Размышляя о том, шелковисты ли ее волосы и на ощупь тоже, Эдмунд заметил сковавшее ее плечи напряжение, будто она напрягает мышцы рук. Или сжимает кулаки. Или, по крайней мере, думает об этом.

— У вас зрачки сократились. Как будто их раздражает свет.

— Свет? — Майор Гоуван недоверчиво посмотрел в окно на затянутое серыми тучами небо.

— Разумеется, такой дневной свет, как сегодня, не причинит вреда большинству мужчин, — пояснил Эдмунд, обращаясь к майору, — поскольку мы много времени проводим на свежем воздухе. Но представительницы прекрасного пола, как вам известно, куда чаще сидят дома, поэтому в это время года, когда продолжительность дня увеличивается, чувствительные мембраны их глаз могут весьма болезненно реагировать на солнечный свет. Особенно тот, что поступает через окна, выходящие на запад.

— Правда, что ли? — потрясенно воззрился на него майор Гоуван.

— Истинная правда, — серьезно подтвердил Эдмунд. — Рекомендую, мисс, сию секунду удалиться отсюда, пока вам еще не нанесен непоправимый ущерб. Мы же не хотим, чтобы ваше косоглазие стало постоянным, так ведь?

— Косоглазие? — эхом повторил майор, с тревогой глядя в красивые карие глаза Джорджианы. — Определенно, нет. Косоглазие вам ни к чему.

— В таком случае, мисс Уикфорд, должен настоять на том, чтобы вы немедленно отошли от окна.

Она открыла было рот, вероятно, чтобы сообщить, что думает касательно глупостей, которые он наплел, но он поспешил напустить на себя суровый вид.

— Позвольте мне, — объявил он, — на правах давнего знакомого, сопроводить вас в другую часть гостиной. В более, так сказать, безопасное место.

Он предложил ей согнутую в локте руку. Она глубоко вдохнула… и прищурилась. На мгновение ситуация показалась Эдмунду очень опасной, поскольку Джорджиана могла и не принять его приглашение. Он видел, что ей все еще хочется как следует стукнуть его, или накричать, или хотя бы убежать прочь. Но любая подобная выходка стала бы роковой для ее репутации.

К счастью, желание улизнуть от майора перевесило, и она сделала, как велел Эдмунд: взяла его под руку и, покорно опустив глаза долу, позволила увести себя к последнему, пока еще не занятому дивану.

Однако, стоило лишь ей сесть, она послала Эдмунду вызывающий взгляд из-под полуопущенных черных ресниц.

— Ты и в самом деле полный…

— Знаю, — спокойно отозвался он, опускаясь на сиденье подле нее. — Но майор принял мои слова за чистую монету, а мне только того и надо было.

— Удивительно, что он проглотил такую… чушь!

— Дорогая моя, разве ты не слышала, что пехота говорит о кавалерии?

«Дорогая моя»? Неужели он правда так ее назвал? Джорджиана решила не поднимать из-за этого шума, а просто принять как должное. Наверняка он обращается подобным образом ко всем женщинам, к которым является с визитом. Значит, ей нужно привыкать.

— Что мозги в этих полках есть лишь у кавалерийских лошадей.

— До сих пор я не имела удовольствия беседовать с пехотинцем.

— И с кавалеристом, полагаю, тоже, — сухо заметил он. — Хотя изучение тактики тебе бы не повредило.

— Тактики? — Она с подозрением прищурила глаза.

— Именно. Например, выбирая диспозицию, нужно учитывать пути быстрого отступления. Неужели не слышала выражения «Сражаться, будучи припертым к стенке»?

— Я определенно знаю, что человек при этом чувствует, — пылко проговорила Джорджиана.

— Смею надеяться, что в следующий раз ты не станешь отступать в угол, не заручившись прежде поддержкой армии.

Она кивнула.

— Определенно, с этой минуты буду считать все подобные домашние приемы боевыми схватками. Ты ведь ждешь от меня благодарности? — процедила она сквозь зубы.

— Никакой благодарности не требуется, — ответил он с ленивым взмахом руки. — Не сомневаюсь, что рано или поздно ты бы и сама придумала, как улизнуть от этого болвана. Ты хоть и неопытная, но никак не глупая.

Едва слова слетели с языка, он вспомнил предположение Хэйвлока о том, что жениться нужно только на умной женщине.

А Джорджиана определенно умна. Эдмунд вынул из кармана чехол для очков, мысленно заменяя «умна» на «сообразительна». Снял очки, припоминая, что Джорджиана всегда понимала смысл всех его шуток, даже самых завуалированных. Или, по крайней мере, понимала, что он шутит. Он убрал очки в чехол. С малолетства лишенная преимуществ регулярного образования и получившая лишь несколько уроков этикета и изящных манер, Джорджиана тем не менее обладает пытливым умом. Жадная до новых сведений обо всем на свете, в детстве она, бывало, засыпала его вопросами.

Он и сам относился к окружающему миру с большим интересом.

И она переняла от него исследовательский дух.

Захлопнув чехол с громким щелчком, Эдмунд вспомнил данное ею в прошлом месяце обещание не вмешиваться в его лондонские дела. Она всегда понимала, когда он, как зачарованный, погружался в новые интеллектуальные поиски, будь то обдумывание ходов в шахматной партии или попытка подсчитать, сколько разновидностей жуков можно найти на одной квадратной миле Фонтеней-Корт. Джорджиана не воротила нос от его коллекций, в отличие от остальной женской части дома. Она заглядывала ему через плечо, когда он гордо демонстрировал новое приобретение, и всегда интересовалась, где именно ему удалось отыскать подобный образчик.

Эдмунд снова достал чехол для очков и сунул руку в карман за носовым платком, размышляя о том, что Джорджиана никогда не считала его коллекцию кучкой мусора, от которой следует избавиться. Поскольку знала, как много часов он потратил на ее сбор, и понимала ее значимость для него.

Не так ли?

Некогда он действительно в это верил, но… Эдмунд вспомнил, что одолжил носовой платок майору Гоувану, следовательно, не сможет воспользоваться протиранием линз очков как предлогом сохранять молчание, пока мысли его бродят в прошлом. Кроме того, он ведь что-то говорил Джорджиане, терпеливо сидящей рядом в ожидании, когда он выскажется до конца. В отличие от большинства женщин, которые уже принялись бы ерзать и обижаться.

— Безопасность в массовости, — изрек наконец Эдмунд, откладывая очки в сторону и одновременно дергая плечом в направлении дивана с тремя блондиночками.

Джорджиана скривилась.

— Принцип понятен, но я не могу терпеть их общество более десяти минут кряду. Потом меня посещает желание рвать на себе волосы. Они болтают лишь о нарядах, лентах да воланах, а также о возможных мужьях.

Это куда больше похоже на Джорджи, которую он знал прежде. Девочку, коротко обрезавшую волосы, чтобы не беспокоиться о прическе. Девочку, чувствующую себя куда комфортнее в бриджах и надевавшую поверх них юбку только из желания соблюсти внешние приличия. Неужели она еще существует, та девчонка, которую он обожал? Скрывается за маской благопристойности, как прежде прятала бриджи под юбкой?

— Тебе пошло бы на пользу общение с женщинами, чьи интересы ты разделяешь, — заметил он.

— И как, по-твоему, — язвительно отозвалась она, — мне с ними познакомиться?

Эдмунд принялся крутить в руках чехол для очков, поскольку ему больше нечем было себя занять, мысленно перебирая знакомых ему дам. Хихикающие девушки и шумные мужчины, матроны, громко прихлебывающие чай и роняющие на ковер крошки.

— Я лично прослежу, чтобы тебя представили некоторым леди, — сказал он, поднимаясь на ноги и беря ее за руку. — Мне пора идти, — продолжил он, поднося ее руку к губам. Какого черта? Он никак не мог уразуметь, с чего ему вздумалось целовать ей ручку, хоть это и представлялось самым естественным поступком на свете. — Я снова зайду… через день-другой, — добавил он, похлопывая ее по ладони, как будто именно это и намеревался сделать с самого начала.

Покинув особняк, Эдмунд глубоко вздохнул. В голове прояснилось, и он тут же сообразил, к кому обратиться насчет Джорджианы. Эта мысль была такой естественной, что он никак не мог взять в толк, отчего сразу не рассказал ей о мисс Джулии Дюран.

Должно быть, было в атмосфере гостиной миссис Уикфорд нечто такое, что затуманивает разум. Как еще объяснить собственный ненужный порыв броситься на защиту Джорджианы? А то, что он забыл об отсутствии у себя носового платка, когда сунул за ним руку в карман, намереваясь протереть линзы? Как и то, что, потратив слишком много времени на воспоминания об их общем прошлом, он взял ее ручку на прощание, будто поцеловать ее было самым естественным поступком на свете?

Эдмунд решил пройтись пешком до Гросвенор-сквер, попутно все как следует обдумав. Прошлое. И собственную реакцию на расставание с Джорджианой. И, самое главное, то, как глупо он ведет себя сейчас в ее присутствии.

Этому нужно положить конец. Как ему уважать самого себя, когда он то презирает Джорджиану, оттого что та привлекает к себе мужчин, то бросается ей на выручку. То злится на нее за какой-то детский проступок, то едва сдерживается, чтобы не поднести ее руку к губам для поцелуя.

Почему он так реагирует? В память об их былой дружбе? Да, глубокая, идущая из детства привязанность заставляет его покровительствовать ей. Именно это надоумило его познакомить Джорджиану с мисс Дюран, сводной сестрой лорда Хэйвлока, своенравной любительницей лошадей. Хотя он и не высказал свою мысль сразу же. Общение с этой леди пойдет Джорджиане на пользу, поскольку та всегда ведет себя естественно и никогда за это не извиняется.

И Джорджи следует поступать так же. Ей куда больше шло быть импульсивной и отзывчивой, чем той, в кого она превратилась сейчас: чопорную, искрящуюся ненавистью и подавленной обидой.

Эдмунд решил во что бы то ни стало вернуть к жизни прежнюю Джорджи, даже если это будет единственным его достижением. И начнет он с обеспечения ее такой приятельницей, которая сумеет развить долго подавляемые стороны ее характера.

Эдмунд решительно зашагал в сторону Дюран-Хаус.

Глава 8

Миссис Уикфорд начала допрос, едва дождавшись ухода последних посетителей.