждущие вторжения недра.

Я застонала, распласталась на теле мужа. Горячий, большой, он постепенно заполнил меня всю, растянул, приспособил под себя. И, придерживая меня за бедра, Оскар начал толчки. Его затуманенный жадный взгляд гладил мое лицо.

Только что доведя меня до оргазма, Оскар не сдерживался и кончил уже буквально через несколько минут. Семя выплеснулось мощными толчками, и внутри у меня слабо запульсировало в ответ на эту пульсацию.

Еще один плюс беременности — можно не предохраняться и ощущать партнера так близко, как только возможно.

— Хорошо, что здесь никого, кроме нас.

Мокрые от пота, скользкие от масла, тяжело дышащие, мы лежали рядом с шезлонгом. Я сверху, на широкой груди Оскара, он внизу, бережно придерживая рукой мою голову.

— Господи, почему с тобой это всегда… так, — «…крышесносяще». Я не договорила, катастрофически не хватало воздуха.

— Со мной? — ревниво переспросил Оскар. — С кем это ты спишь параллельно, дорогая женушка? Соблазняешь туземцев?

— Сам ты… туземец. Папуас.

Не отвечая, Оскар взял меня за затылок. Слегка приподнял, всматриваясь в глаза. Я рассеянно любовалась его радужками цвета грозового моря.

— Как же я тебя люблю, — произнес он неожиданно. И совершенно без перехода:

— Пойду искупнусь, ты со мной?

Я помотала головой:

— Пойду посплю. И я тоже тебя люблю, хотя ты невыносимый мерс-ский тиран. И Штольц, — короткий поцелуй в губы смягчил фразу.

Оскар улыбнулся и, как был, в чем мать родила, отправился по песку к морю. Я немного полюбовалась его ровным размашистым шагом, длинной спиной, красиво перекатывающимися ягодицами — и ушла в дом.

* * *

После жаркого секса и горячего душа кровать показалась приятно прохладной. Я привычным жестом достала из ящика очередное письмо из архива прабабушки. В последнее время у меня сложился своего рода обычай — не засыпать, не прочтя хотя бы одно письмо.

Пока что никакой зацепки не было, но расшифровывать написанные полвека назад строчки, представлять перед внутренним взором лица давно ушедших людей, распутывать хитросплетения чужих взаимоотношений — это захватывало не меньше, чем хороший исторический роман. Может быть, даже больше, потому что здесь речь шла не только о реально существовавших людях, а о моих собственных родственниках.

На этой неделе настала очередь писем прабабушки, адресованных ее матери, моей прапрабабушке. После смерти прапра, видимо, прабабушка забрала себе сохранившиеся письма и фотографии, так что они хранились в том же архиве.

Одно из таких писем я и достала. Ожидала увидеть обычные рассказы о мелочах того времени, но это оказалось особенным. Оно было написано явно второпях, сбивчивым почерком, со множеством помарок.

И его содержание захватило меня с первых строк.

«Мама, случилось ужасное.

Сегодня я встречалась с Ральфом. Взяла с собой Алешеньку и маленького Степу, хотела, чтобы Ральф увидел своего младшего единоутробного брата, хоть их отцы и воротят носы друг от друга».

Ральф — быстренько припомнила я, это сын прабабушки от Райнера, ее первенец. После развода он остался с отцом, но прабабушка продолжала иногда с ним видеться. А Алеша и Степа — сыновья от прадеда.

Мысленно кивнув, я продолжила чтение.

«Лучше бы я этого не делала. Потому что увидев их вместе, я поняла страшную вещь.

Возможно, ты будешь презирать меня за признание, которое я сейчас сделаю. Осудишь, может быть, даже не захочешь больше со мной увидеться. Я пойму и приму это. Я сама понимаю, что совершила большой проступок — и не единожды. Мое письмо тебе — моя исповедь.

Итак, я начинаю. Начинаю с конца.

Ральф не сын Райнера.

А Алеша — не сын Миши.

Не торопись, дочитай. Теперь я расскажу по порядку.

Ты знаешь, что Миша ухаживал за мной до брака. Так же, как и Райнер. Думаю, поначалу это было всего лишь дружеское соперничество, потом оно окрепло и переродилось. Ия… признаюсь честно, мне нравились они оба. Они такие разные, но каждый по-своему хорош. Райнер честен, великодушен, ласков. Миша очень страстная натура, он зажигает и ведет за собой, общаясь с ним, проникаешься его идеями.

И я… я была очень дурной девицей, ветер в голове, думаю, ты помнишь и понимаешь. Сколько раз я заставляла тебя плакать. Прости меня, мамуля.

Так вот, возвращаясь к моей вине, которую я буду оплакивать и переживать, наверное, до самой могилы. Райнер позвал меня замуж (я думаю, ты помнишь ту связку воздушных шаров). Я дала согласие. Но накануне самой свадьбы… никто не знал об этом доныне, никто не знает и сейчас. Никто, кроме меня и Миши. Я думаю, ты уже понимаешь. Накануне свадьбы я поддалась своим чувствам к Мише. Вот что я имела в виду, когда сказала, что ты осудишь меня.

Обещавшись Райнеру, уже приняв его предложение, я отдала себя Мише. Всю, целиком, ни о чем не думая, не размышляя.

У меня нет оправданий. Мне не следовало так поступать, я не знаю, почему я не устояла. Я никогда не могла противостоять Мише. Но я не хочу сказать, что тут его вина. Нет, во всем виновата лишь я едино.

Ведь и потом, уже после нашей с Райнером свадьбы, я несколько раз виделась с Мишей.

Через время я поняла, что забеременела. Родился Ральф. Райнер был так счастлив. Я тоже. Темные глазки и волосики малыша я объясняла своей кровью.