* * *

Услышав, как громко заверещала пожарная сигнализация, Рейчел стремглав бросилась в столовую.

– Что случилось?

– Ой, прости! – Кейт отчаянно махала руками, разгоняя дым, поднимающийся от старой мраморной пепельницы, на которой, пожираемые пламенем, корчились остатки конверта. – Прости, пожалуйста! Это я виновата! Просто я… понимаешь… решила от него избавиться раз и навсегда.

Рейчел распахнула окна:

– Можно было просто выбросить, и делу конец.

– Да, конечно, но… понимаешь, я сама себе не доверяю!

Рейчел схватила стоявшую на камине прыскалку, из которой поливала комнатные растения, направила струю на пепельницу, и пламя погасло.

– Ну вот, – сказала она, – теперь уж точно ничего не прочитаешь.

Обе уставились на влажную, почерневшую кучку полусгоревшей бумаги.

– Да, – кивнула Кейт и впервые за этот день, сама себе удивляясь, рассмеялась. – Прости меня, дорогая тетушка. Просто я была уже на грани, чуть-чуть не сорвалась. Но я не хочу, чтобы ты за меня беспокоилась. И впредь причин для беспокойства не будет, обещаю.

Рейчел обняла племянницу:

– Если только ты мне дом не спалишь.

– Да уж.

Рейчел вытряхнула остатки письма в мусорное ведро, вымыла пепельницу.

Кейт поплелась за ней на кухню:

– Скажи, тетя, вот если бы ты нашла какое-нибудь старое платье или еще что-нибудь такое – сумочку, например, или туфельки, и тебе бы захотелось побольше об этом узнать… Куда бы ты пошла в первую очередь?

– Платье? – переспросила Рейчел, помешивая суп. – Какое платье?

– Мне случайно попалось в Девоншире, в местном антикварном магазине.

– Гм… отнесла бы в «Алфис-антик-маркет», там полно антиквариата. Или сходила бы в библиотеку Музея Виктории и Альберта. Что касается истории моды, у них самые большие фонды.

Кейт оперлась о крышку стола.

– Неплохая идея, – сказала она.

– Вообще-то, у меня там работает один знакомый, как раз в отделе моды. Он иногда участвует в аукционах. Давненько я его не видела, но попробую с ним связаться. – Рейчел наморщила лоб, словно пыталась что-то вспомнить. – Его вроде бы зовут Теодор. Да, точно. Не исключено, что он сможет тебе помочь. А ты что, решила тоже заняться коллекционированием?

Кейт пожала плечами:

– Да нет, просто любопытно.

– Странно, что ты ничего не нашла в Эндслей. Ты хоть знаешь, что домом владела одна из сестер Блайт?

– Да, кажется, Джек что-то об этом говорил, – небрежно ответила она.

– Надо же, две родные сестры, а такие разные – просто небо и земля, ну ничего общего!

– Правда?

Кейт с хрустом разгрызла кусочек морковки, оставшийся на разделочной доске. Ну до чего же вкусно!

– Старшая, Ирэн, любила заниматься благотворительностью, особенно во время войны, много помогала детям-беженцам. А вот младшая, Дайана, была совсем другая – сумасбродная, распущенная. От такой только и жди какой-нибудь беды.

– А как ты думаешь, что с ней стало?

– Лично я считаю, что Дайана попросту куда-нибудь сбежала.

– Почему?

Рейчел закатила глаза к потолку:

– А почему люди сбегают? Этого никто не знает. Мне хочется думать, что она сейчас совсем древняя, высохшая старушка, этакий божий одуванчик, и живет себе в домике-автоприцепе где-нибудь в Аризоне.

– Мало похоже на правду.

– Чего только в жизни не случается, дорогая моя.

Кейт улыбнулась. В глубине души она прекрасно понимала, почему некоторым людям порой приходится спасаться бегством. Трудно изменить собственную натуру, почти невозможно. Можно ли осуждать человека, если он решил сменить обстановку и начать жизнь с чистого листа?

Может быть, Рейчел и права: где-нибудь далеко, в богом забытом уголке земли, Дайане Блайт и впрямь удалось достичь невозможного – раз и навсегда отделаться от самой себя.

– Хочешь, прямо завтра утром позвоню Теодору? – предложила тетя.

– Было бы здорово.

– Не забудь сумку. Кстати, что там у тебя?

– Да ничего особенного. Так, разные мелочи, всего понемногу. Послушай, ты прости меня за то, что я тут чуть пожар не устроила, – сказала Кейт и поцеловала Рейчел в щеку. – Ладно, пойду разберу вещи.

Шагая с сумкой к себе наверх, она чувствовала, что с души у нее словно бы камень свалился. Все кончено. Письмо уничтожено. Но почему он послал его с другим человеком, тем более на другой конец света? Не проще ли было отправить по почте?

Кейт остановилась, крепко вцепившись пальцами в перила.

А ведь это может означать, что он и сам сейчас в Лондоне.

Тогда действительно нет нужды посылать письмо по почте. А сам он ни за что не пришел бы сюда. Рисковать не в его характере, он никогда ничего не делает, если заранее не уверен в результате.

Этот человек всегда выжидает благоприятного момента.

Так, спрашивается, о какой любви при таком раскладе может идти речь?

Нет, любовью здесь и не пахнет. Тут вопрос собственности, обладания, власти.

* * *

Рейчел высыпала в кипящий бульон остатки яичной лапши. Открыла крышку мусорного ведра, чтобы выбросить коробку, и тут ей бросилось в глаза нечто странное. Из бесформенной массы сырой, полусгоревшей бумаги и мокрого пепла торчало что-то черное и блестящее, скрученное и покоробленное, словно уродливая лапа какого-то фантастического животного. Не в силах побороть любопытство, она осторожно достала непонятный предмет из ведра.

– Господи боже мой!

Рейчел держала в руке оплавленные остатки черной пластиковой карты «Американ экспресс». Так называемой именной безлимитной карты, на которой баланс может исчисляться не тысячами, а миллионами долларов. За долгие годы, что Рейчел занималась антикварным бизнесом, она видела такие только пару раз: клиенты расплачивались ими за покупки, оплатить которые обычной картой было просто невозможно. В самом низу на изуродованном огнем пластике можно было разобрать тисненное золотыми буквами имя владельца: «мисс К. Альбион». Она перевернула карту. С другой стороны виднелась поблекшая подпись самой Кэти.

Рейчел дрожащими руками развернула промокшую бумажку, в которую карта некогда была завернута.

Это было вовсе не любовное письмо, как она ожидала. Посередине было всего несколько слов:

Оплачено сполна. А. Монроу.

Сент-Джеймс-сквер, 5

Лондон

14 июля 1932 года

О, моя дорогая!

Пишу тебе ранним утром, рука дрожит. На маскараде у Эсме на меня неожиданно набросилась Элеонора Огилви-Смит! Приперла меня к стене в гардеробной, и я сперва было подумала, что она просто оступилась, но потом вдруг вижу: губы ее совсем близко и сейчас она меня поцелует! Какой ужас! А когда я заявила, что целоваться с ней ни за что не стану, она расплакалась, умоляя ничего не говорить ее матери. Клянусь, Элеонора была пьяна! Она вцепилась мне в руку, как портовый грузчик, чуть не сломала, и призналась, что влюблена в меня вот уже несколько лет. Я была буквально в шоке. Окажись на ее месте Бренда или Лиз, я бы не очень удивилась, но Элеонора! И как я раньше не догадалась: ведь она вырядилась в костюм Ромео. Элеонора такая большая и мощная, что я ее немного боюсь. О господи, что же мне делать? Было бы гораздо лучше, если бы она по-прежнему презирала меня.

Ирэн, мне нужен твой совет. Прошу тебя, напиши мне сразу, как только сможешь!

До смерти напуганная, дрожащая от страха, боящаяся выйти из дома, чтобы не подвергнуться нападению,

Д.* * *

Огромный вестибюль Музея Виктории и Альберта представлял собой симбиоз классической мраморной архитектуры и современного интерьера. Над стойкой, где размещалось справочное, нависали витые, волнообразные канделябры работы знаменитого американского художника-стеклодува Дейла Чихули: лазурное и изумрудное стекло извивалось длинными змееобразными щупальцами, как голова безликой медузы.

Стуча каблучками по мрамору, сопровождаемая отчетливым эхом, Кейт подошла к проходной и открыла сумочку.

Охранник вынул старую обувную коробку, с подозрением осмотрел ее и открыл крышку.

– У меня назначена встреча в отделе моды, – сообщила Кейт, возвращая крышку на место.

Он направил посетительницу к дежурному администратору. Тот попросил ее подождать и позвонил заместителю Теодора. Неспешно прогуливаясь по огромному холлу, Кейт наблюдала, как люди поодиночке и группами заходят в музей и выходят обратно, и чувствовала, что нервы ее натянуты, как струны. Ну, казалось бы, чего ей бояться? А вдруг этот человек – как его, Теодор, – отберет у нее туфельки? В душе Кейт шевельнулось ревнивое собственническое чувство. Ей очень хотелось получить ответы на все вопросы, но тайной своей она не желала делиться ни с кем. А вдруг каким-нибудь образом раскроется, что она украла коробку со всем ее содержимым?

Кейт продолжала медленно вышагивать по вестибюлю, стараясь не наступать на края квадратов мраморного пола и прижимая сумку к груди. Она просто задаст несколько вопросов и сразу уйдет. Вот и все.

– Госпожа Альбион?

Она подняла голову.

Перед ней стояла красивая темноволосая девушка в черных колготках, балетках и в платье, которое, казалось, было сделано из коричневой оберточной бумаги и упаковочной ленты. Красной тушью на нем было выведено слово «ПЛАТЬЕ». Кейт изумленно разглядывала незнакомку.

Девушка тоже смотрела на нее и улыбалась.

– Меня зовут Сэм, – сказала она. – Я ассистентка мистера Уайта. Его кабинет внизу. Пойдемте, я вас провожу.

– Да-да. Конечно, – спохватилась Кейт.

Сэм повернулась и уверенно зашагала вперед. Кейт, стараясь не отставать, поспешила за ней через лабиринт залов и галерей в отдел моды. В неярко освещенных помещениях музея, где в высоких стеклянных витринах возвышались манекены, демонстрирующие, как менялись на протяжении столетий самые изысканные образцы одежды, стояла благоговейная тишина. Она нарушалась лишь шуршанием и похрустыванием совершенно немыслимого наряда, в который была облачена ассистентка Теодора. Проходящие мимо люди оборачивались на них и провожали долгими взглядами, но Сэм, казалось, это нисколько не трогало. Наконец они подошли к сделанной из красного дерева толстой двери с кодовым замком. Сэм сунула в щель электронный пропуск, и дверь открылась. Девушки спустились в самые недра здания и двинулись через извилистый лабиринт подсобных помещений, мастерских и кабинетов, располагающихся в цокольном этаже музея.