Беру телефон, чтобы ему позвонить, и вижу два пропущенных звонка от моего редактора, три от Бенни и один от Оливера.

Первым я прослушиваю сообщение Оливера, пока иду в ванную, попутно раздеваясь. Мне нужны душ, еда в номер и полноценный сон.

«Привет, лапочка. Уже соскучился. Надеюсь, дорога была легкой. Сегодня собираюсь поужинать с нашими. Тебя там будет не хватать. Позже тоже. – Он понижает голос: – Не хочу сегодня спать один в своей постели. Хочу там тебя и верхом на мне. Лола. Я спятил. Позвони, когда приедешь, и мы с тобой поиграем. Я люблю тебя».

Я слушаю запись снова и снова, пока не включаю воду и с улыбкой не вспоминаю каждое его прикосновение, забыв о других сообщениях, мигающих красным на экране телефона.

* * *

Машина забирает меня у входа в отель на следующий день в девять утра, и по дороге через центр Лос-Анджелеса я глазею в окно. Вчера после душа я перезвонила Оливеру, и мы разговаривали три часа, пока не охрипли от усталости. Внезапно мне хочется иметь его и наше фото, чтобы смотреть на него вместо однообразия зданий, тротуаров и габаритных огней машин впереди.

Но когда я достаю телефон, чтобы посмотреть, какие у меня вообще есть фотки, на экране мигает уведомление еще об одном звонке Бенни.

– Блин, – выдыхаю я, большим пальцем чувствуя, что телефон был поставлен на беззвучный режим с момента приезда из Сан-Диего. – Блин, блинский блин!

Я забыла, что он звонил. И даже не прослушала его сообщения.

«Лола, это Бенни, перезвони».

«Лола, милая, я только что разговаривал с Эриком. Он ждет, когда ему пришлешь рукопись».

Мой редактор? Что?

«Привет, Лола, это Эрик. Набери мне. Как успехи с “Майским Жуком”?» Нужно вычитать, что уже есть, и обсудить, понадобится ли тебе дополнительное время».

– Дополнительное время? – вслух повторяю я. Водитель тут же смотрит на меня в зеркало заднего вида. А я трясущимися руками открываю приложение с календарем. Я не могла перепутать сроки.

Просто невозможно, чтобы я перепутала сроки.

Ищу и быстро моргаю. Я вроде бы знаю о сроках по книге на следующей неделе. Все время себе напоминаю, что пора доделать, но в календаре ничего нет. Прокручиваю вперед на одну неделю, две, три… Ничего. Пролистываю назад эту неделю, предыдущую. Тоже ничего.

Водитель подъезжает к офисам студии, и, рассеянно поблагодарив, я выхожу из машины. Руки становятся влажными от пота. Со страхом где-то в животе открываю календарь на две недели назад. С пометкой на среду там красуются слова:

Сдать «Майского Жука» Эрику.

Это было две недели назад.

У меня готово всего семнадцать панно для следующей книги, а срок сдачи был две недели назад. Теперь я понимаю, почему Эрик писал мне на почту, как обычно, перепроверяя. И теперь понятно, почему Бенни нервничал, говоря о книге как о своей собственной. Никогда в жизни я не запарывала дедлайны – даже такие незначительные, как домашние задания по математике.

Я выбегаю из здания и хотя понимаю, что опаздываю на встречу с Остином и Лэнгдоном, больше ждать не могу. Бенни на мой звонок не отвечает, и я оставляю ему бессвязное сообщение, истерически пытаясь объяснить произошедшее: что я внесла уведомление в календарь и почему-то запомнила, что это будет в марте, а не в феврале, и пусть он позвонит Эрику и все объяснит, и пожалуйста, пусть скажет, что мне нужно еще время, и я никогда больше о таком не попрошу, и все это полностью моя вина.

Приходит сообщение от Оливера: «Удачи сегодня!» – и моя паника возрастает в разы. Я понятия не имею, как собираюсь сегодня сосредоточиться хоть на чем-нибудь, зная, что так мощно облажалась.

– Доброе утро, Лолс! – окликает меня Остин откуда-то сзади, и, оглянувшись, вижу, как он не спеша направляется со стороны многоуровневой парковки по соседству.

Он широко улыбается, и я бросаю телефон в сумку, все еще дрожа:

– Доброе утро.

Когда, приблизившись, он видит мое лицо – а я не сомневаюсь, что выгляжу бледной и тревожной, – то хмурится и притворно сварливо смотрит на меня.

– Ты сегодня не выглядишь крутышкой, готовой надрать всем задницы.

– Просто я сейчас поняла, что пропустила…

Остину на самом деле плевать. Он уже проходит мимо, кивком показывая идти за ним.

Оттянув ворот блузки, чтобы хоть немного охладиться и успокоиться, я вслед за ним иду в здание. И черт бы побрал: на моей синей блузке под мышками уже проступили большие следы от пота. И они явно станут еще больше. Моим первым порывом было желание позвонить Оливеру и обо всем рассказать, после чего расслабиться, когда он спокойно уверит, что все нормально, и предложит вариант, как мне поступить.

– Лэнгдон скоро будет, – сообщает мне Остин. – О чем ты говорила? Пропустила что-то?

– Ох, – я стараясь идти в ногу с его быстрыми шагами, пока мы идем к лифту, – мне нужно было кое-что отослать редактору.

Я чувствую, как голова идет кругом, когда вытаскиваю телефон проверить, нет ли звонка от Бенни.

– Упс, нет-нет, никаких гаджетов! – говорит он и указательным пальцем нажимает на кнопку наверху моего телефона. – У нас сегодня миллион дел. – Наклонившись ко мне, он добавляет:

– И нет ничего более важного, верно?

* * *

Остин ведет меня в конференц-зал и вручает распечатанную копию сценария, как мне показалось на первый взгляд. И это значит, что у меня есть полчаса просмотреть его до приезда Лэнгдона.

– Он застрял в пробке. – Остин хмуро смотрит в свой телефон.

– Я еще даже не читала…

– Не волнуйся, – мягко перебивает меня он. Обходит стол и садится рядом. То, как искренне он поморщился, говорит мне, что он знает, насколько все это для меня тяжело. Просто обычно трудно сказать, на моей ли он стороне. – У нас есть целый день на внимательное изучение. Клянусь, Лола, у тебя будет сколько угодно времени на работу с этим сценарием.

К тому моменту, как приезжает Лэнгдон и мы втроем рассаживаемся вокруг стола, я исписала блокнот малопонятными и хаотичными заметками про первые сцены. Рукопись передо мной – одна из самых захватывающих вещей в моей жизни, но я не могу как следует погрузиться в процесс. Мое внимание перемещается с «Майского Жука» к Оливеру и обратно – то с облегчением, то с тревогой. Но Лэнгдон с Остином ориентируются в сценарии очень хорошо, так что даже без учета паники из-за дедлайна и одержимости Оливером, который не выходит у меня из головы, я чувствую себя так, будто пытаюсь догнать машину на дороге, когда стараюсь не потерять нить разговора.

Мне просто нужно сосредоточиться. И у меня не получится посмотреть, звонил ли мне Бенни или Эрик, так что нужно просто пережить этот день.

Просто продержись день.

Просто продержись…

– Ну так что, Лола? – в мою усердную работу по сохранению спокойствия врывается Остин, кончиком ручки почесывая голову. В тихом зале хорошо слышен этот звук. Я провожу ладонями по голым рукам, задаваясь вопросом, зачем так сильно включили кондиционер. – Мы думали о первой сцене, Куинн вполне себе может возвращаться и из библиотеки, а не просыпаться у себя в постели.

Я пробегаю взглядом по своему списку вопросов и вижу, что тут у меня нет никаких замечаний. Я на самом деле люблю первую сцену.

– Но в библиотеке не так пугающе, чем когда она просыпается и видит его, – не соглашаюсь я.

– Я просто не уверен в расположенности зрителей к Рэйзору, стоящему в спальне восемнадцатилетней девушки, – замечает Лэнгдон.

Я уставилась на них обоих:

– Особенно если учесть, что Куинн пятнадцать.

Остин поднимает взгляд на Лэнгдона, и я замечаю его едва заметное покачивание головы.

– Давайте сначала сосредоточимся на этой сцене и решим, библиотека или спальня.

– Зрители и не должны быть расположенными к Рэйзору в начале. Мне что, действительно нужно это объяснять? – Я чувствую, как мой прежний стресс сменяется новым, будто кто-то подлил масло в огонь. – Он изуродован шрамами, у него острые, как ножи, зубы. Он не похож на героя, потому что в начале истории он и не такой.

Остин пускается в объяснения о том, как важны зрительское доверие и верное первое впечатление. И использует столько профессионального сленга, что через несколько минут мой мозг начинает отвлекаться и вместо происходящего думать —

об Оливере в его кабинете,

как он сказал мне быть тихой,

как он будто бы знал, что при мысли об отъезде на эти три дня я была близка к панике,

насколько сильно он уже меня любит и как доверяет, что я его правильно пойму,

и как сильно он мне нужен прямо сейчас, с направленным на меня взглядом и помогающий мне справиться со всем этим шаг за шагом.

– Так что вопрос на самом деле в том, чтобы буквально схватить их за шкирку и орать в лицо, что они обязаны полюбить Рэйзора, – продолжает Остин, – причем независимо от того, что тот делает. И да, прямо в первой сцене. Это потом поможет им простить его за последующие действия.

Я киваю, а в голове каша. В том, о чем он говорит, вроде бы есть смысл. Но при этом и ни капли нет.

И, блин, я понимаю, что пропустила бо́льшую часть его пояснений, но я не могу не начать спорить:

– Просто я считаю…

Тяжело вздохнув, Лэнгдон раздраженно смотрит в сторону Остина.

– У нас на это нет времени.

– Нет-нет, – отмахнувшись от Лэнгдона и обаятельно улыбаясь, не соглашается Остин. – Пусть говорит.

Я с трудом нахожу слова, несколько долгих мучительных секунд внезапно пытаясь вспомнить, о какой именно сцене мы вообще говорим.

– М-м…

– Начало… – терпеливо подсказывает Остин.

Несколько раз кивнув, я продолжаю:

– Я предпочитаю, чтобы все осталось, как в книге.

Лэнгдон насмешливо бормочет себе под нос:

– Ну вот и сюрприз.