— Ну, зачем же сразу переходить к оскорблениям? Уборщица у меня уже есть, и ее я ни на кого не променяю.

Это точно, после еженедельной уборки Нинка входила в квартиру Андрея, как в операционную — прохладно, стерильно, тихо.

— А готовить я сам люблю. И свои ножи и сковородки тебе не доверю. Еще чего. Кроме того, моя квартира гораздо ближе к твоей мастерской. А главное, — он решительно выложил главный козырь, — я нравлюсь твоему коту.

Надо признать, все эти доводы были убедительны весьма. Поспать лишних тридцать минут. Позавтракать на огромном балконе, больше похожем на выходящую в тенистый дворик террасу. Лениво смотреть, как внизу по мощеным плиткой дорожкам спешат по делам отцы семейств и их жены с детьми-школьниками. И кофе Андрей варит бесподобный, и булочки с заварным кремом в соседней кондитерской продают уже с восьми утра. И рубашки он сам сдает в прачечную.

— Я подумаю.

Андрей потянулся и легко коснулся губами ее виска.

— Черт, не так.

Он быстро отстегнул ремень, наклонился и приник губами к ямочке между ключицами. Снова вздохнуть Нина смогла, когда откуда-то сзади донесся гудок машины.

* * *

— И что ты ему сказала? — Марина затаила дыхание в ожидании ответа.

— Сказала, что подумаю.

— И все?

— Понимаешь, — Нинкин голос в трубке звучал печально и проникновенно. — Это все равно, что капитулировать и признать, что я уже окончательно и бесповоротно взрослая тетка.

— А на самом деле? — Кажется, в голосе подруги слышалось понимание.

— А самом деле я иногда останавливаюсь, смотрю в синее небо, по которому плывут белые корабли, киты и драконы, а потом опускаю глаза и ничего не могу понять. Почему-то вместо намазанных зеленкой коленок и ободранных сандалий я вижу под собой новенькие сиреневые лодочки и щиколотки в тонких чулках. — Трубка сочувственно вздохнула. — И тогда я вспоминаю, что у меня есть ребенок, кот и работа, и какой-то мужчина берет меня за локоть и говорит: «А не съехаться ли нам?»

Господи, как все это грустно, как невозвратно. Нинка порывисто вздохнула, а может быть, всхлипнула.

— Что там куришь? Отсыпь мне грамм двести.

* * *

— Девочки, а что же вы компот не пьете? — Натальина свекровь поставила на стол второй кувшин. Этот в отличие от кристально-чистого смородинового был наполовину заполнен побуревшими шариками вишни. — Надо, надо. В нем же вся таблица Менделеева.

— За что же вы нас так любите, Нина Николаевна? — Нежно пропела Марина.

Свекровь смущенно махнула рукой и зашаркала тапочками к кухне.

— Стареет, сильно сдала за последний год, — Наталья отвела глаза от сгорбленной спины, обтянутой синим в розовый цветочек халатом, и вздохнула. — Ну, давай, за здоровье всех, кого мы приручили.

Они чокнулись вишневым компотом.

— Так ты будешь переезжать на дачу или нет? — Ольга одобрительно оглядела дом.

Ленька подвел газовое отопление, перестроил второй этаж, заменил рамы. Теперь бывшая профессорская дача взирала на мир разновеликими окошками из-под готовых в любой момент опуститься металлических жалюзи — безопасная, теплая, хорошо укрепленная барсучья нора.

— Пока только на следующее лето. Насчет осени никак не могу решить. Все же в доме проще: со всех сторон прикрыт теплыми квартирами соседей. А здесь снизу земля, сверху дождь или снег, а по бокам бренная реальность.

И где-то в этой реальности затерялись Нинка с Андреем. С момента приезда они успели только перехватить по бутерброду и сразу улизнули в лес. Все свободное время Андрей посвящал уговорам на переезд. Уговариваться Нинке так нравилось, что принимать решение она не спешила.

Задыхаясь, Андрей перекатился на плед, затем, с трудом приподнявшись на локте, расправил складки Нинкиной длинной юбки. Нина смотрела на солнце сквозь закрытые веки, потом лениво приоткрыла глаза. Пробивающийся сквозь листву свет казался зеленоватым. Можно было представить себя на дне ручья. Лежать вот так неподвижно на песочке, смотреть сквозь слой воды на солнышко и ни о чем не беспокоиться.

— Офелия, проснись, — способность Андрея читать ее мысли иногда пугала. — Держи.

Пальцев коснулось что-то холодное и твердое.

— Ты не поленился взять настоящие бокалы? И это спустя десять лет почти сожительства? Дорогой, ты полон сюрпризов. Не ожидала.

— Вот видишь, какой я коварный.

— И бескорыстный.

— Ничего подобного. Свой интерес я никогда из виду не упускаю.

— И всегда добиваешься своего.

— Конечно. Я неотвратим, как фатум.

Нина сделала медленный глоток. Неужели «Вдова Клико»? Точно, из сумки-холодильника торчало зеленое горлышко бутылки в обрывках золотистой фольги. Андрей задумчиво рассматривал Нину, пристроив свой бокал на согнутом колене. Где-то под пледом булькнул телефон, мужчина тихо ругнулся и, сунув бокал Нинке в руку, начал шарить по земле. Нинка успела заметить, что экран телефона так и остался светиться синим цветом, фотографии этот абонент не удостоился. Андрей отключил вызов и небрежно сунул телефон в карман рубашки.

Молчание затягивалось, что грозило вторым раундом «уговоров». Нинка встряхнула головой:

— Так что там насчет фатума? Неужели невозможно никак не отдуться?

— Невозможно. После того, как Эдип укокошил сфинкса, все было предопределено.

— Я не филолог. Объясни понятнее.

— Тогда ружье на стене в первом акте. Такой образ годится?

— Для меня, да.

— А, знаешь, — Андрей забрал свой бокал, — интересная получается игра. Теперь твой ход. Как будем объясняться принцип неотвратимости нынешним малолеткам. Им ведь, что Софокл, что Станиславский — один хрен.

Хорошо, поиграем.

— Нууу… Представь себе раскрытый ноутбук.

— Таааак.

— А рядом с клавиатурой стоит…

— Что?

— Чашка кофе! Чем, по твоему, все это должно закончиться?

Андрей хохотал так, что пришлось вытирать ему слезы краешком шифоновой юбки. По дороге к даче телефон пищал еще дважды, но Андрей даже не достал его из кармана. Первой не выдержала Нина:

— Ответь уже. Вдруг что-то важное.

Андрей слегка поморщился, но, как ни странно, послушался. Почти сразу недовольство на его лице сменилось растерянностью, затем тревогой. Нина молча похвалила себя и уже не удивилась, когда Андрей сказал:

— Извини, мать отвезли в больницу с приступом. Мне надо ехать.

— Конечно, — выпил он совсем немного, так что задерживать его Нина не собиралась, только… — А кто это звонил?

— Жена.

* * *

— А откуда у него жена?

Изумление Марины было настолько искренним, что Нинка не удержалась и хихикнула.

— А что тут странного. Нормальный мужик: голова, нос, два уха, родители, дети, жена… или две… или три.

— Но почему ты о ней не знала?

— Потому что не спрашивала. Меньше знаешь, крепче спишь, сама понимаешь. Мы с Андреем сразу договорились, что не будем впутывать в наши отношения наших близких. Думаю, — Нинка задумчиво почесала нос, — он считал это большой уступкой с моей стороны. И ценил.

— Но неужели тебе самой не хотелось узнать?

— О чем именно? О том, что дети троек в школе нахватали? Что на работе проблемы? Что настроение у него сегодня плохое? Вот все это, — Нинка изобразила, как обеими руками отодвигает от себя что-то большое и неприятное, — пусть несет жене. Вместе с грязными носками.

— А тебе что нести?

— А мне вино, конфеты и хорошее настроение.

— Но ведь ты собиралась жить вместе с ним.

— Я сомневалась, и вот пожалуйста, — снова выразительный жест в сторону дороги, где полчаса назад был припаркован автомобиль Андрея. — Вселенная свое мнение по этому поводу выразила совершенно ясно.

— И что ты теперь будешь делать?

— А что тут поделаешь? — Подала голос до сих пор молчавшая Ольга.

— Правильно. Перекрещусь, что не успела вляпаться в чужие семейные дрязги и подожду в стороне. Во всяком случае, пока у Андрея есть шанс помириться с женой.

— То есть замуж за него ты категорически не хочешь. — Это уже звучало как утверждение.

Ольга понимающе подмигнула Нинке. Та вытаращила глаза и поднесла палец к губам:

— Тссс. Пусть это будет нашей страшной тайной.

* * *

Это был их первый совместный завтрак за неделю. Пять дней подряд Андрей ездил в больницу, договаривался насчет операции, потом разгребал так не вовремя навалившиеся проблемы на работе. Наконец, нанял матери сиделку и, кажется, вздохнул с опасливым облегчением, словно прислушиваясь, не подкрадывается ли какая новая напасть. Все это время Нина, чувствуя себя последней дрянью, пропускала его звонки, «забывала» отвечать на сообщения и даже попыталась спрятаться в туалете, когда в пятницу вечером Андрей заехал за ней в мастерскую. Ее сдали Ленолеумы, ни сном не духом не подозревавшие о Нинкиных душевных метаниях. Пришлось отложить запланированные на вечер дела, накрыть простыней манекен с наколотым макетом вечернего платья и свернуть подготовленный к раскройке шелк глубокого шоколадного цвета.

Пожалуй, впервые за десять лет она видела Андрея таким измученным и нервным. Он ел молча, полностью сосредоточившись на содержимом тарелки. Нинка подумала, что он даже не замечает, что кладет в рот. И тут же усмехнулась: и ужин и завтрак она готовила самостоятельно на драгоценных Андреевых сковородах.

— Спасибо, — Андрей отодвинул в сторону тарелку и поднял на Нину усталые глаза: — Спасибо. Извини, что втягиваю тебя во все это. Просто соскучился. Знаешь, целый день в суете, а вечером даже поговорить не с кем. Разве только с ней, — он кивнул на стоящую на подоконнике бутылку виски и криво ухмыльнулся.