– Ну, ты и даёшь! – только и смог сказать Олег. – Апостол Пётр! Это когда христианство с исламом появилось!? Ты хоть соотносишь хронологию?

– Историю знать надо, тем более историю родного края. А насчёт хронологии я хочу вот что сказать, современная хронология пришла только в шестнадцатом веке, а распространилась вообще в семнадцатом. И правильно ли она вычислена каким-то там католическим монахом? … Это ещё нужно математически и астрономически подтвердить, – не унимался Сила. – Ты, наверное, знаешь, что у мусульман и христиан разное время. Кто из них прав? Откуда появилась арабская хронология?

– Бр-р-ры-ы-ы – потряс головой Олег.

– Чего?

– Нет. Нет и нет. Больше я с тобой говорить не буду, и не соблазняй меня на такие споры.

– Ну, вы идёте за стол, – накинулась на них хозяйка.


В местном ДК, который Сила упросил открыть библиотекаршу, в фойе было устроено небольшое подобие репетиционного зала. Здесь он рассказал первым музыкантам, откликнувшимся на его затею, о концепции музыкального мероприятия и о взятых и написанных к этому случаю произведениях. В основе концепции Бородинская Богатырская с дополнениями. Музыканты собрались добротные, в их глазах он ощутил это магическое действие. Кто-то сказал:

– Ночь на лысой горе.

– Нет, – ответили ему, – музыка на Мару.

Немного поиграли, он расставил паузы, оговорили, как вступать.

Он указал начало вступления.

– Нас утром, рано утром довезут к подножью мара местные водители, а кто не спит, может выходить в два часа, по прохладе идти, – указал им Сила.

Местные сельчане, старушки заглядывали полюбопытствовать, что это такое. Говорят, врачиха чего-то затевает, передавали они друг другу.

– А это кто?

– Это друзья мужа. Концерт будут давать.

– А это что у них? Инструменты?


Олег разъяснял сельчанину Владимиру, того которого Сила просил отпускать мальчишку учиться петь, особенности создания музыки.

– Понимаете, был такой композитор Рахманинов. Он создал очень красивую музыку, она еще звучит в старом советском фильме, где играл этот … Как его? Известный артист. … Ну, про учительницу…, которая попала в школу рабочей молодежи. Ну, помните… и там эта учительница, пришла и слушает по своей заявке эту мелодию Рахманинова по радио. А влюбленный в неё металлург потихоньку ушёл. Ну, подскажите… вот выпало из головы.

– Ну, ладно. Суть в чём?

– Так вот он написал свой это концерт после продолжительной болезни, или даже, наверное, в разгар, в глубокой депрессии, вызванной внезапной смертью Петра Ильича Чайковского и провалом своего Первого фортепьянного концерта. Родственники и приятели прилагали большие усилия, чтобы вернуть Рахманинова к активной жизни. Он лежал днями на диване и ничего не делал, не ел, не сочинял, не общался и только с собакой мало-мальски играл. Приятели и родные уговорили его пообщаться с модным тогда доктором Далем, который лечил с помощью внушения или гипнозом. Что вы хотите, чтобы я ему внушил? – спросил Даль их. – Чтобы он начал жить, работать, а не лежать. Ну, написал хотя бы ещё один фортепьянный концерт – попросили родственники.

– Между прочим, после композитора Бородина авторитет медиков среди музыкантов был высок, – сказала его спутница. И произошло чудо! После нескольких сеансов к композитору вернулась вера в свои силы и желание творить. Он вспоминал впоследствии: «Изо дня в день я слышал повторяющуюся гипнотическую формулу «вы начнете писать концерт; вы будете работать с полной лёгкостью. Концерт получится прекрасный» Всегда одно и то же без пауз. И хотя это может показаться невероятным, лечение действительно помогло мне… Я обрёл веру в свои силы и мог теперь позволить себе думать об осуществлении заветной мечты: полностью посвятить два года сочинению». Так появился знаменитый Второй рахманиновский фортепьянный концерт. В этой музыке прямо ощущается это душевное обновление, могучая оптимистическая вера в свои силы, ощущение радости жизни. Эта сила акустического воздействия передается слушателям и по закону резонанса пробуждает в их душе подобные чувства. Возможно, именно этот заряд жизнелюбия и веры в себя помог ему преодолеть тяжёлый недуг. Аналогично и знаменитая Ленинградская симфония, записанная в блокадном городе. Вы понимаете, если несколько раз прослушивать эти произведения как поднимается настроение, жизнерадостность. Пускай ходит, пока есть возможность учиться. Где ещё такое случиться в его годы? – рассказывал он мужичку.


Сила вспоминал, как он ездил к отцовским родителям в ранние годы детства. Деревня их деда и бабушки расположена далеко от ближайшего города К., в красивой лесостепной местности. Лиственный бор орошался маленькими родниками и был перекрыт плотинами. Некое подобие речки исчезало вдали за крутыми излучинами, создавало в некоторых местах пологие берега. С юга за дедовым селом виднелся лесок. С левой и справой сторон подступала к селу распаханная степь, тем самым оттеняя пейзаж, и, уходя вдаль, виднелся синевой верхушек. На севере лес превращался в узкую полоску, проходящую между небом и землей. Затем он приближался вновь к селу, но всё равно перед ним было обширное золотистое поле. Это поле было равнинной с легкими изгибами поверхности. Лес приближался снова к селу с противоположной северной стороны, где прерывался узкой извитой речушкой. Лес переходил в этом месте в молоденькую рощицу смешанного леса. По другую сторону рощицы вновь приоткрывались плодородные поля. Этот пейзаж украшала старая недействующая колокольня православного храма. Хотя колокольня и виделась покосившейся с наклонившимся крестом и дырами на верхушке купола, она, тем не менее, украшала местность и была маяком, на который ровнялись дачники, когда добирались сюда. В округе очень хорошо росли плодовые и ягодные кустарники: малина, черника, ежевика и просто земляника.


– А знаете, что я хоть и музыкант-скрипач, но с детства мечтал летать, – произнёс Эраст. Это был один из тех музыкантов, которых направил любитель необычных джем-сейшен – Я залазил на верхушки деревьев, на стройки, на башенные краны. А в деревне, где жили дед с бабкой, был маленький сельский аэропорт, и там сельхозавиахимия летала. С завистью… смотрел я на лётчиков, часами наблюдал за их работой, пролазил на аэродром и наблюдал за взлётом и посадкой, за кружевами в небе. Я всегда испытывал возбуждение, когда смотрю на землю с неба. Я любил наблюдать с самолета, с борта спецсамолетов сельской авиационной химии. Старшие пацаны уговаривали пилотов кукурузников взять нас на борт, и мы в салоне кукурузника иногда помогали вспарывать мешки и высыпать их в специальный люк. После этого я ещё много раз летал,… на разных бортах, начиная с АН – 2 и кончая Боингом. Но, если в больших, то не так себя ощущаешь. Так не трясёт, нет воздушных ям. Всё комфортно и нет, как на маленьких бортах ощущения полёта.

– А что же не стали лётчиком?

– Медицина. Медицина, – горестно посетовал он.

– Медицина забраковала, – сожалением в голосе сказал Эраст.

Он подтвердил кивком головы.

– Хоть пассажиром, но ощущаешь нагрузку, доходящую до пяти гай, при выполнении фигур пилотажа. На маленькой знаменитой «Цессне» я летал чуть не по всей Европе. После взлёта я брал управление, то есть мне давали управление, и я как полноценный пилот уже набирал высоту, следил за местностью, выбирал курс. Я же в дом пионеров в кружок ходил, это в детстве. Мы там макеты и летальные… эти делали, … на корде запускали. Я несколько раз победителем был. Выучился на инженера по авиации. Но это не моё. Участвовать в строительстве – не моё… Ульяновск, конечно, хороший город. Но сейчас, когда там всё разрушено, и от авиазавода одна территория… Меня это больше всего угнетало. И я ушёл в музыку. Благо с детства отец видел во мне музыканта, а мать серьёзного человека. Хотя часто бывает наоборот. … Вот мой приятель, профессиональный лётчик, во время полёта вёл переговоры с диспетчерами, а я управлял. Так вот я и летаю, не могу официально, приходиться тайно. А в музыканты пошёл по необходимости хоть какую-то профессию иметь. Говорят, я не плохой музыкант, но вот я на высоте и мне хочется играть.

Сумбурно пересказывал свою жизнь участник сейшна.


На вершине возвышения, с которого открывался весь вид на мар, когда-то стояла княжеская усадьба князей Дубровских. Потом за долгие годы последние десятилетия её растащили, и осталось открытое пространство, внизу которого и выделили небольшой, неудобный из-за подъёма, участок. От княжеской усадьбы остались только надворные постройки, которые долго использовали по прямому назначению: организовали вначале комбед, а затем и совхоз. Но в самой княжеской усадьбе никто не селился и никто не устраивал в своё время правление, клуб или зернохранилище. Поэтому от усадьбы ничего не осталось, не считая остатков каменного фундамента. Перед рабочим селением – отделение местного колхоза, а его центральная усадьба находилась в семи километрах от этой местности. С течением времени оттуда молодое население перебиралось в центральное отделение, где была школа, участковая больница, почта и сельский совет. Поэтому на то время в селении осталось, в основном, только старшее поколение. А когда-то оно было самостоятельным хозяйством, пока ни пришла эпоха укрупнения хозяйств.


Бабка-соседка уже не могла гулять по состоянию здоровья, поэтому она не ходила далее своего дома, объясняя Силе топографию местности на пальцах. Что же касается его, то самым большим удовольствием для него было забраться подальше в лес или на пруд и предаваться на какой-нибудь светлой тёплой поляне сладостным мечтам. Или выбраться на берег пруда после того, как, извалявшись в горячем береговом песке и окунувшись в тёплые прозрачные воды, он брал нотную бумагу и записывал свои размышления. Все его мечты были одного рода, какая-то необъяснимая сладострастная мечта захлёстывала душу, и рисовалась картина и звуки, где неизменным героем был мужчина-дирижёр, которым он чувствовал себя. Его пробуждающаяся чувствительность разливалась по жилам, как какой-то скрытый огонь, застилая глаза легчайшей музыкальной завесой. Сила садился или прислонялся к дереву, ему хотелось чего-то необъяснимого, что возбуждение причиняло и удовлетворяло, и он писал нотными знаками звучание концерта.