— А пусть.

Ким устал почти сразу, после пары-тройки фотографий, официальной речи и танца с аниматором, Адель, сославшись на головную боль, поправив шляпку, взяла на руки полуспящего внука и отправилась домой, тогда как Симон танцевал под медленную музыку со своей женой, не обращая внимания на взгляды, что невольно притягивала к себе эта пара.

Невероятно красивая блондинка в ярком платье и мужчина с ней, чьи черты лица были аккуратными, почти кукольными, европейскими, а вот глаза и волосы его были словно из сказки про арабских принцев, крупные же веснушки, странным образом вписывающиеся в облик мужчины, придавали ему мягкость и какую-то мальчишескую игривость. Он бережно придерживал свою партнёршу в танце, смотря на неё с такой неприкрытой нежностью, с такой отчаянной, на грани интимности, влюблённостью, что окружающие отводили глаза. Всё в движениях пальцев рук, в наклоне головы, в прижатом женском теле к мужскому — всё говорило одно: «Любить». Любить эту женщину. Навсегда.

Наконец, устав от внимания и официальных разговоров, они сели в такси и поехали. Юлю мало волновало, куда они едут, её волновали лишь руки и губы, ставшие настойчивыми, настырными и даже грубыми. Быстро взяв ключ, едва сдерживаясь, чтобы не начать целоваться прямо в лифте, потому что оба понимали, что не остановятся… не смогут… они зашли в номер с большой кроватью. Когда Юля оказалась под телом мужа, яркой вспышкой промелькнуло всё её отчаянное желание близости всё это время. На этой кровати, в этой комнате, не существовало больше ничего и никого, кроме неё и мужа. Она отбросила все сомнения, что пытались ворваться в её голову, она позволила своему телу плыть по течению, приняв на веру своё желание, уступив ему. Ей было без разницы, как она выглядит прямо сейчас и что она должна испытывать в этот момент, имело значение только то, что она на самом деле испытывала — невыносимую потребность в Симоне. Ей не хватило толики смелости, чтобы озвучить то, что она хотела, но она просто направила его голову вниз по своему животу, прямо между своих разведённых ног.

Первое движение языка испугало её, на какой-то миг она испытала желание закрыться, но тут же была остановлена поглаживаниями рук, которые удерживали её бедра мягко, но настойчиво. А потом она уже ни о чём не думала, ни о чём не жалела и не могла анализировать. Её несло обжигающей волной, тело жило отдельной от разума жизнью, добавленный палец лишил Юлю всякой воли и способности к пониманию. Она уже захлёбывалась в собственных эмоциях, когда оргазм волной накатил на неё, а потом и второй, когда она увидела перед своим лицом лицо Симона и почувствовала свой вкус на его губах и его плоть в своей.

— Ради этого стоило стать олимпийским чемпионом, — сказал потом Симон.

— Хих, — всё, что ответила Юля, которая счастливо прятала лицо на груди мужа, ощущая себя настолько ветрено счастливой, что даже не могла ответить на шутку мужа.

— Я люблю тебя, — всё, что сказала она.

— Я люблю тебя, — всё, чем ответил он.

Утром Симон рассказал, зачем позвал сюда Юлю, помимо очевидного — желания побыть наедине вне тонких стен маленькой квартирки в панельном доме.

— Я оставляю спорт, Юля.

— Что? Как?

— Я всегда считал, что цель всей моей жизни — спорт, достижения… эта медаль. Но потом, когда я летел домой, когда адреналин от эмоций осел, я понял, что единственная моя цель — это ты и Ким. Моя жизнь и работа будет связана со спортом, я не смогу по-другому, да и не умею больше ничего… Я буду работать в федерации, мы уже обговорили это. Я не хочу больше оставлять тебя надолго, оно того не стоит…

— Хорошо, — она обнимала Симона, не веря себе. Сколько она просила его бросить и вот…

— И ещё, хватит нам уже с бабушкой жить. Я понимаю, что она с Кимом очень помогает, но ведь нужно и своё жилье. Ким подрастает, нам даже нормальную кровать ему поставить некуда… да и… Юльк, ты такая громкая, — он с неприкрытым обожанием смотрел на румянец, растекающийся по лицу жены. — Это… это… так… сексуально, маленький.

— Правда?

— Боже, да!

— Так вот, — после пары поцелуев, — я думаю, квартиру нам так сразу не купить… я чемпион, а не миллионер, а вот дом постепенно мы потянем.

— Дом?

— Да, на даче твоих родителей, там уже строятся на постоянной основе, это совсем недалеко от города, думаю, скоро там будет жилой посёлок… ты видела, какой большой участок внизу, за домом, прямо к озеру? Он же ваш, там не один дом можно построить. С папой твоим я говорил, он согласен.

— Говорил?

— Да, я звонил ему несколько раз… и должен же я был убедиться, что с тобой всё в порядке, а он всё-таки врааач, — он прятал лицо в светлых волосах.

— Я тоже врач.

— Ага, только ты при смерти будешь, но не признаешься. Три блюда приготовила, ночь не спала…


Сегодня Юля стояла в полутёмной «курилке», смотрела на снег, на далёкий фонарь, в свете которого кружились, как безумные, хлопья снега, и пыталась разомкнуть сведённые губы.

— Отпусти.

— Не могу…

Юрий Борисович продолжал удерживать её плечи, прижимая к себе, и она ощущала, что мышцы расслабляются, принося ломоту в тело — настолько были скованы.

— У тебя есть закурить? — проговорила она словно не своим ртом, движения губ приносили болезненность.

— Ты не куришь.

— Мне нужно отвлечься, я с ума схожу…

— Хорошо, — одна рука поднесла зажигалку к сигарете во рту Юрия Борисовича, другая продолжила обнимать, одновременно прижимая к себе.

Сколько раз за это время Юля хотела вот так прижаться к нему? Это было безотчётное, ничем не оправданное желание. Но, словно воздух разряжался, стены любого помещения сдвигались и давили на Юлю, когда она находила в нём с Юрием Борисовичем. Это было похоже на параноидальный бред, наваждение, морок, дурные сны, посланные злыми ведьмами. Это не поддавалось разуму, не слушалось, не прекращалось. Она просто замирала и ждала, когда всё закончится, пока кто-то из них выйдет. Самым ужасным было, когда она ласкала мужа особо интимным способом, а перед её глазами вдруг промелькнул белых халат и слегка надменный взгляд, взгляд, который, тем не менее, внушал доверие раз и навсегда. После вспышки она ощутила желание такой интенсивности, что, кажется, испугала своего мужа, который ни на день не отказывался от занятий любовью со своей красивой женой, и его руки, казалось, не покидали её тела…

— Давай паровозиком, — он затянулся.

Она закрыла глаза, окончательно расслабившись в его руках, когда почувствовала, как пальцы аккуратно поворачивают её голову, раскрывают губы, и дым на своих губах — тонкую, едва заметную струйку, которую она немного вздохнула, ощутив горечь и горячее дыхание.

— Ещё?

— Да, — всё, что она ответила перед тем, как её губы поцеловали его, не встречая сопротивления, напротив — он моментально перехватил инициативу, держа её за затылок, дополнительно вдавливая её губы в свои, словно того давления, трения, укусов было мало. Этот поцелуй был как самый страшный грех, как тот самый змей, как яблоко познания, яблоко раздора. За этот поцелуй не было стыдно.

— Ой, простите, — всё, что сказала, сделав попытку вырваться, слабую, потому что его всё ещё находившиеся вблизи губы не давали ей шанса на настоящее желание оторваться от них.

— Не извиняйся. Меня поцеловал самый красивый ординатор больницы, даже не думай забирать поцелуй обратно, — он улыбнулся, смотря на её губы, не спрашивая, ставя в известность, что поцелует её снова.

Утром она смотрела, как маленький мальчик упал, когда разогнался, чтобы промчаться по обледенелой тропинке. Мысленно ругая его кареглазого отца, она всё же молча наблюдала, как мальчик плакал, а папа сидел рядом и что-то говорил ему, потом, когда Ким перестал плакать и улыбнулся, Симон поцеловал его и, крепко прижав к себе, поднял на руки, на ходу отряхивая тёплые яркие брючки мальчика.

— Привет, привет, мама, — Ким уже забыл, как две минуты назад горько плакал.

— Привет, мой золотой. Как ваши дела?

— Я принёс тебе показать свою медаль!

Юля уже знала, что вчера был открытый урок в бассейне. Это не было соревнованиями, но каждый малыш в конце получил медаль и маленький кубок, каждый, за свои личные заслуги. Заслуги Кима были не так уж и велики, ему достался страх воды от матери, но он два раза опустил лицо в бассейн, задержав при этом дыхание. Симон не уставал нахваливать сына, повторяя, что расти надо над собой, а не над другими. Однажды он сказал, что из Кима если и выйдет спортсмен, то маловероятно, что он повторит заслуги отца — нет в нём злости.

— Ну и хорошо, — сказала Юля, вспоминая синие губы мужа.

— Вот и отлично, — ответил Симон, вспоминая что-то своё, возможно — бесконечные тренировки, а, возможно, время, которое он провёл без своей семьи ради медали, которая теперь стояла на подставке, на видном месте, и Адель любила показать её в веб камеру какой-нибудь вновь приобретённой интернет-приятельнице.

— Как Алёша?

— Всё…

— Ну… ничего, маленький, пойдём домой… я люблю тебя, я с тобой, — он поцеловал её. — От тебя сигаретами пахнет?

— Да, курила сегодня.

— Бросай, это вредная привычка, не под стать заводить вредные привычки после двадцати пяти… маленький, — он улыбался, слегка поддразнивая.

— Симон, я люблю тебя, — для чего-то ответила Юля.

«Да уж, не под стать» — подумалось ей.


Глава 7

Юля быстро вышла из дверей больницы. Щурясь на яркое весеннее солнце, глядя на голубизну неба, невозможно было предположить там, за окнами отделения, что по сравнению с утром настолько похолодало.

Впереди были выходные, на которые ей, против обыкновения, не выпало дежурств, и утром она уходила из дома в приподнятом настроении, надев поверх платья из тонкого трикотажа всего лишь лёгкий плащ, проигнорировав любой головной убор. Стоя в дверях, Симон ворчливо ругался, но Юля точно знала, теперь уже знала, что он любуется своей женой. В плаще на десять сантиметров выше колена, дающем понять, насколько стройны ноги его жены, с распущенными локонами волос, макияжем — она была похожа скорее на модель из журнала мод, а не на врача, спешащего на работу.