— Не повезло, — щипаю ее за сосок, когда поезд наконец приходит в движение, — а мне даже не заплатили за работу.

— Несправедливо, — расстегивает ширинку джинс и я готов слететь с катушек, когда ее кулак плотным кольцом обхватывает мой член.

— В Праге ты начнёшь новую жизнь, поняла? Я открыл счет на твое новое имя, снял хорошую квартиру. Первое время просто отдыхай, ходи по магазинам, салонам и барам. Ты должна забыть все, что произошло в Питере. У тебя будет время подумать где ты хочешь жить дальше. В Россию ты больше не вернешься, Алина. Учи язык, запишись на курсы.

Даю наставления, пока она доставляет мне удовольствие. Не вовремя, но потом будет некогда разговоры вести.

— А ты? —  прижимается ближе, пока я пытаюсь сдержать себя и не наброситься на нее.

— Я не сделаю твою жизнь лучше.  Наоборот. Я садист и убийца, помнишь? Хочу, чтобы ты вспомнила мозги Садальского. Вбила себе в башку эту картинку и все время прокручивала, когда будешь вспоминать меня. Я не стану хорошим мужем, заботливым отцом. Хищник навсегда остается таковым.

— Люблю тебя, — обхватывает мои губы и я чувствую, что они соленые, — какой есть, такого и люблю. И картинки в моей башке совсем другие. Как ты спасаешь. Закрываешь собой. Рискуешь. Целуешь. Ты любишь меня, Леон киллер?

— У нас мало времени на разговоры, — съезжаю с темы и усаживаю ее на стол.

Бегло расстегиваю пуговицы на джинсах, стаскиваю ненужную вещь и выкидываю прочь. Не могу запретить себе. Понимаю, что поступаю эгоистично. Но этого понимания оказывается чертовски мало. Я оголодал по ней с самой нашей первой встречи, и даже когда попробовал не смог насытиться. Жрал бы сутки напролет, без передышек, сна и усталости. Без эмоций, на голых инстинктах. Развожу ее ноги и резко вхожу. Хочу самому себе доказать что самовнушение работает. Что в груди не разливается непонятное тепло, стоит увидеть ее улыбку. Что я все ещё адекватный, здравомыслящий мужик, а не ванильный ушлепок. Она выгибается, тает в моих руках. Засаживаю на всю длину, но она все равно приникает глубже. Подаётся вперёд, жадно впивается в губы. Цепляется пальцами за мой затылок, прижимается крепче. Вонзается как в спасательный круг. Маленькая. Глупая. Хочется раздавить ее в своих объятиях. Сжать до хруста костей, вбить в себя метровыми гвоздями намертво. Так никогда не было и уже никогда не будет. Снимаю ее со стола и перекладываю на полку. Стаскиваю свитер полностью и отправляю следом за джинсами. Ярость ослепляет, когда вижу на ее белоснежной коже кровоподтеки. Ягодка все понимает, уже научилась меня считывать покруче всяких детекторов.

— Пожалуйста, потом, — шепчет.

Заключает моё лицо в ладони, снова вынуждает  впиться губами в свой сочный рот. Манипулирует, веревки вьет. Блядь, и я позволяю это делать. Сам не раздеваюсь, потому что чувствую как ткань противно липнет, саднит свежие раны. Но боли нет. Ни хрена нет кроме нее на моем члене.

Я всю свою гребанную жизнь дорожил своей свободой. Убеждал себя, что впереди меня ждёт безграничный мир, когда я наконец оставлю свои затеи и решусь уйти на покой. Но идиотское стечение обстоятельств взорвало этот микрокосмос и закольцевало мою орбиту. Взращиваю скорость. Увеличиваю темп. Сжимаю в руках ее грудь, призывно прыгающую от яростных толчков. Тесное купе быстро наполняется запахом секса, впитывает пороки. Проклинаю ее за каждую подобную мысль, что допустил. Другому отдать не смогу и сам брать не смею. Ебучая святыня. Карма за все мои проделки.

— Антон, — выдыхает.

Звук ее голоса как стимулятор проходится по напряжённым до боли мышцам. Замыкает внутри все живое. Коротит. Хочу вонзиться зубами в ее плоть, а после слизывать кровь и залечивать раны. Снова и снова, как в адский жерновах. Чтобы ее так же как и меня метало по пылающей в бездне клетке.

Она кончает. Бурно. Ярко. Едва успеваю вытащить, практически заставляю себя.

Не отпускает. Не даёт отстраниться даже сейчас. Продолжает цепляться, будто чувствует неладное. Снова сдаюсь и укладываюсь на спину. Приподнимаю и укладываю на свою грудь. Как подорожник прикладываю к зияющим ранам. Царапины Королева не причём. Что-то намного глубже рвется и трещит.

— Знаешь, — бормочет, —   если все что произошло со мной в жизни должно было случится для того чтобы я встретила тебя, я ни о чем не жалею.

Прикрываю глаза, стискиваю зубы. Мысленно заставляю ее замолчать.

— В твоей жизни ничего не случалось, — пытаюсь звучать ровно. — Пани Новак просто приснился кошмарный сон.

Блядь, мне самому не очень нравится как теперь звучит ее новая фамилия. Наступаю себе на горло, продолжаю толкать речь.

— В ее тихой и мирной жизни, никогда не было  разрушающих препаратов, угрозы для жизни, и траха с отморозками.

— Не говори так, — касается пальцами моих губ. — Знаешь, я в начале подумала, что мы должны как-то остановить все это безумие. Уничтожить этот кошмар. Люди не должны страдать, злодеи обязаны быть наказаны. А потом, всего лишь на маленький миг представила что тебя не станет и внутри все перевернулось.

Поднимает голову, заглядывает в глаза. Что отыскать там пытается, хрен знает. Наизнанку же выворачивает. Ранит, а сама не замечает.

— Мы никому ничего не должны, только себе, — всхлипывает, — от меня так часто чего-то требовали. Втискивали в рамки, словно заставляли проживать чужую жизнь. Я всегда делала как нужно, самостоятельно стёрла грань между «хочу» и «надо». Вот ты, чего ты хочешь на самом деле?

Спрашивает, а у самой губы дрожат.

Чего я хочу? По-моему у меня на лбу это написано. Мигает красной лампой пожарной сигнализации. Ее хочу. Всю. Целиком и полностью. Отрезать от мира, запереть как тогда и поставить мир на паузу. Ни с кем не делить. Ни с кончеными подружками, ни с мужиками коллегами. Отнять нормальную жизнь, изуродовать течение времени под свой вкус. Понимаю, что это сделает ее несчастной, вернет ненависть, и злоба сама собой просыпается. Она и так достаточно натерпелась и я просто обязан преподнести ей такой щедрый подарок. Пусть и на стены лезть придется после этого. Приглядывать издали, истязать себя такой извращённой пыткой. Оставить полностью духа не хватит. Видать участь у тени такая — таскаться следом. И если это называется любовь, ебал я в рот того, кто это придумал.

— Жрать хочу, — отвечаю вместо этого.

Ума хватает не воспроизводить сопливую хуйню, которую успел сочинить.

— Спрошу у них, что съедобного есть.

— Я никогда не была в вагоне-ресторане. Даже не представляю как там все выглядит.

— Серьезно? — не скрываю своего раздражения.

Меньше всего мне бы сейчас хотелось, чтобы над ухом кто-то чавкал. Нервная система разъебана. Боюсь что общество посторонних, сорвёт резьбу окончательно.

— Давай сходим, пожалуйста. Будто у нас свидание. Сделаем вид что познакомились в поезде, и ты пригласил меня на свидание.

— Обычно свидание заканчивается трахом, не наоборот.

Борщу умышленно, хочу вызвать негодование. Взываю к остаткам разума. Какие  к черту свидания? Хочу немедленно и на дальнейшее будущее отбить идиотскую тягу романтизировать отморозков.

— Ладно, забудь, — качает головой.

Только сейчас начинает смущаться своей наготы. Прикрывается. Закрывается от меня. А разве не этого я желал? Вот она нужная дверь, в которую нужно долбить. Но вместо того чтобы выбивать с ноги рухлядь, сам трещу по швам.

— Одевайся, сходим.

Ее глаза загораются, и я начинаю тлеть сам.

Даю себе возможность слегка оттянуть собственную казнь. Она болтает без умолку, когда мы минуем другие вагоны. Ест с таким аппетитом, что начинает хотеться жрать. Оживает на моих глазах. Возможно организм даёт защитную реакцию, я в этом не шарю. В большей части слушаю,  позволяю тараторить. После десерта мы возвращаемся в купе и снова трахаемся. Делаю всё, для того чтобы выбить из нее все силы. А после сижу в темноте вагона и наблюдаю как на обнаженное тело бросают тень ветки деревьев. Она безмятежно спит, а мое время подходит к концу. Самые быстрые четырнадцать часов в  жизни. Поезд останавливается, желтый свет перрона наполняет тесное пространство. Обрисовывает своим теплом ее черты. Краду на мгновение ее образ черной тенью. Вдыхаю напоследок сладкий запах. Вместо поцелуя утыкаюсь носом в макушку. Знаю, что уже никогда не позволю себе оказаться настолько близко. Резко отстраняюсь и выхожу прочь. Сметаю всех на своем пути, по дороге к выходу. Бегу от нее. От себя. От того что внутри вспарывает и душит. А после провожаю взглядом последний вагон, оставаясь стоять среди  опустевшего Минского вокзала.

Звонок телефона возвращает в реальность. Слегка остужает мозги.

— У тебя получилось? — слышу, когда подношу трубку к уху.

— А ты сомневалась?

— Господи, Антон, — выдыхает с облегчением.

Тоже ревёт, или мне кажется.

— Когда будешь?

— Через три часа регистрация, — придерживаю плечом трубку и сверяюсь с часами.— Ляля, ты уверена что это хорошая идея? — на всякий случай спрашиваю.

— Я больше никому не верю, — следует короткий ответ.

Такой же короткий, как и текст «Минск-Дублин», в моем электронном билете.

Торможу бомбилу, затыкаю уши наушниками. Но музыке не удается перебить заебчивый стук о рельсы уходящего поезда.

Скоро попустит.

Глава 36. АЛИНА

— Lekce skončila (Лекция окончена).

Интеллигентная женщина в строгом  костюме закрывает толстый учебник и складывает свои конспекты.

— Пани Новак, — обращается ко мне на русском, — думаю вам больше не нужна моя помощь. Смотрите побольше местное телевидение, читайте, общайтесь, совершайте покупки.

— Спасибо, пани Горакова, — смущенно улыбаюсь и добавляю на чешком, — Děkuji vám za lekce (спасибо вам за уроки).