— Это целое состояние, — бормочу, когда мы выходим в просторный холл.

— Тряпки, которые на тебе разорву, — опять перечит.

— Сделаешь это и я никогда тебя не прощу.

Иду к стеклянному лифту и стараюсь выглядеть максимально угрожающе.

— Сам себе противоречишь. Зачем платить такие деньги, за то что считаешь тряпкой?

— Потому что тебе нравится, — выбирает нужный этаж и мы поднимаемся вверх.

— Подожди.

Встаю напротив и касаюсь его груди. Заглядываю в самую бездну его темных зрачков.

— С чего бы тебе быть таким хорошим?

— Я рад что подобная мелочь способна изменить твое мнение обо мне. Но увы, это самообман, Ягодка.

— Значит тебе не хочется, чтобы я думала о тебе хорошо?

Сыплю вопросами пользуясь случаем. Нагло ощупываю рамки дозволенного. Когда-то для меня это было недоступной роскошью. Обычная возможность требовать ответы.

— Приехали, — мастерски увиливает. Вынуждает выйти из лифта.

Мы оказываемся на пятом этаже огромного здания. С первых минут понимаю, что он значительно отличается от остальных.

— Здесь должна найти что-то. Написано, что в этих тряпках по дорожкам вышагивают.

— Подиумные модели? — спрашиваю пораженно.

Kenzo, Alexander McQueen, Diesel. Я далека от трендов и модных веяний. Но вполне могу допустить, что эти коллекции фигурировали в Миланских либо Парижских неделях моды. Леон отвечает на звонок и отходит в сторону. Оставляет меня одну. Прохожу вдоль ровно выставленных манекенов, достаточно равнодушно смотрю на предметы роскоши. Никогда не понимала женщин способных выложить кругленькую сумму за предмет гардероба. До этого момента.

Очередное платье отнимает все мое внимание. Чёрное, длинное. С кружевными рукавами и невесомым шлейфом. И без таблички понимаю, что это «Прада». Величайший бренд, у которого нет перевеса ни в сторону консерватизма, ни в сторону кричащей сексуальности Голливуда. В воспоминаниях моментально всплывает голос мамы. Даже целая картинка с ее образом.

« — Пока девушка Gucci пьет текилу в ночном клубе, девушка Prada читает Пруста в кафе. »

Она всегда хотела привить мне изысканный вкус. Возможно у нее это получилось, если я остановила свой выбор именно на этой модели? Цена меня уже не интересует. Если Леон хочет тратить деньги, пусть не отказывает себе в удовольствии.

Консультант замечает мой интерес, и своевременно предлагает пройти в примерочную. Интересуется нужна ли мне помощь. Мой английский недостаточно хорош, но  как минимум понимаю суть, в отличии от абсолютно незнакомого немецкого. До сих пор не понимаю, почему из всех городов мира мы оказались в Вене.

Облачаюсь в платье когда остаюсь наедине с собой. Долго смотрю в зеркало,  всматриваюсь в черты так, будто вижу себя впервые. Я очень на нее похожа. Я ее часть, и какие бы вещи она не совершала, это неизменно. Моя мать меня любила. Делала для меня все на что была способна. Когда Королев подтвердил версию следствия о том что ее уход стал причиной самоубийства, в душе поселилась боль и горькая обида. Сейчас, пусть в неподходящее время и в неподходящем месте, я ее прощала.

Я осталась совсем одна в этом огромном и жестоком мире, но в итоге приобрела настолько много, что вселенная не вмещала моих чувств когда он появлялся рядом. Даже сейчас. Сквозь толстую ткань плотной шторы я чувствовала его неуёмный жар. Жерло вулкана с бурлящей по венам раскалённой лавой. И я готова была окунаться в этот огненный омут. Сгорать и ждать когда его руки соберут пепел, а губы вдохнут жизнь. Снова и снова. Умирать и возвращаться к жизни, потому что он по-другому не умеет.

— Нравится? — спрашиваю, когда Леон нетерпеливо отодвигает штору.

Испытываю ни с чем не сравнимое удовольствие, стоит ему начать пожирать меня глазами. Тонкая ткань обтягивает кожу, струится кружевами, подчёркивает каждый изгиб.

— Ты же понимаешь, что там мы будем не одни, — цедит сквозь зубы, явно сдерживает напряжение.

— Что тебя смущает? Все довольно прилично, — пожимаю плечами а после вздрагиваю, когда он берет меня за бедра и вжимает в себя.

— Да? Тогда почему мне прямо здесь и сейчас хочется тебя …

Последнее слово растворяется в звуке моего собственного стона. Больше не могу бороться с голодом, который он однажды во мне разбудил. В ответ прижимаюсь крепче. Моя крепость. Нерушимая стена.

Прикрываю веки, когда он очерчивает пальцами невидимые рисунки на моем теле.

— Ты не оставил мне выбора, Леон киллер. Разве девушка Дьявола носит другие платья?

На следующий день мы оказываемся у здания Венской филармонии. Огромное, монументальное здание напоминает греческий храм. Чувствую себя особенно крошечной на его фоне.

— Не знала что ты такой ценитель, — отмечаю упущение, когда сдаём вещи в гардероб. — Мы ради этого в Вене? Мировая столица культуры и музыки.

— Не совсем.

Леон мягко берет меня под локоть и задаёт нужное направление.

— Говорят, здесь особенное звучание. Акустическая физика. Все прошарили, добились идеального отражения звука.

— Интересно, — говорю без тени лукавства.

Я далека от классической музыки, знаю и слушала не больше остальных. Но интерьер настолько завораживает, что хотя бы ради этого здесь стоит побывать.

Мы занимаем свои места в ложе. «Золотой зал» оказывается поистине золотым. Три яруса балконов, покрытый позолотой барельеф, статуи, арабески, всё это подчёркивает величественность концертного зала.

Беру Леона за руку, потому что голова начинает кружиться от великолепия. Да и от его вида коленки подкашиваются. Темный костюм, галстук, хрустящий воротник белоснежной рубашки. Я все ещё продолжаю сомневаться в реальности происходящего, а первые аккорды добавляют ощущение иллюзии. Никогда бы не могла представить, что звучание симфонического оркестра может быть таким волнующим. Словно самая настоящая магия распыляется в воздухе. Кристаллизируется воздух и покалывает кожу. Впадаю в некую эйфорию. Есть только звук и ощущение крепко зажатой ладони в его горячих пальцах. Наверное, если бы сюда ворвались наши враги, я бы даже не заметила. В один миг все стало ничтожным на фоне виртуозного мастерства. Жизнь скоротечна, а искусство и любовь убить нельзя.

— Понравилось?

Прохожу в себя задолго после того, как стихают последние звуки.

Леон проводит пальцем по моей руке, вызывает новую волну мурашек.

— Что-то цепануло или херня?

— Ты серьезно? — не могу скрыть возмущение.

То что произошло только что, пусть и в моем воображении, было сродни таинственному ритуалу.   Священной мессе, окончательно и бесповоротно соединившей наши души воедино. Ругательства слетающие из его уст, звучат по-особенному оскорбительно.

— Мне понравилось все. Я не разделяла произведения, не разбираюсь. А тебе?

— Необычно, — встает и помогает мне подняться. — Привык ходить один. Ловлю релакс, все дела. Но сегодня, когда заиграл Брамс, желание содрать с тебя это чёртово платье стало невыносимым.

— Обязательно все опошлять? — строю обиженный вид.

А сама допускаю, что в его словах есть доля правды. Музыка действительно разволновала все внутри. Добавила лоска обычным человеческим порокам.

— Если тебе нравится музыка, ты мог бы играть сам. Если отлично справляешься с винтовкой, то мог бы овладеть скрипкой или саксофоном.

— Овладеть я совсем не против, — кривит губы в улыбке. — Примешь экзамен?

— Антон, ты же не такой, — стараюсь взывать к остаткам разума, когда мы занимаем места в такси, а воздуха становиться невыносимо мало.

Он открывается мне медленно, но даже этих крох достаточно для того чтобы я была способна отметить его незаурядные интересы и блестящий ум. И я собираю эти знания в особенную шкатулку глубоко под сердцем, пока мой зверь голоден и не хочет говорить.

Он набрасывается на меня в холле отеля. Наощупь открывает номер картой и проталкивает внутрь. Вчера я безумно устала, приняла душ и уснула едва голова коснулась подушки. Судя по всему, пришло время вернуть все с процентами. На мгновение мне становится страшно от дикого огня, который пылает в его глазах. Первобытный. Пещерный. Но между нами так сильно искрит, что страх уходит на второй план. Тоже вспыхиваю. Отвечаю на поцелуи. Лихорадочно избавляю его от одежды. Пока дрожащими пальцами справляюсь с рядом пуговиц, он все же разрывает платье. Всегда добивается желаемого. Неминуемо приходит к успеху. Бросает на кровать, наваливается сверху. Все те же процедуры проводит с дорогущим бельем. Раньше мне хотелось ответов, слов. Красивых фраз. Больше ничего не требуется. Какая разница что он скажет, если мне без него пусто? Он обещал, что больше никогда меня не оставит. И я верю, потому что невозможно скрыться от безумия, что пленило нас двоих. Когда-то я была его заложницей, теперь мы оба в этом амплуа.

Кричу, когда Леон наполняет меня собой. Выгибаюсь, подставляю тело его рукам, умелым пальцам. Он изучил меня вдоль и поперек. Затянул струны, перестроил на свой лад.

— Вот самая охуенная музыка, — говорит и задевает что-то внутри.

Доказывает, что отныне так и будет.

— Ты так и не ответил, почему Вена? — спрашиваю когда мы лежим обнаженные и изнемождённые.

Не хочу ничего загадывать и думать наперед. Какая из нас может получиться пара? Где мы будем работать? Чем заниматься? Захочет ли Леон когда-нибудь детей? В какой стране у нас будет собственное жилище?

Впервые хочу просто жить. Наслаждаться в полной мере тем, что у меня так старательно пытались отнять.

— Из-за филармонии?

— Нет. Завтра отсюда отправляется наш лайнер.

— Лайнер? — глупо переспрашиваю и приподнимаюсь на локте.

— Ну, такие большие, а шарика не видели.

— Не поняла, ты хочешь сказать что…