– Мы делаем это? – хрипит это.

Я отчаянно киваю, и он прижимается ко мне, входя внутрь. Все это происходит так быстро, он уже глубоко внутри меня, и мы оба задыхаемся, потому что это так хорошо. Так хорошо!

Его взгляд ищет мой, и облегчение на его лице заставляет меня дрожать и чувствовать себя хрупкой, как тонкое стекло. Мне так не хватало этого, мне так это нужно.

Я думаю, мне нужен он. Он садится, целует меня влажно и беспорядочно, стонет мне в зубы, он глубоко во мне, он издает эти короткие прекрасные стоны удовольствия каждый раз, когда я двигаюсь вперед и назад, и шепчет: «Вот так… ах… как хорошо… господи, детка… я не могу…» Потом замолкает и осыпает поцелуями, слегка прикусывая, мои губы, подбородок, шею. И снова нетерпеливые стоны: «Пожалуйста… пожалуйста… я не могу…»

Его рука между нами, и два его пальца нежно ласкают меня там, где мне это так нужно. Из его горла вырывается хриплый рык, и я слышу тихие вздрагивающие стоны, которые издаю сама, умоляющие, я так близко…

– О черт, я кончаю, – задыхается он, когда я рассыпаюсь на кусочки.

Я закидываю голову назад и кричу, и он кричит вместе со мной, выгибаясь на сиденье и сладострастно вкручиваясь в меня как можно глубже. Мое тело напрягается, и как будто все сосредоточивается вокруг него. Кажется, что это длится вечность – мой оргазм, и то, как я целую его, и его руки на моем лице, и те звуки, которые он издает, прижавшись ко мне в моей крошечной машинке с открытыми окнами, на закате дня в разгар бабьего лета.

Я люблю его.

Я его люблю.

Я прижимаюсь к его груди – на грани слез. Это такое наслаждение, которое я едва могу вынести – быть с ним вот так, как сейчас, даже если это происходит на переднем сиденье моей машины, а юбка моего платья задрана и закручена вокруг меня. Он кажется таким мощным, а стук его сердца отдается эхом у меня в ушах.

Финн двигается внутри меня, его прерывистое дыхание касается моих волос.

– Харлоу… – говорит он тихо с долгим выдохом.

– Я знаю, – соглашаюсь я. – Черт возьми, это было потрясающе.

– Нет… – Он берет меня за плечи, поэтому я сажусь прямо и чувствую его внутри, он все еще твердый. – Детка, мы… ничего не использовали. – Его лицо так близко к моему, взгляд ищущий и встревоженный: – Я не надел презерватив.

Я издаю стон и начинаю слезать с него, но потом замираю, вспомнив, что мы в одежде. Мне совсем не хочется изображать Монику Левински в своем синем платье на вечеринке:

– Можешь подать мне салфетку из бардачка?

Он кивает, тянется мне за спину и каким-то образом умудряется достать салфетку. Это очень яркий момент, и он являет собой такой разительный контраст с дикой страстью буквально минуту назад, что я чувствую головокружение. Как только я пытаюсь отстраниться, он берет двумя пальцами мой подбородок и шепчет:

– Ш-ш-ш, подожди, подожди, иди сюда.

Я снова подаюсь вперед, закрыв глаза и отдавшись ощущению, как будто я растворяюсь в нем, а он тихо стонет, запуская руку мне в волосы и притягивая меня к себе. Его язык скользит по моему, на этот раз нежно. Сердце у меня вырывается из груди от волнения и от огромного количества адреналина из-за начинающейся паники.

– Ты в порядке? – спрашивает он меня в губы.

Я киваю:

– Не верится, что мы это сделали.

– Мне тоже.

– Думаю, нам стоит помыться перед вечеринкой.

Поправляя одежду, мы выбираемся из машины. Около входной двери он достает ключи из кармана и, не глядя мне в глаза, тихо спрашивает:

– Ты принимаешь таблетки?

– Нет.

Я пытаюсь высчитать, в какой фазе цикла нахожусь, но мне не хочется сейчас думать о нежелательных последствиях незащищенного секса, который у нас произошел. Мне хочется оставаться в состоянии счастья, в расслабленном, благостном настроении и наслаждаться своим открытием, что я по уши влюблена в Финна Робертса.

– Все будет хорошо, – говорю я ему безо всяких на то оснований. Это так здорово звучит! И как только я произношу это, я тут же начинаю верить в это сама. Все будет хорошо! Все будет очень хорошо!

Он кивает и проходит внутрь, ведя меня по коридору к маленькой ванной рядом с его комнатой. Я поворачиваюсь и смотрю через открытую дверь спальни, как он останавливается и вынимает мочалку из шкафчика в коридоре. Его чемодан стоит открытый, на постели, и он заполнен аккуратно сложенными вещами.

– Ты уезжаешь завтра?

– Может быть, – пожимает он плечами и добавляет: – Ну, наверное, нет. Не знаю.

Кивнув в сторону ванной, он пропускает меня вперед. Включив кран с горячей водой, он подставляет под струи руку, а потом смачивает мочалку:

– Иди сюда.

Я смотрю, как он, опустившись на колени, ведет ею по моему платью, и закрываю глаза, когда его рука скользит вверх по моему бедру, вокруг бедра, и вот он спускает мне трусики до колен. И я ахаю, когда он ласково проводит теплой мочалкой мне между ног.

– Хорошо? – спрашивает он.

– Да.

Вообще-то больше чем хорошо. Я на небесах:

– Это очень приятно.

Он забирается мне под платье второй рукой, обхватывает пальцами мое бедро и сжимает:

– Я имею в виду, ты в порядке?

– А ты в порядке? – отвечаю я вопросом на вопрос.

Он смотрит на меня, искренне улыбаясь, в уголках глаз у него собираются морщинки:

– Да, я в порядке.

– Даже если я залетела?

– Да. Мы что-нибудь придумаем.

Я сглатываю и киваю.

– Тогда я тоже в порядке.

Выражение лица у него становится решительным, и он выпаливает:

– Скажи мне, что для тебя это был не просто секс.

Развернувшись, я запускаю руки ему в волосы и привлекаю его к себе:

– Просто секс давно остался в прошлом. Мне кажется, именно поэтому я и хотела остановиться. Слишком много всего происходит. У нас обоих, – добавляю я.

Он задирает подбородок, чтобы взглянуть на меня, и утыкается им мне в пупок.

– Мы ведь все равно будем пробовать сделать это, да? То есть… – Он нервно сглатывает. – Я действительно очень хочу тебя, но теперь все не так, как было до этого.

Я закусываю губу, мне так хочется забыть обо всех тревогах последних двух недель – о страхе за маму, о том, что я использовала Финна, чтобы отвлечься, но в результате так растворилась в нем, что теперь мне страшно, потому что я хочу гораздо больше, чем мы оба можем себе позволить. И вот он говорит, что хочет того же самого.

Закрыв глаза, я думаю о телешоу, об условии, что у него не должно быть постоянных отношений, о том, что на самом деле скрытой целью этого шоу является показать его романтические отношения на экране. Самый простой выход для него – подписать контракт, а это значит, что наши отношения с ним станут невозможны. И даже если он откажется от шоу и уедет домой, чтобы попытаться спасти свой бизнес, то мы не сможем видеться, потому что ему придется работать еще больше, чем сейчас.

– Я так сильно этого хочу, что, кажется, даже дышать не могу. – Он сжимает рукой заднюю поверхность моего бедра, чтобы я взглянула на него сверху вниз. – Я пытаюсь сосредоточиться на том, что происходит дома, но не могу думать ни о чем, кроме этого.

– Я тоже этого хочу. Только я не знаю, как это все устроить.

Он встает, целует меня в подбородок и специально приводит меня в замешательство, предлагая:

– Мы можем пропустить вечеринку, и тогда я могу тебе показать.

Не успела я ответить «Конечно!», как вдруг замолкаю. Что-то щелкает у меня в мозгу, будто тумблер включается. Существует способ спасти его бизнес без участия в шоу, и этот выход был у меня перед глазами все это время.


МЫ ПОЯВЛЯЕМСЯ НА ВЕЧЕРИНКЕ, держась за руки. Что-то случилось между нами, какая-то преграда рухнула, и это такая болезненная нежность, что мне хочется кидаться на него всякий раз, когда он смотрит на меня, или заговаривает со мной, или кладет руку мне на бедро и пробегает пальцами по нему, как будто это нечто, созданное специально для него.

Папа, который сегодня пришел один, без мамы, видит, как мы входим в кухню, и, извинившись, отделяется от группки болтающих, чтобы подойти и поздороваться с нами.

– Ты, должно быть Финн, – улыбается он, подавая ему руку. – Я отец Харлоу, Александр Вега.

Из парней, с которыми я встречалась, только двоих я познакомила с отцом. И во время этого знакомства они все время заикались, мямлили и нервничали. И на самом деле это можно понять: все-таки мой отец дважды получил «Оскара», и его имя хорошо известно в кинематографических кругах. К тому же он высокий, мускулистый и умеет казаться грозным, когда этого хочет.

Но в данный момент (и я могу сказать это точно) он не хочет. Да и в любом случае это не имеет значения, потому что Финн, который, по общему убеждению, очень неловок в общении, приветствует его крепким рукопожатием и уверенной улыбкой, произнося:

– Большое спасибо за то, что пригласили меня.

Мой отец обнимает Финна за плечи и ведет его в глубь комнаты, чтобы представить присутствующим. Он кивает мне, чтобы я шла за ними, но мне больше нравится смотреть, как эти двое разговаривают с коллегами отца и как между ними возникает мужская дружба: я никогда раньше не видела, чтобы мой отец так общался с парнем, с которым я целовалась.

Я иду на кухню, чтобы налить себе выпить, и здороваюсь с дочерями Сальваторе. Они на шесть и восемь лет старше меня и все еще живут с родителями: Валентина и Екатерина – самые избалованные дети в киношном мире, которых я знаю. Но мне проще быть с ними дружелюбной, чем избегать их, потому что у папы с Сэлом больше половины проектов – общие.

Я целую обеих в щечки и улыбаюсь, потому что на этот раз Валентина пахнет «Шанелью», а Екатерина – чем-то новым, Prada Infusion d’Iris, возможно. Их самая страшная ссора, после которой они не разговаривали три месяца, произошла два года назад и была вызвана именно тем, что они не могли решить, какая из сестер будет использовать «Шанель № 5» в качестве своего аромата.