– А что ты так защищаешь их?

– Да потому, что я сам из семьи врачей. И отец, и мать, и брат – врачи. А меня не пустили. Но я-то вижу, как они крутятся. Ну, пошлите, ещё раз искупнёмся.

Вода была в этом озере чистой и тёплой, только подход не очень хороший. Нельзя ни войти, ни выйти. По колено в тине нужно пройти, чтобы потом наслаждаться плаваньем.

– Ну, пошлите к шашлычку и картошечке.

Группа уже вся почти собралась у костра. Тот, кто развёл костер, уже и шашлык раскладывал по одноразовым тарелкам, и картошку из углей выкатывал.

– Ой, когда это было!? В студенческие годы мы печёную картошку ели.


Вечером после того, как они возвратились, селяне уже ждали их, приготовив хороший ужин, после чего кто-то опять завёл разговор и один из музыкантов стал вести речь, как он выступал за границей.

– Вы были за границей?

– Был.

– А в Париже?

– Вот в нём и был.

– Расскажите, какой он Париж.

– Да какой! Грязный, вонючий и не приличный.

– Да Вы что такое говорите!? Это – столица Франции, столица моды!

– Ну и что? Грязный, вонючий город.

– Нет, вы скорее не там были!

– Парижане все чёрные или смуглые, там белых, как мы, практически и не увидите, – продолжал он доказывать сельчанке. – Две трети Парижа, это куда белым парижанам нельзя заходить, иначе можно не выбраться.

– То есть?

– Ну, просто прирежут, задушат, отравят или пристрелят, но это реже.

– Это Вы о Париже?

– О нём. … Только можно пройтись по улице, по главной туристической улице в районе Опера. Запахи сранья и мочи в Париже даже не перебиваются их парфюмом. Местные продавцы, где торгуют, там и справляют нужду в кусты или за уголом. Торгуют там одни мужики и Вам, например, предложат купить кирпич.

– Что?

– Кирпич предложат купить. … Например, подходит чёрный, повязывает Вам ниточку на плечо, окружат Вас человек пятнадцать чёрных и как за чугунный мост с Вас стрясут за эту ниточку. И это ни где-то, а в центре столицы моды… Мордобой увидеть в Париже это как сходить в кино. И поножовщину, и просто драку. Это европейская цивилизация. Бегут парижане из Парижа, бегут. И хорошо бегут. Продают дома и их там никто не покупает. Потому что жить в этой чёрной клоаке уже нельзя. Есть элитные районы, которые отделяются клеткой, сеткой. Так вот в пустующие дома в Париже заселяются арабы, негры, цыгане, … а это частная собственность. И выкурить оттуда их нельзя.


Когда у Силы почти уже была сформирована программа и расписаны партии между музыкантами, с разницей в пять часов, к нему поступили звонки на мобильный телефон от пожелавших принять участие. Сила не хотел никому отказывать, но нужно было с этим музыкантами познакомиться и узнать их уровень. И теперь нужно переделывать расписание партий, а может даже и темы мелодий. Поэтому он им сказал об этом: «Приезжайте, а тут посмотрим, как вы впишетесь в сформированную программу». Он уже после своего ответа решил, что они не приедут, и не продиктовал им условий прибытий. Но к его удивлению на следующий день, а точнее вечер, в десять и двенадцать ночи, один за другим прибыли практическим своим ходом эти позвонившие. Благо, что ещё стояли светлые вечера. Потом они рассказывали, как добирались от райцентра ночью:

– Я боялся опоздать, всё бросил и от дома на такси – на железнодорожный вокзал, – начал рассказывать один из них. – «До Пензы, что идёт в ближайшее время?» – спросил я в кассе. Мне ответили, что ничего нет. А потом мне подсказали, что и как. Оказывается, можно из аэропорта до Саратова долететь, а оттуда на автобусе в Кузнецк. Вот что значит Интернет, это – сила, я сам в нём не силен. Но мне там один парнишка в своём планшетнике покопался. Он спросил конечный пункт моего прибытия. Оказывается, из Саратова ходит автобус транзитом, в райцентр прибывает около полшестого вечера, а тут всего ничего. … Ну, думаю, здесь какое-нибудь такси найму. Не тут то было, подвезли до какого-то там ближайшего села и указали направление, сказали: «Пойдёшь по асфальту и дойдёшь», и где там правее держать. … Потом ещё подбросили практически несколько метров. Они направо свернули, а мне сказали идти прямо. А что?! Светлое синее-синее небо, стрекот кузнечиков.

– Не кузнечиков!

– А кого?

– Этих … ну, не важно.

– Да, не важно. Иду тихо, в селах собаки лают, где-то кто-то поёт. Музыка играет, эти … что-то тарахтит, машины, и эти мотоциклы рычат. А у этих, я спрашивал: «В Дубровское правильно направляюсь?» Мне отвечают: «Да, правильно, и по асфальту идите». Самое удивительное, справа от дороги – селения, а слева – поля и заходящее солнце. Вдруг мотоциклисты, думаю, байкеры. Нет, это, оказывается, пацаны в село возвращаются. Ну, меня взяли еще подкинули до Точки, мне сказали: «Это – Точка, название селения». Спрашиваю: «А до Дубровского доберусь?» Мне отвечают: «Да» и спрашивают: «А вы музыкант, на концерт?» Говорю: «Музыкант». «Тогда слезай», – они – мне. «Как так?» Но самое главное – я иду. И они рядом тихо-тихо едут и спрашивают: «Кто такой? Откуда?» Довели до этой Точки, а потом говорят, что на концерт музыкант должен прийти своими ногами, пешком, а не приехать. Но направление указали. И опять сказали войти в село по асфальтовой дороге, направо не обращать внимания, всё по асфальту и держаться первых домов, которые будут слева. Вначале, сказали, появится школа. «Вы её узнаете, потом прямо по дороге идите, там будет перекрёсток, а вот на этом перекрёстке и влево. Увидите палатки, вот там ваши и собираются».

Пока он рассказывал, ему готовили ужин, определяли, куда его пристроить, а перед этим Снежана пошла насчёт бани узнать, да и кто её топил. Появился и второй музыкант и тоже практически слово в слово повторил рассказ первого, только с более устрашающими картинами.

– Солнца нет, – сказал он. – Но светло, звёзды. Деревни себя обозначают светом, шумом, а я иду, как мне и сказали, по асфальту и держусь правой стороны. Только сказали: «Увидите там, под прямым углом поворот направо, туда направляйтесь. Если прямо, то долго Вам идти нужно и придёте в татарское село. Ничего страшного, из него можно тоже добраться, но это будет как в Москву через Китай». А я думаю, темно же, – с усмешкой сказал он, – но я иду. А так, поверьте, прекрасно. Вид потрясающий, хоть и темно. Слышу, за спиной мотоциклы тарахтят, думаю байкеры. Нет, это, оказывается, пацаны с танцев едут, в село возвращаются. Ну, меня взяли третьим, уместили, еще подкинули до Точки. Мне сказали, что название селения – Точка. Спрашиваю: «А до Дубровского доберусь?» Мне отвечают: «Да» и спрашивают: «А вы музыкант, на концерт?» Говорю: «Музыкант, дальше подбросьте». Отказались, говорят нельзя. Спрашиваю: «А мне можно?» «Идите, там вас встретят». У них, что война между молодёжью? Вот так уже темно, но все равно асфальтовую дорогу видно, иду и так хорошо, словно не один я, а со мной ещё кто-то идёт. Иду, пою, стихи читаю и такое ощущение, что меня кто-то слушает.

– Нет, не война. Просто, если кто из музыкантов идёт, то он должен этот путь пройти пешком с инструментом.

В темноте не видно было реакции музыканта.

– Ну, ладно. Пошлите в душ, а завтра в баню. Сегодня одного уже в баню спровадили. Теперь уже завтра.

– Сейчас приведут ещё одного, кто у нас в баньке, перед тобой пришёл. А сейчас я ромашковый чай заварю, – сказала им Снежана.

Появился фермер дядя Коля и привёз музыканта.

– А у нас ещё один прибыл, – сказал ему Сила.

– Да сколько музыкантов будет играть на нашем мару? Не большая ли честь для этого холмика? – сказал дядя Коля.


– …. Спать, спать, спать друзья. Завтра мне работать, – заявила хозяйка дома. – А у Вас репетиция.


* * * * *

Сила заранее с помощью ребят площадку стал организовывать репетиционную площадку в местном ДК. Это было двухэтажное прямоугольное здание из белого силикатного кирпича, окруженное парками с кустарниковыми деревцами. Фойе здания сейчас, как говорили старожилы, используют только под официальные мероприятия: бракосочетания, и то теперь уже редко.

– Кинофильмы давно не «кажут». Молодёжи нет, некому свадьбы справлять. Девки в городах остаются, работы-то нет для них. А парни тоже после армии, приедут и опять уедут. А родители вон сами-то говорят: "Не приезжай". Работы нет. Раньше в колхозе и детский сад был, и школа, которая с горем пополам держит по два-три ученика в классах. Пекарня работала, вон за парком была, там ведь десять человек работали и пекари, и слесарь, и кочегар, и даже водитель был на машине, он развозил хлеб и на отделения, Точку и на Белогорье. Даже из соседних сёл приезжали. Иногда из татарского села и из соседней Саратовской области из села Землянок за хлебом приезжали. Аптека своя была, а теперь вот назначит ваша жена лекарство, в райцентр приходиться ездить, – с неким упрёком говорили Силе старики.

Макарыч по-быстренькому расставил складные стулья, рассадил по оркестровому. Те, кто окончил музучилище и играл в училищных оркестрах, быстро заняли свои места, а вот те, кто окончил только эстрадное отделение, не все знали куда примоститься. Сила и это предусмотрел, взяв время с упреждение.

Сила раскрыл тетрадь, служившую ему партитурой, в которой были записаны последовательности исполнения мелодий. Сверху на приставной столик он выставил метроном и посмотрел на свои часы. Затем попросил всех создать тишину и через некоторое время тишины, которое нарушали только летающие членистоногие, включил метроном, и началась репетиция. … Первые репетиции были не слажены и с большими разрывами между соединяющими частями. Он вскакивал, бегал между музыкантами и указывал где, что и как.


Долго он думал, как расположить музыкантов на вершине Мара; строго на юг или с поворота на восток или запад. Где-то у него закрадывалась мысль разместить музыкантов лицом на север. Он крутил и так, и эдак сценическую площадку в своём воображении. «Если на запад, Солнце будет бить в глаза, на юг – самое оптимальное. А на юго-восток открывается широкая панорама». На северном склоне много кустарника, убирать который что-то ему не захотелось.