Ульяна Громова - Дело всей жизни. Книга вторая

Чертов ты сукин сын, шаман Демонтин-Джейкоб!

Джейкоб

Расс, вминая добротными ботинками снег в дорожку Центрального парка, с улыбкой задумался, потом хмыкнул:

— Джейк, ты страшный человек… И женщин понимаешь, и богов…

— Так точно, — бросил я слово-триггер и улыбнулся, зная, о чем сейчас вспомнит друг.

— Нику не нужна мамочка. А она, похоже, именно так себя и позиционирует. Это дорога в никуда.

— Почему?

— Потому что он её действительно любит. А своих мамочек нет.

— Считаешь, рецидив — хороший вариант?

— Стабилизатор не Несси, а сам Ник. Значит, их надо разрывать. Несси придётся сыграть по моим правилам…

— Джейкоб Карриган… не помню, говорил ли я тебе, но ты — страшный человек… — повторил, покачав головой, ошеломлённый Рассел. До него только что дошёл масштаб той глобальной работы, которую я провернул. — Ведь с самого начала их истории ты был главным действующим лицом. И никто этого не понял…

Друг замолчал, и я мог поклясться, что он прокрутил в памяти каждую мою фразу. Расс остановился, испытующе посмотрел мне в глаза, требуя больше.

— Никита всегда был слишком близорук, — ответил я на его вопросы. — Всю жизнь искал то, что его вылечит, изучал мозг вдоль и поперёк, искал в нём то, чего в нём, может быть, и нет. Дело всей жизни каждого человека — жить, а не откладывать на потом. Он, наконец, взял это дело в свои руки.

Психология — это серфинг. Я просто заставил каждое воспоминание, каждую ситуацию работать на одну цель — заставить Никиту переписать свой учебник жизни. Учиться по чужим азбукам нельзя. Нужно прожить всё самому, прочувствовать каждую эмоцию и создать собственную книгу жизни. Двадцать лет мой друг наращивал панцирь, становился циником и мнил себя козлом. Почти семь лет я ждал Несси. Она — та, ради кого он стал готов ломаться, терять и меняться.

Человеческая психика уникальна и не познана, как и мозг. Люди самонадеянно постановили, что разгадали четыре процента его загадок. Но разве можно высчитать эти проценты, не зная всех возможностей? Психика — это стихия мозга, его деятельность. С ним нельзя договориться, его нельзя уговорить или убедить. Он как ребёнок — ему нравится всё новое, он любит играть, для него нет границ между реальностью и нереальностью. Дай ему то, что хочет он — и он сотрёт границы. Так и исполняются самые нереальные мечты.

— Когда улетаешь? — друг обнял меня за плечи, и мы двинулись дальше по тропе каменных джунглей Нью-Йорка.

— Рано утром.

— И не останешься на свадьбу? — удивился Расс. — Она же уже через четыре дня.

— Именно поэтому я и улетаю, — усмехнулся…

***

Он перешагнул порог, и мне пришлось задрать голову, чтобы продолжать смотреть в его глаза. Святой Иисус! Как же я соскучилась по этой изменчивой синеве! Смотрела и не могла оторваться, потому что все его эмоции, которые выдавали лишь голос и дрожь мощного тела, раскрашивались палитрой от электрического голубого до иссиня-чёрного — цвета слегка расширенных сейчас зрачков.

Он забирал меня в свою бездну. Снова. И из нее я не захочу выбираться.

Его голос… такой родной, бархатный, глубокий и чуть хрипловатый от вибрирующего в нем волнения, пустил под кожу мурашки.

Мне показалось, Никита стал худее, старше и… спокойнее. Он протянул пальцы, нежно прикоснулся к ошеломленной мне, и забрал меня в свои руки.

Миллион раз представляла нашу встречу, но ни разу не угадала.

— Несси… — положил ладонь мне на затылок, и меня протрясло нервно в предчувствии поцелуя… — Я люблю тебя…

Я зажмурилась на секунду, не в силах понять, сон это или реальность. И если не сон, то почему все так странно? Кажется, даже свет заморгал дома… Или это только для меня реальность щелкала слайдами, не давая шанса прочитать субтитры чувств Никиты ослепшими от счастливых слез глазами.

Но разве мы сейчас не должны целоваться взахлеб, до полусмерти от нехватки воздуха? Разве не должны шептать друг другу какие-то горячие слова, стискивая друг друга в объятиях так, чтобы хрустели ребра?

В груди заметалась паника. Мы встретились… но что-то пошло не так. Диссонанс того, что он… не делал, с тем, как говорил и смотрел, сводил с ума, выбивал опору из-под ног. И надёжнее и безопаснее всего оказалось забраться ему на руки.

***

Если бы я раньше знал, что губами можно сказать гораздо больше, чем словами! Я многое мог сказать ими любимой женщине ниже пояса, но сейчас познавал другую азбуку.

Мы общались. Языком, но без слов. Губами, но без улыбок. Телами, но без секса. И эта была та самая близость, что готовила к другой.

Потому что наш первый раз после всего будет особенным.

Я дал себе обещание, что не сегодня. Но… Мы все порой даем обещания, которые не в состоянии выполнить.

— Я не зря тысячу раз переписал «Камасутру». Теперь я знаю сотни поз, чтобы не навредить нашему ребенку, и обещаю, что не пощажу тебя, когда родишь…

— Никита, я…

— …Я изведу тебя своей нежностью, — перебил проникновенным обещанием и…

…снова не сдержал его.

Едва наши губы впились друг в друга с ударом зубов, лишняя одежда слетела с обоих, будто ее сорвало ураганом. А нас им закрутило, взметнуло вверх и опустило на постель в спальне, которую я однажды выбрал для Несси, а она пришла по моим следам и нашла свой уют.

Потому что я всегда был здесь. Однажды размазанный понимаем, что люблю ее, и растекшийся горькими слезами признаний на стекле.

Тогда я не верил, что вернусь… и тем нарушу данное Несси слово.

— Не приходи в тот дом… в Гринвич-Виллидж. Не ищи меня там.

Я сглотнул ком. Сердце будто остановилось.

— Не приду.

Сегодня был день, когда я на полную катушку использовал выданную мне Джейком индульгенцию на все мои обещания.

***

Я ждала залпа страсти. Мне не хватало цунами между нами, карусели, в которые превращались наши тела, сплетаясь в огне секса, калейдоскопа, что вертелся перед глазами от того, как быстро менялись поверхности подо мной, на которых он разводил мои ноги и заставлял извиваться от избытка ощущений. Не хватало сумасшедшинки и пика ярости, когда он рычал как зверь, испытывая оргазм.

И он словно прочитал это в моих распахнутых глазах.

— Мне страшно, Несси… — прошептал, обнимая ладонями мое лицо и касаясь губами моих губ.

Смотрел в глаза, всем своим телом вминая моё в постель. Кожа к коже, так плотно, что невозможно было дышать навстречу, только ловить волну.

И у меня все в груди перевернулось. Чувствовала его отчаянно-твердое желание, готовое войти в меня, но он…

…он ведь теперь должен чувствовать иначе.

Святой Иисусе! Ну что я за неисправимая тупица?! Набросилась на него, как… нет, я даже в туалете в кафе на Макдугл-стрит так не набрасывалась.

А тело протестовало, наэлектризованное возбуждением до краев. Ну совсем эти гормоны с катушек слетели! Нашла себе оправдание…

— Я с тобой… — прошептала ему, не имея сил унять дрожь передавшегося мне от Никиты страха.

Мы ведь оба сейчас собирались лишиться невинности по-настоящему. Не вломиться друг в друга отчаянно, чтобы избавиться от похоти и девственности.

— Ты готова? — спросил одними губами, вложив в простой вопрос так много смыслов, что защемило в груди, покатились слезы, обнулились все ощущения, которые помнили я и моё тело.

Для нас с Никитой это будет не просто секс.

Это будет полная перезагрузка.

Чувств. Ощущений. Отношений. Жизни.

— Да… — ответила сердцем и душой.

Мы смотрела в глаза друг другу, когда он сделал первое осторожное движение бёдрами…

***

Это случилось не так, как было всегда. Всю мою жизнь. Не как бывает, когда зудит и чешется, и невтерпеж избавиться от навязчивого состояния, когда чем сильнее и быстрее, тем, кажется — будет легче. Не как остудить ожог холодной водой и шипеть, что пронесло — не вздулось. Не сорвало психику, не изнасиловал, не стал маньяком, не убил…

Это было иначе. Как будто до этого никогда и не было.

Мне была нужна та тишина, которую я копил в себе, которую слушал с замиранием и лелеял свое «не хочу» с тихой счастливой улыбкой. Мне нужно было время не только прогнать фантомную похоть, приучить непокорный взбалмошный мозг получать удовольствие от состояния абсолютного покоя.

«Black jaguar eye».

Око чёрного ягуара. Обсидиановый шар на хрустальной треноге.

Я не включил его ни разу. Потому что мне это стало не нужно гораздо раньше, чем я смог это понять. Шаман племени майорунов, человек, чьего отца убил мой дед, ни минуты не мстил мне за преступление предка. Он красиво закрыл этот гештальт для нас обоих, продолжив легенду и подарив мне сказку.

Подарив мне Жизнь.

— Чёртов Бродяга, — улыбнулся я.

И Несси, прижавшаяся к моему боку, положившая голову мне на грудь и гладившая татуировку «Русские не сдаются» кончиком пальчика, приподнялась, чтобы посмотреть мне в глаза. Острая бровка взметнулась, золотистые вспышки в глазах сложились в знак вопроса.

Я подскочил и опрокинул ее на спину, Несси выгнулась со смехом, а я покрывал поцелуями ее твердый животик. Он уже был заметен, и я трогал его постоянно, гладил или просто держал на нем ладонь, потому что это чудо.