Обычно мужья уезжают на рыбалку или на охоту, они ходят оторваться в клуб или даже изменяют своим молодым жёнам. Юлиному мужу предстояли самые важные соревнования в его жизни, соревнования, даже попасть на которые уже почётно для любого спортсмена. Симону же требовалась победа и только победа. Его тренеру требовалась победа. Сборной требовалась победа. Стране…

Но не Юле. Она не видела Симона сутками, он приходил уже ночью, перебирал её волосы — это становилось навязчивой привычкой, проявлением невроза, потом шептал, что любит, и занимался с ней любовью. Медленно, как-то вальяжно, словно они никуда не спешат, и Юле не нужно с утра вставать, а Симону работать до седьмого пота.

Она сидела на коленях перед лавочкой, на которой растянулся Симон, в мужской раздевалке бассейна, где по пути встретила тренера Симона, и он просил передать «этой мокрице, что ещё один такой провал, и он попросту вылетит из сборной», на что Юля, остановившись, вглядываясь в жёсткое лицо тренера, ответила именно то, что хотела сказать больше всего, всё это время.

— Идите на хер!

— Вот это жена, вот это красава, — рассмеялся мужчина, и, присвистывая, пошёл по зеленоватому коридору прочь от Юли.

Она сидела и слушала пульс, вспоминая всё, что слышала, давясь этими знаниями и синими губами Симона. «Синусовая брадикардия». «Атриовентрикулярная блокада» …

— Симон, пожалуйста, брось… Зачем? Зачем?

— Я должен.

— Не должен, ты не должен, я так люблю тебя, Ким тебя любит… Пожалуйста, я не могу смотреть на тебя такого, я не могу видеть твои синие губы… — Она уже просто плакала, уткнувшись лицом в его плечо, пока Пашка стоял в дверях и отгонял любопытных мальчишек, чьё время тренировки подошло, но зайти в раздевалку они не могли, потому что на редкость красивая женщина плачет на груди у мужчины, а он лишь молча перебирает пальцами её волосы.

Через какое-то время и синие губы пропали из поля зрения Юли. Симон уехал тренироваться в другую страну. Там лучше база — такое простое объяснение. Она плакала, скучала ночами, днями, вспоминала, хотела к своему мужу, обнимала сына в поисках необходимого тепла. Порой было невозможно смотреть на Кима, который был на редкость похож на своего отца. Алжирская кровь. Ким был импульсивным, только бесконечное терпение Юли, которое она черпала у Адель, помогало ей, удерживало от желания отшлёпать непослушного мальчишку, который словно испытывал на прочность нервы мамы. Коротких телефонных разговоров с Симоном не хватало, она начинала ненавидеть свою учёбу, свою работу, его спорт, всё, что разлучало её с мужем. Она тосковала по нему, по его смешкам, по угрозам защекотать, по протянутым шоколадкам ночью, она тосковала даже по его телу, ей отчаянно хотелось близости с мужем, иногда так, что напрягались ноги и вырывался рваный вздох, когда она переворачивалась с бока на бок, задевая чувствительными сосками кружево ночной сорочки.

Он приезжал пару раз, в последний она пообещала, что приедет на сами соревнования, обязательно приедет. И пусть никто не разрешит им увидеться до, Симон будет знать, что она рядом, что сидит на трибуне, что каким бы ни был результат — она будет рядом и будет его любить, вне зависимости от места в турнирной таблице. Потому что она его любит не за медали, а за то, что ЕЁ муж, ЕЁ Симон, ЕЁ веснушки и бездонные глаза. Она пообещала и не смогла. В тысячный раз подведя его. Руководитель не стал даже выслушивать просьбу Юлии Владимировны, хотя о том, где находится муж молодой сотрудницы было известно даже ленивому. Ей попросту отказали, сказав, что «не время» и «в следующий раз». Папа, куда она кинулась за помощью, надеясь на его авторитет в больнице, вздохнув, практически отчитал Юлю, сказав, что врач всегда вынужден выбирать между работой и семьёй, и не всегда этот выбор — семья. Не всегда можно встать и пойти по своим делам.

И сейчас проверка не столько Симона как спортсмена, сколько — как мужа. И Юли — как врача.

- Сколько же можно проверять, папа? Мы только и делаем, что проверяем, проверяем, я просто хочу быть с мужем в эти дни. Это не месяц, даже не неделя… папа!

— Ты специальность выбрала на года, и готова рискнуть ею ради пары дней? Тогда грош цена твоему выбору… Всё утрясётся. Ты же видишь, мама часто в отъездах, я постоянно задерживаюсь, но мы вместе, мы любим друг друга, и мы семья… Иди, работай.

В день, когда все новостные каналы трубили о победе её мужа, она стояла после бессонной ночи у стены отделения и скупо принимала поздравления. Какое-то опустошение упало к её ногам… Она не была на трибуне, не обняла мужа первой, это сделала какая-то другая девушка с казённым букетом цветов, а теперь она просто стояла у стены отделения и смотрела на телевизор, подвешенный высоко под потолком, смотрела очередной выпуск новостей, где уже который раз показывали Симона, но она лишь видела его усталость и синеватые губы.

— Ты что тут делаешь? — голос Юрия Борисовича раздался над головой и вывел из транса.

— Стою.

— Очень интересно, я думал — ты там, с мужем.

— Меня не отпустили.

— Шутишь?

— Нет…

— Суки! А сейчас-то ты чего тут? Не в аэропорту?

— Я не успею всё равно. Маршрутка часа два будет ехать, — она судорожно вздохнула.

— Хм… Так, Юлия Владимировна, восемь минут тебе, чтобы переодеться, и жду тебя у выхода.

— У выхода? Меня?

— Тебя, — он улыбнулся, — пупс, поторопись, жду тебя. — И он пошёл, махнув ей ключами от машины.

Меньше, чем через час они были у входа в терминал, где Юрий Борисович, расталкивая толпу, вёл, практически тащил за собой Юлю, в самой простой одежде, со слегка размазанной тушью — в дороге отчего-то слезились глаза, но невероятно красивую. Люди, встречаясь взглядом с ней, просто отступали, женщины косились, мужчины присвистывали, но это не имело значения, когда она увидела Симона, беседующего с репортёром, улыбающегося на камеру, с букетом цветов и медалью, которую он демонстрировал зрителям новостного канала. Внезапно прервав интервью, он выхватил Юлю из толпы, крепко прижав к себе, игнорируя все вопросы и суету вокруг.

— Маленький, — всё, что сказал он.

Они ехали в такси на заднем сидении, и ей всё казалось сном: и приезд Симона, и шумиха в аэропорту, и его губы, которые, казалось, сминали её, и его признание.

— Юлька, я скучал, думал — с ума сойду.

И её в ответ.

— Я тоже. Я тоже, не уезжай больше, никогда не уезжай.

— Не стану…

Зайдя в квартиру, Юля заробела, она не видела Симона так давно, он словно был до боли родным и пугающе чужим одновременно. Быстро побежав на кухню, чтобы привычными движениями снять напряжение и скованность, она стала накрывать на стол.

— Где Ким? — Симон говорил тихо, хотя и понял уже, что они вдвоём в квартире.

— Он с Адель у моих родителей.

— Понятно.

Она молча накрывала на стол, где были три любимых блюда мужа, не очень сочетаемых друг с другом, но Юля не могла решить, что ему больше захочется, и приготовила все три и холодные закуски на выбор.

Он наблюдал за нервными движениями, не ставшими от нервозности менее грациозными и изящными.

Присев на стул, он остановил Юлю, которая замерла в его руках, на его коленях.

— Когда ты приготовила?

— Ночью… я не знала, что ты…

— Ты спала?

— Почти нет, это не важно, тут мясо, возможно, пересолено, знаешь, я забыла, что приправа уже с солью…

— Юль.

— Да, зато рыба удалась, как никогда, думаю, тебе понравится рыба…

— Юль…

— Что?

— Спасибо.

— За рыбу?

— За всё, за то, что у меня есть семья, есть ты, есть Ким… Всё это время на соревнованиях я думал о том, что мне не хватает вас, тебя и Кима. Но я знал, знал, что вы есть у меня. Спасибо тебе. И за эту рыбу тоже. За то, что ты не смогла поехать, но готовила всю ночь… За то, что любишь меня, за то, что позволяешь любить тебя. Не знаю, что бы я делал без этой возможности. Спасибо.

Той ночью Симон уснул сразу, как коснулся подушки. Придя с работы, она вновь застала спящего мужа и задалась вопросом, насколько же он был вымотанным, уставшим? Его не беспокоили даже близкие, мама позвонила один раз, из федерации сообщили время официального приёма, друзья пошли к черту, именно туда, куда были отправлены полуспящим Симоном, когда он ответил по телефону, а потом обнял свою красивую жену и сказал:

— Никого не хочу видеть, только тебя.

Через пару дней приехала Адель, и Симон не спускал с рук Кима, отдав ему играть свою медаль, и Юле с Адель пришлось не один раз следить, чтобы «игрушка» не была потеряна.

Вечер официального поздравления, где традиционно должна присутствовать вся семья, пришёлся на пятницу, Юля смогла прийти домой раньше и даже зашла к парикмахеру, который преобразил и без того почти безупречный облик молодой женщины. Собирая мужа и сына, она надела своё платье в самую последнюю очередь, поймав восхищённое:

— Маленький, ты самая красивая, самая невероятная женщина, которую создала природа… Откуда это платье? Оно очень тебе идёт.

— Спасибо, платье сшила мамин костюмер, — спокойно ответила Юля.

— Оу… оно… оно не слишком, Юля? — Симон знал, что Юля не любила яркие наряды, не любила выделяться из толпы, детские комплексы по поводу роста до сих пор давали о себе знать. Он помнил, как морщилась Юля, когда замечала липкие и цепкие взгляды мужчин, на которые была обречена, а в открытых и подчёркивающих практически безупречную фигуру нарядах, и вовсе… Помнил и больше не настаивал на вызывающих, по мнению его жены, платьях.

— Твоя жена, Симон Брахими, красивая женщина. — Она поправила его галстук, дёрнув почти до удушья. — И я не буду этого скрывать. У моего чемпиона жена-красавица. Пусть сдохнут.

— Пусть сдохнут, — услышав голос Кима, молодая пара рассмеялась, Симон поднял сына, посмотрев на точную копию себя, даже веснушки уже стали проступать на личике, и, надавив слегка на носик, сказал: