— Что?

Да, совсем не похоже на телесериалы. Такого я и не жду. Уж конечно, он не всплеснет руками и не запрыгает от радости:

— Как? Я стану отцом? Разрази меня гром!

Нет. Чего не будет, того не будет. На седьмом небе от счастья он себя не почувствует.

У Фрэнклина опять пошла тяжелая полоса, он еле отбивался от Пэм. В прошлом месяце, когда Дереку исполнилось четырнадцать, у Фрэнклина не было денег на подарок. Я спросила его, чего хочется Дереку.

— Кроссовки.

— Какого размера?

Он сказал, что одиннадцатого. За тридцать долларов я купила пару высоких кроссовок — ведь Дерек играет в баскетбол — и вручила их Фрэнклину.

— Подари ему.

— Бэби, ты зря… Это же не твой ребенок.

— Я знаю, что он не мой ребенок, — ответила я, — но он твой сын, и мне не хотелось бы, чтобы он думал, будто отец забыл о его дне рождения. Можешь ты хоть раз попридержать свою дурацкую гордость? Не огорчай меня, Фрэнклин!

Дерек меня не поблагодарил, но придя к нам, весь сиял, и на нем были мои кроссовки. Я подумала, что хоть в чем-то мы продвинулись вперед. Мне очень хотелось сойтись с ребятишками Фрэнклина.

Моего отца хватил бы удар, если бы он узнал об этом. Слишком уж он благочестив. А Маргерит такая старомодная! Она наверняка начала бы уговаривать отца, чтобы он убедил меня вернуться домой. И мне пришлось бы выслушивать обычные банальности о женатых мужчинах и о том, как я могла связаться с таким. Словом, им я тоже не могла ничего сказать.

Видит Бог, я не хочу делать еще один аборт. Ни за что на свете. Но как же мне поступить? С работой у Фрэнклина все так же неопределенно, как и прежде. Не тянуть же мне на себе троих. Этого, пожалуй, мне не сдюжить. В наши дни уйма матерей-одиночек, но я никогда не помышляла о том, чтобы растить ребенка без мужа. Мой феминизм так далеко не заходит. Да мы никогда и не говорили о детях. А может, он больше не хочет детей? А вдруг хочет?

В общем, как ни крути, а дела из рук вон плохи.

К тому же я стала себя отвратительно чувствовать. По утрам меня выворачивает от сигарет Фрэнклина, особенно от вонючих окурков. А вчера я мыла ванну, и от моющего средства меня тоже затошнило. Похоже, обоняние у меня очень обострилось: как будто запахи проникают в самую глубину живота, а потом поднимаются оттуда и комком застревают в горле. Давно бы мне пора догадаться об этом, хотя бы по моему отношению к еде в последнее время, но у меня столько дел, что просто нет времени ни на чем сосредоточиться. Но сегодня утром меня во всем убедили весы — я прибавила больше двух килограммов. Я глянула на календарь, что висит на стене в ванной, потом сунула палец между ног, надеясь, что он будет красный. Но ничего похожего! Тут я запаниковала. Все ясно: ведь это случается у меня каждые двадцать восемь дней, как по часам. Бог ты мой!

По иронии судьбы ко мне едет беременная Клодетт.

Она уже на шестом месяце. Я, конечно, понимаю, что глупо было приглашать Порцию и Марию, но мне хотелось, чтобы все они приехали. Должна же я хоть кому-то сказать. Мне надо с кем-то поделиться. Хранить свои секреты мне сейчас просто не под силу.

Фрэнклин ушел в спортивный зал, а день хотел провести со своими ребятишками. Это его ребятишки. Услышав звонок, я бросилась вниз, но голова у меня вдруг закружилась, все поплыло перед глазами, и я стала спускаться осторожнее. В дверях стояли Порция и Клодетт.

— Поторапливайся, девушка. Здесь дикая холодина, — сказала Порция.

— А где Шанель? — спросила я Клодетт.

— С отцом. Она немного простудилась, а мне захотелось выбраться из дома. Так ты нас впустишь?

Мы пошли наверх.

— Итак, подружки, что будем делать? — затараторила Порция.

Я взяла кофейные чашки, достала из холодильника круасаны и сунула их в духовку. Есть мне не хотелось.

— Не знаю, — ответила я Порции.

Снова раздался звонок.

— Клодетт, будь любезна, открой Марии.

Клодетт поднялась, и мне бросился в глаза ее огромный живот. Я дотронулась до своего живота и погладила его. Ну почему сейчас, Господи, почему сейчас? И почему со мной? Ведь я была осторожна. Или это надо понимать иначе: так, что мне предназначено пройти через это испытание, и во всем есть свой смысл. Но это будет уже третий аборт. Дважды я убивала младенцев. Но произвести ребенка на свет сейчас — чистое безумие. Где он будет спать? Нужна квартира побольше, а значит, больше денег; няньке тоже надо платить. Словом, все в корне меняется. Может, придется прекратить уроки пения, да и не будет у меня времени петь. А вдруг вернутся мои припадки и мне придется снова принимать фенобарбитал? А потом мучайся мыслью, что у тебя родится ребенок с какими-то отклонениями? Избави Бог от такого! Мне нужно немного больше верить в науку. Какая же ты эгоистка, Зора. Думаешь только о себе. Нет, это не так, Да, так. Но если я не буду думать о себе, кто обо мне подумает? Я, правда, читала про женщин, у которых были припадки, а потом прекратились, и они рожали нормальных здоровых детей. Но где гарантии, что в течение девяти месяцев у меня не будет приступов? А если Фрэнклин узнает об этом прежде, чем я успею ему рассказать? Может, он решит, что я намеренно скрыла от него, и оставит меня. В общем, одно я знаю твердо: матерью-одиночкой я быть не хочу.

— Привет, дорогая, — сказала Мария, целуя меня в щеку, — ты в порядке?

— Стараюсь, — ответила я. — Вот чашки, кофе, сахар: круасаны горячие. Угощайтесь.

— Можно спросить тебя, Зора, — повернулась ко мне Клодетт, — чем ты пользовалась? Уж чем-то ты пользовалась, я полагаю?

— Мазью для колпачков.

— И что? Эта дрянь не помогла? — спросила Мария.

— Как видишь.

— Какого же черта ты не пользовалась самим колпачком? — подала голос Порция.

— Потому что у Фрэнклина слишком большой член. Мы сначала пытались, но у меня было такое ощущение, будто меня разрывает на части.

— Ага, ниггер с большой штуковиной! Знаем, — бросила Порция, отхлебывая кофе. — А что, ты не хотела принимать таблетки?

— Я не могу.

— Почему? — поинтересовалась Мария.

— Я видов пять пробовала, и все дают побочный эффект. Лицо пошло белыми пятнами. Груди разбухли и стали такими чувствительными, что до них нельзя было дотронуться. И мне не хотелось заниматься любовью…

— Ну, это еще не конец света, — заметила Мария.

— Как знать? Я на каких-то таблетках продержалась месяца два и прибавила килограмм шесть; потому их и бросила, — сказала я.

На самом деле все это оттого, что фенобарбитал нарушает обмен веществ. Поэтому не подействовали и противозачаточные таблетки. Вот я и забеременела.

— Надо было тебе попробовать патентованное средство, — сказала Клодетт. — Оно отлично действует, поверь мне. До рождения Шанель я пользовалась им лет пять, и у меня не было никаких проблем.

— Ради Бога, не пользуйся этой гадостью, — вставила Порция. — Их вообще давно пора изъять из продажи. Разве вы не слышали, что у некоторых женщин из-за них начинались кровотечения, кое-кто умер? У одних из-за этого бесплодие, другие беременеют почем зря, причем эта гадость действует и на ребенка. Не смей даже думать о них.

— Вопрос сейчас не в том, чем пользоваться в будущем, а что делать с этим. — Я положила руку на живот, который был напряжен, словно перед месячными, только, увы, на это надежды не оставалось.

— Ты сказала Фрэнклину? — спросила Мария.

— Нет.

— Почему?

— Потому что скорее всего он попросит оставить ребенка.

— Откуда ты знаешь? — удивилась Клодетт.

— Мне так кажется, но вообще я хочу решить это сама. Фрэнклин иногда убеждает меня делать то, о чем я потом жалею. Мне бы не хотелось, чтобы так случилось и сейчас.

— А я, честно говоря, не понимаю, в чем проблема? Почему ты не можешь родить? Ты же любишь Фрэнклина? Правда?

— Да, люблю. Но все, Клодетт, гораздо сложнее. Мы пока даже пожениться не можем.

— Почему? — полюбопытствовала Мария. — Он что, женат?

Все трое уставились на меня. Они все равно не поймут, даже если я скажу, что Фрэнклин уже шесть лет в разводе. До них не дойдет, что он не получил официального развода только потому, что не может заплатить за него. Да и как это поймешь?

— Нет, он не женат, — ответила я. — Но сейчас он опять без работы. Счета так и сыплются на нас, да и уроки пения мне дают не бесплатно. Ума не приложу, что делать с ребенком.

— Зора, но ведь еще девять месяцев впереди, — напомнила Клодетт.

— Без кольца на пальце я бы никакого ребенка ни за что не завела, — заявила Порция.

— А если бы он тебя попросил, ты бы вышла за него? — спросила Клодетт.

— Признаться, даже не знаю. Я люблю его, но у нас очень много проблем.

— У кого их нет?

— У нас слишком нестабильная жизнь. Фрэнклин собирается зимой пойти учиться основам ведения собственного бизнеса.

— А какой у него диплом? — спросила Мария.

Вот черт! И чего они лезут со своими вопросами?

— У него нет диплома.

— А в каком же колледже он учился?

— Он не закончил, — соврала я.

Надо же было выгородить Фрэнклина. У них глаза на лоб полезут, если я скажу, что он и среднюю школу не кончил. Попробуй растолкуй им, что Фрэнклин и без всякого диплома незауряден, а диплом ума не прибавляет. Им этого не понять.

— В коммерческом. Он столяр. Заметили эту подставку под стерео?

Они стали рассматривать ее.

— Это работа Фрэнклина.

На Марию и Клодетт подставка явно произвела впечатление, а Порция сказала:

— Вопрос вот в чем: пытается ли человек найти работу или отлеживает свою черную задницу и плюет в потолок.

— Конечно пытается, уж поверь мне; самое неприятное — видеть, как человек, которого ты любишь, не может найти работы.