Подхожу к окну и задергиваю плотные шторы. Пусть Виктор и убеждал меня, что река мое спасение — я в это не верю. Машинально собираю волосы в хвост, использую их же вместо резинки и открываю черную коробочку. На бархатной подушечке лежит золотая ампула и очень тонкий стеклянный шприц.

Аккуратно перекладываю содержимое на стол, и принимаюсь детально изучать коробку. Материал явно дорогой, приятно ласкает пальцы, но не даёт мне совершенно никаких подсказок. Там больше ничего нет. Ни записки, ни инструкции. Снова беру в руки ампулу, — никаких отличительных знаков. Номера, серии, даты производства. Пусто.

Видимо, кто-то играет со мной, или это попытка напугать?

Я все ещё продолжаю числиться в лаборатории, могу отправиться туда и сделать анализ, выявить состав содержимого. Но есть ли в этом смысл? Какого черта мне вообще должно быть дело до вот таких подарков? Вряд ли это забытый заказ из китайского сайта: оттуда не идут посылки инкогнито.

А если это запрещённые вещества? Наркотики? Кто-то явно осведомлен тем, насколько тесно я сейчас взаимосвязана с полицией, и не исключает их визит. Хочет подставить? Направляюсь в туалет с желанием смыть улику. Но красивая ампула в моей руке, словно ослепляет своими блеском. Мешает совершить задуманное.

Прячу ее в косметический шкафчик. Заставляю кремами и баночками с шампунями. Шприц отправляется туда же. Возможно я и пожалею об этом после, но что-то внутри подсказывает, что таким образом я лишу себя преимущества. Утрачу возможность узнать большее, потому что иным способом информацией со мной делиться никто не хочет. Садальский мертв, Виктор явно плывет в другой лодке. Остаётся женщина — четвертый соучредитель. Знаю о ней мало, видела ее несколько раз. Известно только, что до основания компании она много лет прожила в Германии. И действительно было бы странно менять свое место жительства ради производства обезболивающих средств. Оставлять привычный быт и уклад, днями и ночами дежурить на производстве. Для чего? Состав препаратов озвучен и одобрен министерством. В этом нет никакой нужды, если только речь не идет о разработке чего-то нового. Того, о чем неоднократно упоминал Виктор. Чего-то запретного и незаконного. Секретный вирус? Или наоборот таблетка от всех болезней?

Но больше всего страшит то, что моя мать тоже принимала в этом участие, а я по умолчанию иду с ней в одной связке.

Слишком резко мир становится безлюдным и пустым. Не чувствую никакой защиты, не имею возможности ни с кем посоветоваться. Паника подступает к горлу, привычные щупальца сдавливают гортань, навлекают морок.

Беру телефон в руки, листаю книгу контактов. Впервые четко осознаю, как много пустых и ненужных людей мы впускаем в свою жизнь. Палец замирает над очередным номером. Имени нет, но эти цифры я помню наизусть. Подношу телефон к уху. Слушаю гудки до тех пор, пока они не сменяются знакомым голосом.

— Номер перепутала? — шутливо доносится из динамика.

Перед глазами вырисовывается образ. Его образ. С Даней мы были знакомы со школьной скамьи. На выпускном первый раз поцеловались, а потом забыли друг о друге на несколько лет. Он нашел меня на «фейсбуке», хотя я никогда не подписывалась в соцсетях своим именем. Это было мило. После этого мы стали видеться все чаще. Не знаю, встречались ли мы или просто проводили время вместе, потому что официального предложения стать его девушкой мне так и не поступило. А я ждала. Хотела, чтобы все было так, как в романтических фильмах, потому что мне казалось, что я заслуживаю этого.

Когда я спрашивала у мамы почему она одна, та любила повторять, что не стоит растрачивать себя на ненужных людей. На вопрос: как понять, что этот человек в моей жизни не нужен, она улыбалась и говорила, что всему свое время. Что настанет момент, и я пойму значение этой фразы.

И я поняла. В тот день когда она умерла, а Даня был недоступен, я поняла, что имела в виду мама.

Мы не расставались с ним, нет. Я не устраивала истерик и громких скандалов. Мы просто перестали встречаться. Даня закидывал меня сообщениями и ночевал под парадной. Но недолго. Через неделю он перестал звонить. Еще через неделю писать. А я удалила его номер, чтобы в моменты истошной тоски не позвонить ему.

Прошло несколько месяцев и я думала, что тот период давно позади. Его номер вернулся в мою телефонную книгу, правда без подписи. Сейчас мне просто необходима была поддержка. Кого-то родного. Того, кто знает меня. И в этом городе остался только один такой человек — Даня.

— Нужно увидеться, — выдыхаю в трубку. — Сейчас.

— Я на работе, может вечером? — недовольно произносит он.

Не знаю откуда берется это предчувствие, но мне отчётливо кажется, что вечером может быть поздно. Пальцы враз леденеют. Трепещут от мелкой дрожи. Мне кажется, что за мной наблюдают. Магическим образом проникают взглядом сквозь шторы, просачиваются прямо через дверной глазок. Обступают со всех сторон. Загоняют в угол.

— Пожалуйста, — выдавливаю из себя.

— Ты там ревешь что ли? — шутливый тон, сменяется удивлением.

Ничего не отвечаю. Ставлю все на кон. Оставляю ход за судьбой.

— Хорошо, где? — сдается Даня.

— Отправлю адрес в сообщении. Я переехала.

Совсем не хочу выходить из дома. Пусть моя просьба и выглядит слишком наглой, но он всегда может отказаться. Стать недоступным, как в самый кошмарный день моей жизни.

Пока жду Даню, завариваю кофе. Несколько раз мне звонит неизвестный номер, но я знаю кто это. Виктор не дает надежды на то, что оставит меня в покое. Мне все чаще кажется, что он имеет отношение к смерти Садальского.

Черт, еще совсем недавно моя жизнь не напоминала сводку криминальной хроники, а теперь...

Наливаю в чашку кофе, игнорирую сахар и отпиваю глоток. Терпкий вкус кофе неприятно жжет язык. Мама каждое утро пила крепкий и без сахара. Но я не она. Отставляю чашку. Горечь проникает в весь организм. Что если я следующая? От этой мысли каждый раз меня начинает тошнить. Воображение снова вырисовывает лужу крови в кабинете Садальского.

Проходит минут десять, прежде чем я вздрагиваю от звонка в дверь. В этот раз смотрю в глазок. Мало ли. Может Виктор решил ужесточить меры и пришел с пистолетом. Но на площадке стоит Даня. Непослушными пальцами пытаюсь справиться с замком. Тот как назло не сразу поддается мне.

— Ты, — выдыхаю и вешаюсь Дане на шею.

Он недоумевает, но все же обнимает меня в ответ. Я вдыхаю его запах. Запах того самого страшного дня — я до сих пор его помню. Перед глазами всплывает ванная, наполненная окрашенной в кровь водой и бледное тело. Слезы непроизвольно стекают с моих глаз, еще сильнее прижимаюсь к Дане. Он единственный близкий, кто остался в этом мире.

Так случилось, что я не обзавелась подругами, и в один миг осталась совсем одна.

— Рассказывай, что случилось? — Даня сразу переходит к делу.

Он садится на диван, а я просто любуюсь как он идеально вписывается в мой интерьер. Как жаль, что повод нашей встречи не очень приятный.

Я кусаю губы и не знаю, с чего начать. Мне кажется, что не стоит посвящать его во все подробности. Внезапная идея приходит как никогда вовремя.

— Мне нужен телохранитель, — выпаливаю я, заламывая пальцы.

— Алина, — он усмехается, несерьезно относится к моей просьбе, — расскажешь, что произошло?

Я отрицательно мотаю головой. Он должен понять меня, иначе…

— Хорошо. – осторожно соглашается, — но как я могу тебе помочь, если не знаю, что происходит.

Я молчу. Даня сильно изменился. От прежнего скромного парня ничего не осталось. Он коротко стрижен, его голубые глаза с длинными ресницами внимательно рассматривают меня. Тело его тоже изменилось. Он стал крупнее, и это ему идет. Даня похож на красивого злодея из фильмов, в которых влюбляются девчонки. Жаль, что я уже знаю заранее, чем заканчиваются подобные фильмы.

— Алина, все серьезно? – смотрит исподлобья.

Я безмолвно киваю. Боюсь, что если начну говорить, то снова расплачусь.

— Может стоит обратиться в полицию? – предлагает мне то, до чего я и сама могла додуматься.

— Тогда бы я позвонила не тебе, а в 102, — отвечаю с раздражением.

Даня замечает это и ухмыляется. Сто процентов хочет сказать, что я в своем репертуаре, но молчит.

— Моя жизнь в опасности. Я знаю, что это звучит сейчас смешно. Мне и самой кажется это абсурдным. Но когда на город спускаются сумерки, мне становится не до шуток. Я чувствую, что за мной кто-то наблюдает. Выжидает, как зверь. Охотится и получает от этого особое удовольствие, — откровенничаю.

На удивление Даня становится серьезным. Не шутит, не говорит, что у меня паранойя. Он подсаживается ко мне и обнимает. А я не сопротивляюсь, не хочу.

— Я когда ехал к тебе, то много думал. Думал, что тебе сказать. Как рассказать, о том времени, когда ты динамила меня. У тебя началась другая жизнь. А я завис в старой, и не мог вырваться вперед. Я бы хотел рассказать тебе, как меня мотало по дну.

— Данил…

— Тсс, не перебивай меня, — его палец накрывает мои губы, заставляет замолчать.

— Но единственное, что я могу сказать тебе – это спасибо. Ты смогла переделать меня.

Он ласкает большим пальцем мои губы, а я чувствую, как в животе просыпаются бабочки.

— Я помогу тебе, Алина, — он приближается, и я готова сама открыть рот, чтобы пригласить его поцеловать меня.

— У меня есть один знакомый. Опасный человек. Ненормальный. Сумасшедший. Я не советую тебе обращаться к нему.

— Зачем тогда рассказываешь? — спрашиваю почему-то шепотом.

— Потому что когда находишься рядом с одной опасностью, то другая тебе не грозит. Никто и не сунется к тебе, пока ты в его поле зрения.

Данины пальцы спускаются по моей шее, касаются ключиц, нежно гладят кожу.