Мэгги выглядит неважно, и я не знаю, слушает ли она меня, когда обхватывает себя руками.

– Но ты права, не все такие. – Хотя порой казалось, что все против меня. – Но даже если и все, я не имела права так или иначе указывать тебе, с кем дружить. – Я дергаю плечом. – Если честно, я и сама не знаю, кто из них улыбнулся бы мне, если бы я дала им шанс. Так просто находить враждебность в выражении лица, когда ищешь именно ее.

Мэгги стоит на месте, когда я заканчиваю. Похоже, она вот-вот заплачет. Как будто я причинила ей непоправимую боль. У нее вырывается слабый вздох.

– Ты действительно сделала мне больно.

– Понимаю.

Она качает головой.

– Не думаю. – После чего поворачивается и уходит. И только когда я заканчиваю смену и собираюсь уходить, Джефф говорит мне, что Мэгги отрабатывает две недели и увольняется.

Глава 33

Когда я возвращаюсь с работы, мои домашние – каждый по своим углам: папа в мастерской, Лора в своей комнате. Я не знаю, где мама, и не чувствую в себе сил ее искать, чтобы отчитаться о своей встрече с Джейсоном.

Я тащусь вверх по лестнице. Дверь в комнату Лоры закрыта, как и моя, но дальше по коридору чуть приоткрыта дверь в комнату Джейсона. Похоже, кто-то хотел закрыть ее и не проследил, чтобы защелка встала на место.

Насколько я знаю, мама единственная, кто туда заходит, и это не в ее правилах оставлять дверь открытой. Хмуря брови, я направляюсь прямиком в комнату брата.

Для меня комната Джейсона никогда не была святилищем, как для мамы, закрытой дверью, игнорируемой отцом, или заминированной территорией, которую Лора избегала любой ценой. Это просто комната моего брата. Я не пытаюсь обходить ее стороной или лишний раз туда соваться и не рассматриваю ее как пространство, позволяющее отрицать реальность или мириться с ней.

Но прошло много времени – месяцы – с тех пор, как я заходила сюда, и, когда тянусь к ручке двери, моя нерешительность подсказывает, что не все так просто в моем отношении к этой комнате.

Я толкаю дверь. Она не скрипит – не то чтобы мама допустила такое, – и комната такая же, как прежде, хотя чище прибрана и лучше пахнет, чем при Джейсоне. В комнате никого. Я и не ожидала увидеть папу или Лору на кровати, в муках неконтролируемого эмоционального срыва, но из-за разочарования я замедляю шаг. Темно-синее покрывало, белые стены; письменный стол и изголовье кровати, сделанные отцовскими руками. Мама повесила на стены пару картинок с парусниками – больше для поддержания цветовой гаммы, а не в знак одержимости морем со стороны Джейсона. Он никогда не жаловался. По сути, он в этой комнате только спал. Джейсон всегда отличался неусидчивостью. Он пребывал в вечном движении, хватался то за одно, то за другое, не мог подолгу засиживаться на одном месте. Я выбрасываю эту мысль из головы, сознавая, что теперь он вынужден вести прямо противоположный образ жизни.

Я провожу пальцами по гладкой, шелковистой поверхности стола. Я как будто чувствую, как час за часом отец строгал и шкурил грубую древесину, день за днем наносил слои воска на грецкий орех, добиваясь безупречного блеска. Стол выглядит девственно-чистым, как в тот день, когда папа закончил работу – да и немудрено, потому что Джейсон использовал его лишь как подставку для портфеля с учебниками. Они с Лорой похожи в том, что оба предпочитали по возможности делать домашние задания на крыльце.

Мне, в отличие от брата и сестры, нужно тихое, без всяких отвлекающих факторов одиночество в четырех стенах, только так я могу сосредоточиться. Из окна своей комнаты я обычно смотрела, как они раскачиваются на садовых качелях – длинные ноги Джейсона упирались в перила крыльца, Лора подбирала ноги под себя, а их одинаковые медово-каштановые головы склонялись над книгами или ноутбуками. Они не разговаривали, просто наслаждались молчанием вдвоем, пока Джейсон с усмешкой не захлопывал учебник, негласно объявляя, что с уроками закончил. Он всегда был самым умным из нас и легко справлялся с заданиями, на которые у меня, как я позже выяснила, уходило вдвое больше времени. Лоре учеба давалась труднее, но Джейсон, расправившись со своей домашкой, непременно подсаживался к ней поближе, сгребал листки с заданиями, над которыми она корпела, к себе на колени, чтобы вместе все доделать. После стольких лет опеки со стороны Джейсона, который чего только не придумывал, подтягивая ее в учебе, Лора теперь значительно лучше справляется с домашними заданиями, но, когда я вижу, что ей приходится туго, тоска по Джейсону становится невыносимой.

Пружины кровати слегка поскрипывают, когда я присаживаюсь на край. Я вдыхаю затхлый воздух, стараясь не тосковать по Джейсону, не прислушиваться к острой боли в груди, которая бесконечно пульсирует, напоминая о том, что ничего хорошего не будет, пока его нет с нами. Еще год назад я думала, что потеряла все, но за последние пару дней успела потерять еще двоих близких мне людей. Хита – единственного человека, который только-только дал мне надежду на настоящее; и Мэгги, которая с самого нашего знакомства неустанно дарила мне надежду на будущее.

Я пытаюсь подавить рыдания, рвущиеся наружу, но они все равно долетают до моих ушей, как и шаги в коридоре. Лора появляется на пороге комнаты Джейсона. Мой всхлип застревает в горле, прежде чем успевает овладеть мною, как обещает. Если я чему и научилась в отношениях с сестрой после ухода Джейсона, так это не плакать перед ней. Она совершенно не выносит чужих слез, срывается даже хуже, чем мама.

Лора цепляется за дверной косяк; пальцы ее босых ног подогнуты так, чтобы ни одной, даже самой крошечной частичкой, не переступить порог комнаты Джейсона. Я не в первый раз задаюсь вопросом, как она может так легко вычеркнуть его из своей жизни, решив, что годы любви ничего не значат. Да, я знаю, всем больно оттого, что Джейсона нет с нами, все мы страдаем из-за его чудовищной ошибки, но все равно он остается нашим братом. Мы по-прежнему семья, и мы должны любить друг друга, поддерживать друг друга и не предавать, даже когда обстоятельства подталкивают нас к этому.

– Почему ты никогда не навещаешь его? – спрашиваю я сдавленным от сдерживаемых слез голосом. – Он скучает по тебе. Очень. Ты тоже наверняка скучаешь по нему, Лор, я знаю.

Она ничего не говорит, но быстро моргает.

– Он знает, что его поступок непростителен, вот почему мы должны простить его. Он не… у него не все хорошо.

Лора перестает моргать, и я вижу влажный блеск в ее глазах. Едва громче, чем шепотом, она произносит:

– Мама сказала…

Мне не нужно говорить ей, что мама видит то, что хочет видеть.

Просить Лору о том, чтобы она навестила Джейсона, кажется немыслимым, но, может, она хотя бы зайдет к нему в комнату? Это ведь такая малость.

Я протягиваю к ней руку.

– Посиди со мной?

Взгляд Лоры, только что смягчившийся, становится диким и испуганным; пальцы впиваются в дверной косяк.

Боль в моей груди усиливается.

– Пожалуйста?

Но Лора не откликается. Джейсон любил ее – любит – так сильно, а она даже не переступает порог его комнаты.

– Он бы пришел к тебе, ты же знаешь. Что бы ты ни совершила. Он бы разбил палатку возле твоей камеры, если бы ему позволили, нашел бы способ прорваться к тебе, только бы тебе не было одиноко. Помнишь, как он заполучил для тебя Дакки? Он работал в зоомагазине у мистера Зеллнера, неделями чистил клетки, вставал каждый день в четыре утра, чтобы успеть до школы. Это после того, как нам пришлось вернуть котенка, потому что у тебя была аллергия. А помнишь космическую диораму в третьем классе, которую ты уронила и сломала вечером накануне сдачи? Он не спал всю ночь, переделывая ее вместе с тобой. Он отдал тебе свою рубашку, когда ты упала и порвала штаны в миссионерском походе. Ты хоть помнишь, как он обгорел на солнце? Он потом несколько дней не мог ходить в школу.

Мое сердце разрывается от этих слов, в каждом из которых – правда. Они должны тронуть и ее сердце, но нет. Она не отпускает дверной косяк, и босые ступни намертво прикованы к полу.

– Как ты можешь вот так запросто отвернуться от него? – Я дергаю головой, отвожу глаза, не в силах смотреть, как она отказывает ему даже в такой мелочи, когда он с радостью отдал бы свою жизнь за нее, за меня, за кого угодно из тех, кого любил. А он умел любить, любить без оглядки.

Мой взгляд останавливается на коллаже из фотографий, прикрепленных к стене над столом Джейсона, – его единственный вклад в украшение комнаты. Здесь много снимков, на которых он позирует с друзьями; а вот они с папой на рыбалке или с Лорой на качелях – момент украдкой запечатлела мама. Он улыбается ей сверху вниз, и по движению ее плеч можно угадать, что она тоже улыбается. Тут я вскакиваю с кровати, чтобы сорвать со стены эту фотку и показать ее Лоре, но, когда подхожу ближе, мой взгляд скользит к другой фотографии – ее загораживает настольная лампа, поэтому я не заметила ее с кровати.

Я видела ее не счесть сколько раз. До ареста Джейсона эта фотография служила аватаркой на всех его страницах в соцсетях и заставкой на телефоне. На ней Джейсон запечатлен со своей тогдашней девушкой, Эллисон. Она сидит у него на закорках, хохочет, обвивая руками его голые плечи; они оба мокрые, только что из воды. Джейсон, снятый в профиль, с улыбкой оглядывается на нее. Помню, впервые увидев фотографию, я поверила брату, когда он сказал, что женится на этой девушке. Раньше я думала, что Эллисон испытывает такие же чувства, и не только к Джейсону, но и ко всем нам.

Я хватаюсь руками за край стола, потому что ноги подгибаются, не выдерживая разом отяжелевшего тела. Джейсон говорил, что ее не было в городе той ночью, но сказал ли он правду? Или солгал, чтобы оградить ее от обвинений и подозрений, которые посыпались бы на нее как на возможную свидетельницу?

– Брук?

С фотографией Джейсона и Эллисон в дрожащей руке я поворачиваюсь к сестре, но ничего не говорю. Мысли приходят быстрее, чем я успеваю их разобрать. Я уверена, что-то произошло той ночью, что заставило его потерять контроль над собой. Я смотрю на фото влюбленного мальчишки и девушки, которая всегда находилась рядом. Если кто-то еще и был там, в лесу, так только она.