Прошла в кабинет Келли. Она, как всегда, не сидела на месте — стояла на стуле и выбрасывала с верхних полок шкафа какие-то бумаги, тубусы, старые выцветшие и порванные американские флаги… Весь пол был завален — не наступить.

— Привет, Келли… — я растерянно замерла на пороге.

Девушка обернулась, сдула со лба набок прядь челки и открыто улыбнулась:

— Ура! Несси! Ты классно выглядишь! — спрыгнула со стула и подошла меня обнять. — Рада тебя видеть! Ты мне как раз нужна. Не хотела тебя беспокоить, — затарахтела девушка, и мне пришлось выставить ладонь, чтобы остановить ее.

— Я тоже рада тебя видеть, — все-таки я прошла внутрь кабинета, решив, что разбросанное не нужно, а потому влажные следы туфель на листах вреда не причинят — на улице слегка моросило, луж не налилось, но асфальт был мокрым. — А что у нас там, — кивнула в сторону зала, — за паломничество?

— Так я об этом и хотела рассказать! В общем, если коротко, я разработала программу лояльности — вообще это идея Коннора. Короче! Наготовленного на телеге остается слишком много, и почти все приходится списывать. Чтобы минимизировать потери, я заказала карты клиентов с подключенным кешбеком, который работает в последний час перед закрытием и первый час после открытия кафе. Мы просто раздали их на улице и раскидали по почтовым ящикам в шаговой доступности. У нас сметают еду почти подчистую!

— Молодец… — задумчиво похвалила управляющую.

А мне ведь и в голову не пришло, что телеги готовой еды на самом деле должны быть полны до последнего клиента, но сроки хранения готовой должны вписываться в разрешенные нормы… Мда, мне еще учиться и учиться.

— А то, что нельзя использовать на следующий день из оставшегося, я отдаю двум бездомным, за это они метут территорию и сортируют отходы.

— Здорово. — Я просто растерялась от того, как круто и правильно взялась за дело Келли. И еще раз мысленно поблагодарила Никиту за все уроки, вольные и невольные, что он мне преподал. Он сразу увидел в этой девушке потенциал, который теперь и раскрывался во всей красе. — А это что?

— Просроченные договора, устаревшие нормы и регламенты… макулатура.

Ну да, инвентаризацию мы сделали, а шкафы в кабинете разбирать я оставила Келли, видимо, у нее только дошли руки до них. Судя по тому доходу, что я получила за истекший месяц, она была занята куда более важными делами.

— Давай помогу, — совесть шевельнулась, хотя не хотелось возиться с этим совсем.

— Ой, перестань! Чем я тогда буду заниматься?

— А уже нечем? — удивилась я.

— О-о, Несси, у меня столько идей…

…что через три часа у меня от них лопалась голова, но в груди поселилось что-то такое… гордость, может? Уверенность, что у меня все получится — точно. Но и страх — где мне найти таких Келли на другие кафе? Нет, рано мне еще открывать новые заведения, я ни в людях не разбираюсь, ни еще во всей этой кухне ничего не понимаю. Если уж Келли с профильным образованием, сталкиваясь со многими подводными камнями, постоянно меняющимися требованиями и различными ситуациями, прилагает усилия, чтобы креативно решить возникающие сложности, то я единственное, в чем преуспела, так это в знании перечня документов для открытия кафе и освоения городской свалки.

Предложения управляющей мне нравились, но требовали четкого расчета: купоны, бонусные программы, благотворительные акции, доставка ланчей, организация питания на кемпингах… Грандиозные планы, которые с подачи Келли казались реальными. Я снова задумалась о приходящем бухгалтере и юристе. Сделав в рабочем ежедневнике пометку найти их, уже собиралась уйти, когда дверь кабинета открылась, и на пороге я увидела… Наоми и конгрессмена Германа Соломата.

Сердце оборвалось, потом заметалось в груди, в лицо бросилась кровь так, что стало душно.

— Рад, что ресторан попал в хорошие руки, — чуть улыбнулся нежданный гость. Я помнила нашу встречу с отцом Никиты, потому испуганно взглянула на ошарашенную Келли — не каждый день в кафе среднего пошиба приходят такие люди. Управляющая быстро нашлась и предложила гостям кофе. — Да, двойной американо, — согласился мужчина и по-хозяйски занял освободившееся за столом Келли место. — Думаю, нам есть о чем поговорить, мисс Тенесси, — усмехнулся, внимательно разглядывая меня. Сил выдержать ещё один раунд светского злословия у меня не было. — Давай знакомиться снова. В прошлый раз это вышло плохо.

— Думаете, в этот получится лучше? — скептически скривила губы и тут же сделала лицо проще — в прошлый раз я лихо проехалась по его самолюбию после растиражированной сенсации об их с Наоми плотских утехах, а сейчас сама оказалась в подобной ситуации.

— Я слышал, ты ждешь ребенка, — не ответил на колкость Герман.

— Об этом пишет «The New York Times»? — подсказала ему тему для битья.

Я прекрасно понимала, зачем он пришел, и уже приготовилась к громкому скандалу, даже мелькнула мысль вызвать журналистов — чего уж, чем не пиар: конгрессмен в моей забегаловке… Или они с Наоми пришли забрать у меня кафе назад?

Словно с небес на землю голой попой грохнулась. Только почувствовала финансовую свободу, столько планов на жизнь нарисовала…

Повернулась к оставшейся стоять у порога женщине. Она прислонилась к косяку, сложив на груди руки, и, чуть поджав губы, рассматривала бардак. Да уж, как-то не очень вовремя… Хотя… я их не звала, а мы тут не кровати расставляли, а делами занимались. И вообще, с чего я должна чувствовать себя перед этими людьми как-то скованно и неудобно?!

Конечно, я хорохорилась, и сама себе казалась нахохлившимся воробьем, желавшим казаться больше и смелее.

— Там много чего пишут, — после небольшой паузы спокойно, но немного иронично ответил конгрессмен, очень тонко забив ответный шар в мою лузу. — Как чувствуешь себя?

Вопрос вызвал замешательство. Что происходит?!

— Что вам надо от меня? — спросила настороженно.

— Внук, — улыбнулся конгрессмен. — Ну и кое-что ещё.

— А, ну разумеется… Хотите забрать кафе? — хотела спросить дерзко, а на деле жалобно пропищала.

— Стоп! — перебил Герман. — Давай сразу к делу, чтобы ты ничего себе не надумала. Недавно состоялось оглашение завещания Никиты…

— Я знаю, что он жив. К чему этот фарс и разговоры?

Сзади фыркнула Наоми, я оглянулась на нее — женщина грациозно, как кошка, подошла к столу:

— Игры взрослых мальчиков, — снисходительно и высокомерно одновременно — как она это делает? — пропела Наоми. — Научись слушать… — посмотрела на меня многозначительно.

В кабинет вернулась Келли с кофе для конгрессмена и стаканом воды со льдом для меня — я посмотрела на нее благодарно, горло пересохло от напряжения.

— Я в зале, — тихонько сказала управляющая и вышла снова.

— Даже хорошо, что вы пришли, — выдохнула я, взглянув на Германа. — Напишите номер счёта, я верну ваши миллионы. И вот… — полезла в сумочку за ключами от браунстоуна, достала их и положила на стол, вдруг почувствовав, как не хочу отдавать их. То есть дом. — Я не хочу играть в игры для мальчиков и не уверена, что понимаю, что я должна слышать и кого слушать.

Наоми хмыкнула и отошла к окну. Как она перемещается так неслышно? Будто не на тонких каблучках, а в мягких тапочках.

Герман даже не взглянул на ключи, сложил руки друг на друга и снова после паузы заговорил:

— Ты должна знать, что у моего сына будет еще один ребенок. На пару недель старше… — Я смотрела на конгрессмена, оглушённая его заявлением. — Медсестра, работавшая у Рассела — Линда Саммерс — заявила права на наследство как мать ребёнка Никиты…

— Нет, — вырвалось из горла, и я схватилась за него, потому что следом продирался колючим комом всхлип.

Я мотала головой, отгоняя в один миг вставшие перед глазами картины любовных утех Линды и моего Никиты. Слёзы полились из глаз, я уткнулась лицом в ладони.

Оказывается, это очень трудно — знать, что он был с кем-то ещё. Невыносимо. Пусть до меня, но когда знаешь человека, его манеру говорить и двигаться, когда помнишь его голос и взгляд, воображение так легко рисует возможные сцены, что уже трудно отличить фантазию от реальности. Никита говорил, что мозг не различает их и потому подменяет воспоминания, и так люди перестают помнить, как всё было на самом деле. Я не хотела запоминать это, тёрла глаза, будто это помогло бы размазать возникшие образы, кусала губы, сдерживая рыдания, мотала головой и отдала бы всё на свете, чтобы развидеть то, что с садисткой настойчивостью живописал мне мозг.

В этот самый момент я поняла, что чувствовал Никита, что имел в виду, когда говорил, что мы не властны над ним, что он — заигравшийся ребёнок, жестокий и любознательный, отрицающий возможности существования души у тела, которым владеет. С отчётливой безысходностью я поняла, что не смогу простить Никите «таблетки от похоти». Я держалась из последних сил, а вот теперь будто сорвало плотины на реке выдержки, и всё, что я выставляла щитом, снесло к чёртовой матери.

— Оставьте. Меня. В покое, — сказала очень тихо.

— Несси…

— Вы ничего не понимаете, да? — подняла на Германа взгляд, вдруг приняв важное для себя решение и успокоившись.

— Это ты не понимаешь, девочка! Линда сделала ЭКО, чтобы завладеть состоянием моего сына! Это дело всей его жизни, и я…

— Нет! Дело всей его жизни — не ваши чёртовы горы купюр! Он всю жизнь ищет возможность вылечиться! Ему плевать на деньги! Это вы виноваты в его болезни! Вы и ваша бывшая жена…

— Замолчи — оборвал резко конгрессмен, вдруг дёрнувшись ко мне. Я испуганно отпрянула, подававшись словами, но мужчина перевалился через стол и обнял моё лицо большими ладонями. Его глаза были так близко. И в них было столько боли… — Ты не понимаешь, о чём говоришь, Тенесси…