— Ну, ты что! Они с армии не разлей вода, — сняла мама очки и держала в руках. — Наиль же из-за Вовки сюда и приехал. Да так и остался. Отец его на завод к себе пристроил. Язык бы только этому Наилю покороче, а так — золотой человек.

— А что не так? — удивилась Лера.

— Как что? — оглянулась мама на дверь и понизила голос. — Давай на поминках откровенничать при Артёме. Да мало ли какую херню там отец ему по пьяни говорил, зачем вспоминать-то?

— Да ничего он не сказал особенного, — перевернула Лера страницу и улыбнулась. — Ой, помню эту съёмку. Нас нарядили для фотосессии, а я наступила на подол платья и кружево оторвала, поэтому Анька везде стоит передо мной, чтобы закрывать прореху.

— Если бы ты видела лицо своего мужа в этот момент, ты бы так не говорила, — не поддержала мама разговор о платье. Потянулась к футляру, положила очки на место. Зло щёлкнула, закрывая.

— Мам, — посмотрела Лера строго. — Ты прекрасно знаешь, что отцу Артём никогда не нравился.

— Да уж, помню, как он тебя отговаривал замуж выходить.

Лера мысленно усмехнулась. Интересно, что бы мама сказала, если бы знала, что отец до самой смерти не смирился с Лериным замужеством. Даже в последний их разговор и то сказал: «Дочь, решать, конечно, тебе. Но, если однажды ты будешь стоять перед выбором: уйти от него или остаться, и тебе будет нужен совет, помни, что я всегда был за «уйти».

К горлу подступил ком — это был их с папой секрет. Глаза защипало, Лера тяжело вздохнула, но справилась со слезами.

— Ты всегда была его любимицей. Ты кого бы ни выбрала, он бы отцу всё равно не хорош был, — мамины губы задрожали, голос рванул в фальцет, но она тоже справилась.

Встала, налила себе воды прямо из-под крана, выпила. Бухнула на плиту чайник.

— Витька Артёма тоже вон невзлюбил. Что не поделили? Зыркали друг на друга, как два врага.

Лера ничего такого на поминках не заметила. С удивлением, застывшим на лице, она смотрела, как мама щёлкнула ручкой горелки. Газ взметнулся синим пламенем, облизывая круглые металлические бока посудины.

— Может, по работе что было, — села мама на место.

— По какой работе? — сменилось непониманием Лерино удивление.

— Так работали же они вместе.

— Что значит вместе? Когда? — отложила Лера альбом.

— Ты не знала, что ли? — мама развернула к себе альбом, но так и не открыла. — Да вы уже тогда вроде сошлись, — пожала она плечами, — или, может, раньше? Они с Артёмом часто пересекались. Витина компания вроде как заказчиком выступала, а Артём со стороны субподрядчика работал. Или наоборот, я толком не помню.

— А ты-то откуда это знаешь?

— Оттуда, — встала мама очередной раз, чтобы достать чашку. — Я, в отличие тебя, с родственниками общаюсь, морду не ворочу. Чай будешь?

— Нет. Ну, скажи мне тогда, раз ты такая общительная, — улыбнулась Лера. — Витя квартиру купил или снимает?

— Здрасьте, — всплеснула мама руками и снова села, прихватив с собой кружку с пакетиком чая внутри. — Витя квартиру купил ещё хрен знает когда. Тогда у него кроме этой квартиры однокомнатной ничего и не было. Да и то, нашлась же эта Светка на его голову. Им он свою квартиру и оставил. Бывшей жене да дочке. И ушёл в чём был. Жил у Ленки в гараже всё лето.

— А к матери почему не пошёл?

Историю с разводом Лера помнила, но вот подробности что-то запамятовала.

— У матери своя жизнь. Ему там некуда было. А может, стыдно — не знаю. А Ленка — добрая душа. Знаю только, что уже после развода он зарабатывать-то хорошо начал. Светка та поди все локти теперь искусала уже, а всё, поздно. Хотя деньги с него, стервочка, до сих пор тянет как бездонная бочка. Есть деньги — разрешает с ребёнком общаться, нет — пошёл нафиг, деньги неси.

Лера с сомнением пожала плечами. Видела она ту Светку ещё до развода много раз. Ничего стервозного в ней не заметила. Обычная. В меру общительная, в меру симпатичная. Раньше была худенькой, после родов немного поправилась, но тоже умеренно. Улыбка у неё очень красивая. И вообще она приятная, располагающая. Но Лера плохое вообще редко видела в людях, поэтому с мамой спорить не стала.

— То есть сейчас он квартиру снимает? Или новую купил? — уточнила Лера.

— А! Так новую недавно купил, — махнула мама рукой.

Чайник закипел, мама встала, выключила газ.

— Ну вот с этого и надо было начинать, — улыбнулась Лера. Нет для Даши более привлекательного качества в мужчине, чем собственная жилплощадь. — А то «Здрасьте!», «С родственниками не общаешься!». Оно мне зачем, если я всё у тебя могу узнать?

— А чего это ты Витькой-то вдруг заинтересовалась? — подозрительно прищурилась мама и села за стол с дымящейся чашкой в руках.

— Видела машину его сегодня возле своего офиса. Подозреваю, замутили они с Дашкой.

— Вот с этой? — показала мама пальцем в то место, где Дарья сидела относительно неё за столом. Мамины брови удивлённо уползли вверх, когда Лера кивнула. — Слушай, до чего неприятная девица. Не знаю, как ты с ней дружишь.

— Да никак, мам. Мы просто работаем вместе.

— А ей, похоже, везде свой нос сунуть надо. На отпевании я её что-то не заметила, не до того мне было. А вот на поминках обратила внимание. Значит, Витьку нашего взяла в оборот? То-то она с ним всё курить выходила.

— А, может, это Витька её, в оборот взял, — улыбнулась Лера. — Он, может, только с виду скромняга, серьёзный да молчаливый. В таких тихих, знаешь, какие черти водятся!

— Таким тихим обычно нравятся вот такие пустые и жадные финтифлюшки. Бывшая жена вон до сих пор, как липку обдирает. И дочь так же воспитывает. Та только звонит: «Папа купи. Папа дай», — изобразила мама капризного ребёнка и как накликала.

В дверь позвонили, за ней слышался звонкий голосок старшей Лериной племянницы Миланы.

— Мам, Витькиной Диане уже лет десять, а ты всё вспоминаешь её маленькой.

— Так я её с той поры и не видела, — подскочила мама и тяжело вздохнула. — Анька. Явилась не запылилась.

— Бабуля, сматли что я тибе налисовала, — с порога протянула четырёхлетняя Милана рисунок.

— Ты ж моя умница, — присела перед ней бабушка. — Спасибо! Где была?

— В садики. Потом у папи, — разувалась девочка. — Потом мама меня забьяла.

— Не у папи, а у папы, — поправила дочь Аня, пока Лера брала у сестры её вторую малышку.

— Привет, Веточка-конфеточка, — сюсюкала Лера, пока Анька разувалась.

Годовалая Виолетта счастливо улыбнулась и тут же потянула ручки к маме.

Обе Анькины девочки, светленькие, голубоглазые, были как две капли воды похожи на мать и на бабушку. Лера пошла совсем не в их породу, в отца.

— Привет, — вышел поздороваться Артём.

Он встал, подперев плечом стену, и когда Лера отдала малышку, и началась вся эта суета с бегающей Миланой и вопящей Виолетой, шепнул:

— Пойдём домой, а?

Уже дома, на диване перед телевизором, он обратился к Лере, лежащей у него на плече:

— Не могу сказать, что я не люблю детей, но твои племянницы меня дико раздражают.

— А как с ними мама устаёт, — вздохнула Лера. — И Аньке бесполезно говорить, что маме сейчас не нужны ни эта суета, ни шум. Тяжело ей, покоя хочется, выплакаться в тишине. Аня же считает, что маме будет не так тоскливо, если она на детей будет отвлекаться.

— А знаешь что? Может, нам пора уже завести своих?

— Ты надумал насчёт обследования? — насторожилась Лера.

— Надумал. Насмотрелся на Анькиных спиногрызок за эти дни и решил, что пора.

— Надо тогда звонить, записываться.

— Записывайся. Насколько сестра тебя младше? На четыре года? — он покачал головой. — И беременеет, как кошка, от каждого встречного.

— Да, я не кошка, — усмехнулась Лера. — Хотя, если бы от каждого встречного, может, и я бы смогла. Надо попробовать.

— Я тебе попробую, — стиснул муж Лерину шею в сгибе локтя, легонько, но ощутимо. Шутки на эту тему Артём не выносил. Но и Лере не нравилось, что он каждый раз предъявлял ей плодовитость сестры как упрёк.

— Артём! — упёрлась Лера в него рукой и закашлялась. — Прекрати!

Она упёрлась ещё сильнее, но муж лишь усилил захват. Вырвалась она, только тогда, когда Артём сам её отпустил.

— Терпеть не могу, когда ты так делаешь, — подскочила Лера с дивана и ушла, хлопнув дверью.

«Достали эти его армейские замашки», — бегала она по комнате, в которой планировалась детская, но пока её использовали в качестве гардероба. Зло выхватывая из чемодана вещи, Лера что-то бросала в корзину для стирки, что-то, так и ненадёванное, вешала обратно на плечики, что-то откладывала для намечающейся следующей поездки.

Дойдя до мятой футболки, в которой ей пришлось провести почти сутки, она остановилась, расправила её, увидела пятно от брызнувшего масла, и сердце сжалось такой тоской, что хоть плачь. Лера села на маленький диванчик и прижала её к лицу. Казалось, она ещё пахнет и жареным мясом, и беконом, и Питером.

— Лер, — прозвучал взволнованный голос мужа совсем рядом. — Лер, прости меня.

Он встал рядом с ней на колени и обнял.

— Прости, я знаю, что бываю грубоват, — погладил он её по голове, прижимая к плечу вместе с зажатой в руках футболкой. — Но я не хотел тебя обидеть.

— Грубоват?! — отпрянула она, чтобы заглянуть мужу в глаза. — Ты называешь это «грубоват»? Ты же насилуешь меня, как лошадь в стойле, только что за поводья не привязываешь. Трахаешь, как последнюю рабыню. И ходишь потом неделю довольный, а я неделю не могу ни сидеть, ни пописать так, чтобы не взвыть от боли.

— Нет, — недоверчиво покачал он головой.

— Да, Артём, — смотрела Лера на него упрямо. — Только не говори, что ты не знал. Что я никогда не просила тебя быть осторожнее. Что ты не чувствуешь, что во мне с трудом помещаются твои сантиметры. Не видишь кровь. Не понимаешь, как это больно. Нет?