— Кто-нибудь может оказать мне любезность? — Поднялось не меньше шести рук. Я выбрала мальчика, который учился у меня еще в седьмом классе. Лэнса.

— Я оставила свой кейс в „Макдональдсе". Скажи там, что я твоя учительница. Вот записка и пропуск.

— Я мигом, — сказал Лэнс и гордо вышел из класса.

— Ну как дела? — обратилась я к детям с наигранной бодростью.

— Еле дышим, — проорала половина класса.

— Совсем доконали, — взвыли остальные.

— А мне хоть бы хны, — засмеялась одна латиноамериканка. — А у вас здорово вымотанный вид, мисс Бэнкс. Что это вы ночью делали, а?

Половина класса загоготала. Я пыталась изобразить улыбку, но мне было не до веселья. Последние три ночи я, в общем-то, глаз не сомкнула.

Я раскрыла журнал. К моему удивлению, Лэнс вернулся с кейсом еще до звонка на первую перемену. Урок тянулся мучительно долго, а я так добивалась этого урока. Я только-только получила помещение, которого очень ждала. Прекрасная акустика. Бетонные стены и громадные окна. Для уроков музыки лучше не придумаешь. Бетховен, Брамс, Шуберт звучали здесь дивно. А Леонтин Прайс? Боже, я часами могла сидеть здесь и слушать. Конечно, моих восьмиклассников не заставишь любить такую музыку. А вот если бы я поставила Брюса Спрингстина, они бы взвыли от восторга. Я сама любила Спрингстина и до конца четверти собиралась сделать им сюрприз и принести его записи.

— Итак, — обратилась я к классу, — меня зовут мисс Бэнкс.

— Мы знаем, — отозвался кто-то.

— Ну и отлично. А теперь скажите мне что-то, чего я не знаю. Почему вы здесь? — Интересно, где сейчас Фрэнклин и где он шлялся всю неделю, делая вид, что идет на работу.

— Потому что нас наказали!

— Потому что вы должны быть здесь!

— Ну, это неправда, сами знаете. Так вот, послушайте, как я обычно веду уроки. Договоримся сразу: если вам скучно, скажите мне, ясно?

— Мне скучно, — крикнул кто-то.

— Только чур не сегодня, — возразила я, снова пытаясь улыбнуться. — Я хочу познакомить вас с лучшей музыкой мира. — О Господи, только бы не сейчас!

Не меньше пятнадцати ребят из тридцати шести издали тяжкий вздох.

— Кто слышал о Чайковском, Брамсе, Шуберте или Бетховене?

Поднялось рук пять.

— А кто слышал о Глэдис Найт, Брюсе Спрингстине, Дуби Бразерс?

Лес рук и дикие вопли.

— Ладно, ладно, вот что мы сделаем: вы услышите всю эту музыку и кое-что еще. Я хочу научить вас слушать музыку и понимать основы нотной грамоты, так что вы сможете даже записывать собственную музыку. Но у музыки большая история, и я попытаюсь сделать ее для вас как можно более интересной.

— Мы уже это слыхали! — крикнул кто-то.

— Я похожа на скучную учительницу? — я намеренно надела прямую джинсовую юбку, ярко-розовую блузку, босоножки и большущие серьги. Я совсем не хотела походить на зануду.

— Нет, выглядите вы что надо. А сколько вам лет, мисс Бэнкс?

— Это имеет значение?

— Никто из учителей не говорит, сколько им лет. Вы-то знаете, сколько нам. Это что, секрет?

Все-то им надо знать.

— Тридцать.

— Вы кажетесь моложе!

Признаюсь, я была польщена. Иногда эти ребятишки облегчают мне существование. Спасибо им за это.

Я заглянула в свои записи, чтобы придерживаться своего плана.

— Какую музыку вы обычно слушаете, или это глупый вопрос?

— Рок! — прогремели одни.

— Рэп! — завопили другие.

— Душевную!

— А кто из вас любит петь?

Поднялось несколько рук.

— А кто умеет играть на музыкальных инструментах?

Ни одной руки.

— А кто хочет научиться играть?

Чуть ли не полкласса подняли руки.

— Ну и хорошо, — сказала я. — Ну а теперь, кто знает, что такое концерт?

Все молчали.

— А что такое увертюра?

Гробовая тишина.

— А симфония?

Кое-кто неуверенно поднял руки. Я вздохнула. Энтузиазма у меня поубавилось.

— Сегодня мы послушаем несколько струнных произведений. — Я взглянула на класс, а затем уткнулась в план.

Видит Бог, сегодня мне совсем не хотелось беседовать с ними. Поэтому вместо того, чтобы четверть часа слушать Бетховена, а потом говорить им о музыке, как о живом искусстве, я достала кассету Джорджа Бенсона и вставила ее в магнитофон. Сначала их физиономии вытянулись, затем расплылись в улыбке, потом все легли на столы, покачивая плечами и прищелкивая пальцами в такт музыке.


Я уже подготовилась к разговору с Фрэнклином, и когда ключ щелкнул в замке, сердце мое учащенно забилось.

— Привет, — сказала я, полагая, что такое сухое приветствие насторожит его, но он расплылся в улыбке.

— А ну-ка угадай, бэби!

— Что? — это был даже не совсем вопрос, скорее вызов.

— Я наверное приступлю через день-другой к новой работе. Тогда будет все, как надо. Без дерьма. Город уже выделил средства под офисное здание — прямо здесь, в Бруклине. И деньги платят хорошие. Правда хорошие. Так что день рождения за мной. Что бы ты хотела? Ну, говори, не бойся!

Я и сама не заметила, как рот у меня растянулся до ушей. Фрэнклин излучал счастье; он снова был тем, в кого я влюбилась с первого взгляда. Ямочки на щеках обозначились, как прежде, а я не замечала их уже больше недели. Чем дольше я смотрела на него, тем яснее понимала: не будет никакого толку, если я выложу ему, что знаю, как его вышибли с работы; я сочла за лучшее придержать язык.

— А как насчет скачек? — спросила я.

Фрэнклин подошел ко мне и положил мои руки себе на пояс, потом обнял меня и прижал к себе.

— О чем разговор! Ты устала?

— Нет. А ты?

— Устала, устала! Разве ты не хочешь прилечь со мной?

Я зевнула.

— Я, пожалуй, не прочь полежать с тобой несколько минут.

Мы разомкнули руки, и Фрэнклин повел меня к кровати. Я была почти счастлива, но на дне души что-то еще копошилось. Правда, Фрэнклин сделал все, чтобы развеять это.


В среду я совсем раскашлялась. Ученики уговаривали меня идти домой. Но я держалась, пока не начался озноб. Меня бросало то в жар, то в холод, и я едва могла держать мел в руках. Добравшись наконец до дома, я рухнула на кровать и прослушала автоответчик. Звонила Джуди, сказала, что ее поездка откладывается, но почему, не объяснила.

Часам к пяти я едва дышала. Когда Фрэнклин вернулся и увидел, что со мной, он принялся меня лечить. Сделал горячий чай с медом и хотел было плеснуть туда „Джека Дэниэла", но я не разрешила. Я проснулась в начале десятого и тут только вспомнила, что собиралась пойти послушать эту группу. Черт побери! Пришлось попросить Фрэнклина позвонить им и все объяснить. Я намазала под носом „Викса" больше, чем Фрэнклин втер мне его в грудь и спину, меня не покидала мысль, что я разболелась не случайно. Наверное, еще рано мне идти на прослушивание. В конце концов, я только со следующей недели начинаю брать уроки вокала.

Я провалялась в постели два дня. В школу я идти не могла, даже если бы хотела. Фрэнклин делал мне горячие ванны с солью Эпсома, поил меня куриным бульоном с лапшой и накачивал чаем и соком. Он даже причесывал меня. В такие минуты нельзя не возблагодарить судьбу за то, что рядом с тобой любящий мужчина.


— Стало быть, вы приятельница Эли? — спросил Реджинальд.

— Да, хотя не видела его целую вечность.

— Он только что уехал в Сан-Франциско.

— Вот так так! И когда?

— На прошлой неделе. Он будет гастролировать весь год с балетной труппой.

— Бог ты мой, он мне ни слова об этом не сказал.

— Ну ладно. Расскажите мне немного о себе, Зора.

— Что вас интересует?

— Откуда вы? Сколько лет поете? Где пели? Почему считаете, что вам нужны уроки? Какого рода пение вам ближе всего? Ваши жизненные цели? И все в таком духе.

— Понятно. Родилась я в Толедо, штат Огайо, и с малолетства пела в баптистской церкви.

— А соло?

— Не реже одного воскресенья в месяц.

Реджинальд слушал и кивал головой.

— Пою я, наверное, лет с десяти или с одиннадцати. Надеюсь, что со временем буду петь профессионально. Больше всего люблю ритмы и блюзы, но не меньше люблю импровизировать на темы джаза и народных мелодий. Поэтому я и здесь, хотелось бы как-то овладеть всем этим. Ну и, конечно, научиться владеть голосом.

— Вы раньше учились?

— Только в школьном хоре.

— Конкурсы дарований?

— Два раза, когда училась в школе. Оба раза первое место.

— А теперь скажите мне, кто ваши любимые певцы?

— Это очень сложный вопрос. Я почитаю многих. Люблю Джоан Арматрейдинг и Нэнси Уилсон, Чака Хана, Лауру Ниро, Арефу, Сару Воген, Джонни Митчела. Хватит?

— Начинаю понимать. Слушайте теперь, как я работаю. Занятия раз в неделю; первые три недели или около того мы будем отрабатывать дыхание. Вы писали, что преподаете музыку, — у вас есть пианино?

— Есть, — я улыбнулась, вспомнив, как его получила. Ах, Фрэнклин, Фрэнклин. Видит Бог, как я люблю тебя.

— Прекрасно. Вам придется много заниматься дома. Кроме того, техникой дыхания вы будете овладевать на протяжении всего курса. Двадцать минут каждый раз. Минут пятнадцать гаммы, а остальное время — пение. Сейчас представьте себе, что вы воздушный шар, наполненный воздухом.

— Прямо сейчас?

— Вам нужно другое время?

— Я не знала, что мы сразу начнем занятия.

— А чем же, вы думали, мы будем заниматься?

— Побеседуем.

— Я учу вокалу, а не беседую.

— О'кэй. Так чего вы от меня хотите, повторите, пожалуйста. — Я чертовски нервничала, чувствуя, что не готова к этому.

Он указал на мой живот.