Ульяна Громова - Дело всей жизни. Книга вторая

— Они ж убить тебя могли, вот же дурак ты! Это ж Артем Борцов, это его клуб, а ты полез к его девушке, а он и убить мог. Хорошо, что просто не пристрелил…

Оно частило словами-пулями, строчило как из заклинившего автомата с бесконечным магазином, и пыталось меня поднять. Машина уже заткнулась, пошел холодный дождь. Я сел, привалившись к колесу. Сил не было совсем, болело все тело. Выгнулся с трудом, подставив лицо каплям, чтобы хоть немного прийти в себя и смыть кровь. Дышал с хрипом. Когда моль обшарила мои карманы, даже не сопротивлялся. Лишь смотрел, как скрылась она за дверью клуба, ухмыльнулся криво и тут же закашлялся, со стоном склонившись вбок, чтобы выхаркнуть сгустки крови. Казалось, я кровяная колбаса с костным остатком, все внутри тряслось и распирало, будто вот-вот взорвется нутро и вывернет на асфальт кишки.

Но вывернуло желудок. Рыгал горечью и чем-то еще, а по плечу скользила маленькая слабая ладошка. Выпрямился, и маленькое анорексичное тело подперло меня под мышкой и тяжело потянуло вверх. Будто на острый кол оперся, с огромными голубыми глазами и прозрачными ресницами. Если бы не впалые острые скулы и подбородок, существо можно было бы назвать красивой девушкой — только высокий голос, каким она недавно визжала, служил единственным признаком принадлежности ее к противоположному полу. Белая, как лист бумаги, она могла бы служить закладкой в книге, настолько была тонкая. Поверни боком — порежешься, если не заметишь и ненароком напорешься.

Дверца машины открылась, меня бережно опустили на заднее сиденье, на колени упала моя замшевая куртка, за которой эта моль и бегала в клуб, выудив из кармана номерок. Я глухо застонал и упал на бок, скручиваясь в петлю эмбриона. Закрыл глаза.

— Потерпи до больницы, — озабоченно попросила моль, усевшись за руль.

— Не нужно в больницу, — прохрипел, не желая упускать шанса сдохнуть от разрыва печени или селезенки, и сказал, где живу.

***

США, Нью-Йорк

— Начинается посадка на рейс на номер…

Меня никто не провожал на самолёт. Я никого не хотела видеть. Не была дома год. Обещала маме приехать в сентябре, но до него и осталось всего ничего. Представляла, сколько у них с отцом ко мне вопросов, а я так долго избегала разговора с ними. Теперь же мне нужен был кто-то, с кем легче будет пережить личный крах, зализать раны и собраться с мыслями и силами.

О Никите я старалась не думать, хотя это просто невозможно. Я бежала из города, боясь, что после вала статей о проданной девственности он не задержится, где бы ни был, и прилетит встретиться со мной, чтобы посмотреть в глаза. Впервые я не хотела видеть его, потому что было страшно увидеть в синем взгляде осуждение и холод. Я не чувствовала себя готовой объясняться с ним. Что вообще тут можно объяснить? Единственное, что лучше слов — призвать Стэйру к ответу за раскрытие тайны личной жизни. Последнее слово произносит поступок.

И я это сделала. Келли нашла мне хорошего адвоката, и половину оставшихся от запуска кафе денег я заплатила ему, тихо радуясь, что не поторопилась закрыть студенческий кредит.

Ночь после нашествия журналистов я провела с Коннором и Келли. Сидела за спиной девушки на ее мотоцикле, а она гоняла по улицам ночного Нью-Йорка. Огни мелькали перед застланными слезами глазами, я ничего не видела, не наслаждалась скоростью. После вспышки ярости чувствовала себя опустошенной и потерянной.

В какой-то момент мы втроем оказались на диком берегу Гудзона в Инвуд Хилл парке. Оставили мотоциклы на парковке, спустились к воде и сели на траву.

— Несс, поешь. Я прихватил бургеры и лайт Колу, — развернул вынутые из спортивной сумки свертки Коннор.

Есть не хотелось, но я носила под сердцем малыша, и нужно было думать о нем. Я могла сколько угодно тешить себя иллюзией того, что еще ничего не решила и, возможно, прерву эту беременность, но в глубине души прекрасно знала, что это всего лишь попытка сделать выбор, не имея его. Я не смогла бы лишить себя этого ребенка. Это ведь плод моей любви к Никите…

— …Продолжается посадка на рейс номер…

Тяжело вздохнула и встала с кресла, поправила платье и прошла в автобус, который подвез пассажиров к трапу. Поднявшись на верхнюю ступень, остановилась и огляделась — ничто больше не напоминало о том, что не так уж и давно здесь взорвался «Голубь».

Сердце сдавило, горло будто перехватило холодными пальцами. Я часто заморгала, стряхивая с ресниц слезы, и вошла в салон. Три с половиной часа полета молча смотрела в иллюминатор. Вышла из салона самая последняя, самая первая — из зоны прилета, потому что весь мой багаж умещался в рюкзак за спиной. Вещи из прошлой жизни оказались балластом. Я взяла из неё лишь рабочий ноутбук, любовь к Никите, будущего ребенка и планы на новую, самостоятельную жизнь…

Россия, Москва

Три дня назад, когда я открыл глаза и понял, что все-таки лежу в больнице, первыми эмоциями были ярость и дикое разочарование. У меня оказалось сломано три ребра, одно проткнуло обломышем легкое. Неглубоко, но операцию делать пришлось. Зубы оказались все на месте, но один придется наращивать.

Я был в шаге от цели — и снова фиаско. На этот раз — по вине лысой моли.

Она походила на фрика. Тощая, острая, угловатая, череп казался большим на покатых коротких плечиках, впалые скулы подчеркивали и без того огромные глаза настолько чистейшего голубого цвета, что я не сразу поверил, что это не линзы. На лопатках татуировки — крылья ангела, второй рисунок я разглядел на ноге. Тогда, на улице у клуба, он мне показался просто мазками грязи, а оказалось, это рисованный спрут обвивает ее лодыжку, «растоптанный» пяткой. Я бы не рассмотрел ничего этого, не приди девушка навестить меня в палату после перевода из реанимации. Короткое светлое платье с низким драпированным вырезом на спине открывало торчащие кости над плоской задницей, а голые ноги довершали странный образ не по погоде одетой девушки — августовское солнце совершенно не жарило, а при открытом окне ночью в палате становилось даже холодно.

— Зачем пришла? — спросил недовольно, увидев неожиданную посетительницу, вошедшую в палату без медицинского халата.

— Довольно недружелюбно, — заметила она без тени улыбки и присела на край моей кровати.

Смотрела на меня распахнутыми глазами, изучала лицо и молчала.

— И где же апельсины? — ухмыльнулся.

— Самоубийцам не полагается, — парировала так же спокойно.

— А зачем вмешалась?

— Ты измазал всю мою машину кровью, кто-то должен оттирать, — пожала плечиками. Я хмыкнул и отвернулся, давая понять, что аудиенция окончена. Но бледная моль оказалась на редкость навязчивой. — Я тоже жить не хотела. С моста в реку прыгнуть не смогла — не хотелось вонять тиной. Со смотровой площадки делового центра не получилось — слишком много народу вечно топчется, а в дурку за неудачную попытку попасть не хотелось. По ночам шлялась, думала, может, маньяк какой встретится — тоже мимо. А вот убить себя чужими руками не догадалась.

— Я просто баловень судьбы, — горько усмехнулся. — Одна неудачница спасла другого неудачника.

Гостья ни разу не улыбнулась. Сложила ногу на ногу, оперлась верхними косточками на край кровати и начала качать черта[11].

— Ну почему же я неудачница? — возразила почти равнодушно. — Я как раз справилась. Не знаю, что там у тебя, но все можно изменить, пока не сорвался с края небоскреба.

— Шла бы ты по своим делам, Ангел, — вздохнул. — Нечего тебе здесь делать.

— Я тебя погуглила. Ты, оказывается, уже и так мертв… Это из-за неё? — она вернула взгляд на моё лицо, уставилась прямо в глаза. Хотел было послать нахалку откровенно, но голубые озера охладили. — Она красивая, — констатировала просто. — И сильная — такого бугая свалила, — впервые она хмыкнула.

— Зовут-то как? — зачем-то спросил.

Наверное, мне нужен был кто-то, чтобы поговорить о Несси. Все, что скажут отец, Расс, Джейк и даже Макс, я знал, и мне не хотелось ни слышать их, ни снова демонстрировать им свою слабость и уязвимость. Я с этим и без того перегнул. А вот это нечто почему-то показалось самым подходящим объектом, чтобы услышать… что-то новое? Мнение со стороны? Да еще и женский взгляд. Хотя назвать эту закладку женщиной язык не поворачивался. Черт возьми, я ее даже не хотел. Абсолютно… Просто странный ноль эмоций…

— Алёна, — ответила девушка.

— Что с тобой случилось? — окинул ее говорящим взглядом с лысого белого черепа до выпиравших на стопах сухожилий. Просто анатомическое пособие, а не человек.

— Рак, — ответила просто. — Волосы отрастут.

Она улыбнулась, наконец. И эта улыбка пухлых губ — единственное объемное на ее теле — оказалась очень красивой и заразительной. Белые зубки мелькнули в приоткрывшемся ротике, глубокие, похожие на скобочки, ямочки забавно дополнили улыбку, а голубой свет, брызнувший из глаз, почти ослепил. Настоящий Ангел. Надо же…

— Что еще ты про меня знаешь… Алёна?

— А ты? — она склонила голову вбок и посмотрела мне в глаза…

***

США, штат Теннесси

Я училась чинить свое сердце, собирать себя по частям заново, справляться без тех людей, о которых думала, что они всегда-всегда будут рядом. Жизнь показала, что никто по-настоящему не рядом, что нужно со всем разбираться самостоятельно. Никто не поставит на ноги меня и моего ребенка, кроме меня самой.