— И ты хочешь, чтобы я этому поверила?

— Но это правда, Зора, клянусь тебе. Я так не шучу, поверь.

— Но ты же все это время врал мне, Фрэнклин!

— Ничего я тебе не врал; я просто не рассказывал тебе об этом. А это совсем не одно и то же. Я собирался все сказать тебе при первой возможности.

— Что ты называешь возможностью?

— То, что происходит у нас теперь.

— Что же происходит?

— Я люблю тебя, и ты это знаешь.

Ну, в это я в самом деле готова была поверить. Итак, законный развод — совсем не то, что липовый брак. Но прежде, чем усвоить эту мысль, я хотела кое-что выяснить.

— А сколько ты был женат?

— Шесть лет.

— У тебя ведь есть дети?

— Двое.

— Двое?

— Да.

— А сколько им лет?

— Тринадцать и семь.

— Мальчики или девочки?

— Два мальчика.

— Ты видишь их хоть изредка?

— Время от времени.

— С тех пор как мы вместе, ты с ними, по-моему, не встречался. Это так, Фрэнклин?

— Я виделся с ними несколько раз: говорил тебе, что хочу побегать, и к ним заходил.

— А почему прямо не сказал?

— Не хотел тревожить тебя.

— Дети меня не тревожат, а жена — да.

— Говорю тебе, она уже шесть лет мне не жена. Я с ней даже в одной комнате не могу находиться.

Веры мне сейчас не хватало, вот чего. Что-то подсказывало мне, что он не врет, но уж очень не хотелось оказаться в дураках.

— Я хотела бы увидеть твоих детишек, — сказала я неожиданно для себя самой.

— Зачем?

— Потому что это твои дети. Что ж тут странного?

— Я просто к такому не привык. Еще ни одна женщина не выражала такого желания. Думаю, ты их как-нибудь увидишь.

— Я сказала, что хотела бы узнать две вещи. В каком колледже ты учился?

Он задумался, взял полотенце и начал вытираться, хотя был уже совершенно сухой.

— Я не учился ни в каком колледже. Я считал, что это и так понятно.

— Ты опять меня разыгрываешь, Фрэнклин. С твоим-то умом!

— Колледж к уму не имеет никакого отношения, Зора.

— Но все эти слова, которые ты подсовываешь мне в скрэбле? А как ты комментируешь последние новости? Ты в любой игре даешь мне сто очков вперед — и в „Колесе чудес", и в „Междуусобице", но утверждаешь, что ни в каком колледже не учился?

— Ну, если уж ты хочешь знать всю правду, то я и среднюю школу не закончил.

Это было, пожалуй, слишком для одного вечера. Черт побери, надо малость передохнуть. Вентилятор работал вовсю, и я направила струю себе в лицо.

„Надо уметь извлекать пользу из уроков", — вспомнила я слова Клодетт. Вот тебе и урок! Я глубоко вздохнула и посмотрела на Фрэнклина.

— А почему ты школу не закончил?

— Не мог выдержать давления.

— А насколько тебя хватило?

— До одиннадцатого класса.

— До одиннадцатого класса? — Я вдруг вспомнила, что в одиннадцатом классе почти ничего не знала. В это просто невозможно поверить! Меня угораздило влюбиться в лжеца. Если б он не был таким огромным, я надрала бы ему задницу от всей души.

— Я знаю, о чем ты думаешь, бэби. Что мы с тобой из разных команд.

— Я уж не знаю, что и думать, Фрэнклин.

— Вообще-то свидетельство об окончании школы я получил.

Я рухнула на диван. Свидетельство!

— Я хочу поступить в эту бизнес-школу, честное слово. Я тебе про нее говорил. Просто сейчас с этой новой работой я ума не приложу, как выкроить время.

— Серьезно? — не слишком уверенно спросила я.

Вид у него был грустный.

— Стало быть, то, что говорят, верно, — пробормотал он.

— Что говорят?

— Что деньги, положение, образование и вся эта мура важнее всех чувств.

— Разве я так сказала?

— Нет, но ты так думаешь.

— Откуда тебе знать, что я думаю.

Я пристально смотрела на него, подперев подбородок руками. Вид у Фрэнклина был встревоженный. Действительно встревоженный. Без всякой связи я вдруг подумала о том, чем Порция и все эти женские журналы определяют мужское достоинство. Ни к черту это не годится! Вот передо мной человек, который любит меня, только что рассказал мне все о себе, и в этой печальной правде — его шанс. Многие ли из мужчин говорили мне о себе всю правду? А когда я последний раз встречала столь необычного, сексуально привлекательного, нежного и сильного мужчину? А часто ли меня так сильно и преданно любили? А с кем из них я столько смеялась? У многих ли из них был свой взгляд на вещи? А кому из них мое тело говорило „да!" с первого прикосновения? Я продолжала пристально смотреть на Фрэнклина. Боже! Он не только темен, как ночь, но он — мой секстип, и вдруг дошло до меня: это именно мой мужчина. Я люблю его. Плевать я хотела, учился он в колледже или нет. Не все ли равно, сколько у него детей? Пока он дает мне счастье, позволяет чувствовать себя любимой, и если он сдержит слово и получит развод, я остаюсь с ним. Он единственный человек, о котором я мечтала двадцать лет.

Он закурил сигарету и дважды затянулся.

— Фрэнклин?

— Да!

— Я хочу тебе кое-что сказать. Я люблю тебя не меньше, чем пятнадцать минут назад. Я верю в тебя и жду, когда ты разведешься.

— Это зависит от работы, — откликнулся он, глядя на меня уже не так настороженно.

— Сказать тебе что-нибудь?

— Да!

— Честно говоря, я всегда мечтала о человеке, вместе с которым буду строить жизнь, то есть надеюсь, что мы начнем все сначала.

— Ты сделала ход вперед, бэби. Мы не будем больше ребячиться.

— Ну ладно, только скажи, пожалуйста, должна ли я узнать о чем-нибудь еще?

— Нет, дорогая, — ответил Фрэнклин. — Я открылся тебе весь, как на ладони. — Он погасил сигарету. — Ну а что ты: открыла свои карты?

У меня перехватило дыхание. Быть женатым — это еще ничего: развелся — и все. Но эпилепсия — дело другое. Это может поразить его. Но вдруг этого больше не будет? Пожалуй, скажу ему, когда буду вполне уверена, что это уже не повторится. Раз уж мы разобрались с проблемой лишнего веса, что толку говорить об этом? Так что я почти искренне ответила:

— Да!

6

Зора купила мне книжку из серии „Сансет" по плотницким работам и разослала запросы в ассоциацию мелкого бизнеса, надеясь получить информацию о том, как начинать свое дело. Мне все это не очень-то нравится. Как только я почувствую, что встал на ноги, то есть смогу еженедельно посылать Пэм деньги на детей, разведусь, буду иметь счет в банке и разживусь машиной, я прекрасно справлюсь с этим сам. Конечно, я знаю, что ей хочется помочь, но хорошо бы ей понять, что я должен все делать сам в соответствии со своими планами. А сейчас еще не пробил час. Я ведь еще и месяца не проработал. Мне платят тринадцать баксов в час, но не втихую, так что налоговая инспекция пожирает все. И все же по пятницам у меня водятся денежки в кармане, и, поверьте, это очень приятно.

Я теперь бегаю наперегонки. Так как я два месяца не платил за квартиру, пришлось выкладывать по шестьдесят долларов в неделю.

Разделавшись со всем этим и заплатив еще несколько важных долгов, я послал Пэм основательную сумму, чтобы она отвязалась от меня на некоторое время. Мне совсем не хотелось видеть ее. При всем том я умудрялся еще откладывать на счет долларов пятьдесят в неделю. Правда, сегодня я ничего не положил, напротив, взял сотню. Мне хотелось сделать сюрприз Зоре. Она целый день бегала по своим школьным делам. Занятия начнутся в следующий понедельник, а уроки вокала — на неделю позже. Она очень нервничает и много ест. Но пока она в нормальной форме, я не собираюсь давить на нее.

Сегодня я хотел приготовить обед. Меня хлебом не корми, дай поджарить мясо. К мясу я сварил рис и сделал потрясный салат, а вот про овощи забыл, но Зора ничего не сказала, съев все, что я положил ей на тарелку. Потом мы смотрели последние известия, вернее, шоу — то есть интервью о кино с рок-звездами. Поскольку это Нью-Йорк, приходится показывать все, что происходит, а потом расспрашивать какую-нибудь престарелую актрису, за каким чертом она описывает в своей книге то да се.

Показали сюжет на сорок секунд о бездомных.

— Это просто позор, — заметила Зора.

— Совершенно согласен, — отозвался я, понимая, что этот ответ покажется ей странным. Она же знает, что я могу многое сказать, когда такое показывают в новостях. Иногда мы даже пропускаем конец последних известий и полночи обсуждаем какой-нибудь сюжет вместо того, чтобы трахаться. Если Зора выскажет свое мнение, ее уже не собьешь. Но мне это нравится. Иногда мы так спорим, что даже кричать начинаем. Но сегодня я был слишком возбужден и хотел лишь одного — поскорее преподнести ей сюрприз.

— Коха надо гнать в шею, — возмущалась она. — Тратить деньги налогоплательщиков на эти дрянные отели! Ведь можно было бы построить жилой комплекс и разместить этих несчастных в нормальных квартирах. Две с половиной тысячи долларов за комнату? С крысами, тараканами и без отопления? Ну и ну! Фрэнклин, какой в этом смысл?

— Конечно, никакого. Но что прикажешь делать, если им некуда податься?

— А разве у них нет семей?

— Может, и есть, но их семьи живут скорее всего в таких же поганых крохотных квартирках, как те, из которых они только что вылетели. Разве похоже, что у этих людей родственники на верхнем Вест-сайде или в Вестчестере?

— Но в этом нет ни капли здравого смысла. Как же так! Люди живут на улицах с детьми! А я расположилась здесь, как принцесса. В этом есть что-то безнравственное.

— Ну, знаешь ли, у тебя нет никаких причин чувствовать себя виноватой, ведь ты сама себя обеспечиваешь. Что тут поделаешь, бэби? Все дело в том, что в мире есть богатые и бедные, труженики и бездельники. Но проблема в бюрократии. Все знают, как работает эта машина. Ты платишь кому-то, и они платят кому-то, чтобы все двигалось по кругу, своим чередом. Городу плевать на этих людей. Никто не собирается решать проблему бездомных, потому что это никому не выгодно. Богатые платят налоги за свою недвижимость в Саг-Харбор и тому подобное. Ты заметила, какого цвета большинство из них?