Остановившаяся рядом серая иномарка не привлекла внимание Юли, наоборот, заставила отойти внутрь остановки, она понимала, что это весьма слабая защита, но действовала скорее инстинктивно. Высокая и красивая блондинка привлекала внимание, поэтому Симон крайне редко позволял ей пользоваться общественным транспортом, зная, как потом переживает Юля, если какой-нибудь нахальный парень, облапав её взглядом, начинает скабрезно шутить и предлагать продолжить знакомство в непринуждённой обстановке.

— Пупс? Садись.

Юля замерла, пригвоздилась к асфальту под ногами, не могла дышать или думать, не могла сойти с места.

— Эй, у тебя уже губы посинели, хочешь простыть? Давай-ка в машину, — тон был шутливым, а взгляд задорным, как никогда.

Юля устроилась на правом сиденье, поправив подол, поняв, что её ноги как-то слишком оголились под взглядом, который пробежался от модельной обуви в цвет платья до края выреза на груди, задержавшись там, потом, наконец, посмотрев в глаза.

В его взгляде не было и намёка на обычное спокойствие или даже высокомерие, в нём не было ничего, что могло бы вселить уверенность или успокоить.

— Куда тебя? — очень тихо.

— До любого метро, спасибо.

— Не за что пока.

Машина медленно проехала одну станцию метро, потом другую, Юля внимательно смотрела в любое стекло, капли дождя сбивались в причудливые этнические рисунки, пока их безжалостно не стирал «дворник», предоставляя новую площадку для танцев капель.

Молчание затягивалась, как и сама поездка, но вовсе не дождь, наверняка холодный, держал Юлю в машине, а едва слышное дыхание и иногда вздох, излишне судорожный.

Неожиданно она почувствовала, что её рука лежит в его руке. Машина остановилась.

— Я спрошу один раз. Один. Ты поедешь со мной сейчас? Ко мне домой?

— Зачем? — абсолютно лишний вопрос, его рука, перебирающая её пальцы, уже ответила на него ещё до того, как рот произнёс ненужный вопрос.

— Думаю, я больше не могу и не хочу бороться или ждать… я хочу сделать это, пупс. Поверь, тебя отпустит, меня отпустит. Всё это дерьмо собачье должно как-то закончиться, в конце концов… пупс, это нужно остановить. Поэтому я спрашиваю тебя ещё раз. Последний. Ты поедешь сейчас со мной, ко мне домой, с вполне определённой целью?

— Жена? — Было стыдно уже за мысль, допускающую, что такое возможно вообще. Этот мужчина должен вызывать в Юле протест, она должна встать и уйти, но вместо этого она покорно спрашивает, где его жена, и согласна ехать в их дом? Возможно, Юрий Борисович прав, и это просто дерьмо собачье, и нужно с ним заканчивать, выйти сейчас под дождь и не тянуться больше настолько безотчётно и настолько отчаянно, словно у неё и не было вовсе никакого выбора.

— Она в командировке.

— Да, — как приговор себе.

Через пару кварталов машина остановилась у огромного многоквартирного дома, недавно построенного, с ещё неблагоустроенным двором, но уже забитыми парковочными местами.

Она вышла под дождь, держась за любезно предоставленную руку, вошла в лифт с посторонним мужчиной, мужчиной, которого знала, как хорошего специалиста, мужчиной, который словно видел больше, чем говорил, с женатым мужчиной, с которым она собиралась заняться сексом. Будучи сама замужем.

И это была кто угодно, но не Юля. Не та девушка, что познакомилась на пыльной дороге с мальчиком и вышла за него. Не та женщина, что плакала, сидя на холодном полу в раздевалке бассейна, глядя на синие губы своего мужа. Эта была не та запутавшаяся и глупая девчонка, убежавшая от собственных проблем с мужем на дачу к родителям. И не та девочка, которую выпестовала бабушка, безустанно повторяя и повторяя о моральных принципах, грехопадении или устоях общества.

В дом к чужому мужу зашла другая, малознакомая Юле женщина. Намного более смелая, покрытая налётом циничности и даже сволочизма, но, столкнувшись тут же, в прихожей, с парой фотографий — эта женщина растворилась.

Юля почти не знала жену Юры. Видела несколько раз, как она приходит в больницу — низенькая, хрупкого телосложения, с чуточкой восточной крови, что придавало ей особое обаяние, она не выделялась из толпы, как Юля, на ней не задерживался взгляд, но она словно излучала гармонию. Несколько раз Юля видела их вместе, он неизменно приобнимал её оберегающим жестом, наклонялся, чтобы шутливо поцеловать в нос, а в плохую погоду поправлял шарф. Он заботился о своей жене, гордился ею и, скорей всего, любил… так что же они делают сейчас? Резко развернувшись, даже не осмотревшись вокруг, Юля попыталась открыть дверь.

— Юля, ты сказала «да», — его руки держали, вжимали, потёки от дождя скатывались на пол в прихожей. — «Да» — это да, — в губы, языком вглаживая это «да».

— Ты женат, — принимая эти вглаживания, давая себя уговорить.

— Я знаю, что я женат. Но твоё «да»… уже есть. Остальное детали. Мы уже упали, пупс, осталось подняться.

— Очень много аллегорий, Юра.

— Мы сейчас переспим один раз, один, разочаруемся, и больше нас это мучить не будет… я не вижу больше никакого пути, я не могу не думать о тебе. Ты, — он повернул её голову к себе, — не можешь не думать обо мне. Один раз. Ты уже сказала «да», ты можешь уйти сейчас, продлить… но в итоге мы окажемся в этой же точке. Мы всё равно переспим. Не сейчас, так потом. По пьянке или от усталости, от разочарования или радости — мы переспим. Мы тут. Сейчас. И мы переспим сейчас.

Всё, что он говорил, не имело ровным счётом никакого значения, потому что её плащ уже аккуратно весел на вешалке, обувь стояла у порога, а сама Юля была на руках Юры, путаясь в поцелуях, пока не упала на кровать, очутившись под ним, ощутив, наконец, то, что хотела — своё тело, вдавленное в его. Лучше было только ощущать своё голое тело рядом с его, таким же обнажённым.

На секунды её охватывала паника, она начинала закрываться или вовсе отталкивать чужого мужчину рядом с ней, потому что такая близость ей была знакома только с мужем, но никогда её не поглощала настолько. На секунды ею овладевала неуверенность, когда она понимала, что весь её опыт очень скромный и, судя по тому, что проделывал Юра с её телом — его явно превосходил. На секунды ей хотелось уйти, когда она встречалась глазами с фотографией жены.

Но все эти секунды разбивали о:

— Не бойся, хрустальная девочка… успокойся.

— Ты уже тут, уже со мной, нет смысла уходить…

— Эй, я всё знаю, пупс, ты справишься…

И она успокаивалась, и понимала, что нет никакого смысла уходить, когда в её руку уже толкнулся обнажённый член, и она обхватила его рукой, проведя большим пальцем по головке, и ей казалось, что она справится.

Если бы кто-нибудь попросил её вспомнить все последующие события, она бы не смогла. Она помнила, что ей было мало — мало давления, пота, криков, укусов. Она ощущала себя скорее тряпичной куклой в какой-то момент, чем живой женщиной, настолько она была истощена, но при этом отказывалась вырываться из захвата рук. «Только один раз» — рефреном в голове. Несколько раз она давилась при минете, он толкался в заднюю стенку, меняя угол наклона до тех пор, пока не вошёл полностью. Ей казалось, что её вырвет прямо тут и более того, ей хотелось это сделать — настолько противоречивы были её чувства под взглядом карих глаз его жены. Он крутил её, ставил в какие-то странные позиции, она ощущала вкус горячего пота и дыхания — всё это пахло чем-то чужим, отталкивающим, но она цеплялась за это и позволяла просто брать себя так, как видела в порно-фильмах, ужасаясь про себя и отводя глаза. Ноги и руки у неё, в конце концов, онемели, и когда она подумала, что больше не выдержит, она почувствовала, как он кончает под её, неожиданный для неё самой, оргазм, который по счёту? И её и его.

— Какой у нас счёт? — вывел из транса голос.

— Я не считала…

— Ну и ладно… — он встал, вернулся с соком, приподняв Юлю, усадил на простыни, медленно пробежавшись ещё раз по её обнажённому и вспотевшему телу. — Выпей.

По инерции, она выпила, как делала всё, что бы он ни говорил в последнюю пару часов…

— Думаю тебе нужно в душ, пупс.

— Что?

— Пупс, ты в слюнях и поте чужого мужика, на тебе сперма, тебе нужно в душ.

— Хорошо, — послушно встав, она направилась в ванную комнату, в задумчивости глядя там на себя в зеркало. Ей хотелось стереть этот блеск в глазах и раздражение от щетины, понюхав запах на сгибе локтя, она поняла, что не хочет ничего смывать, она хочет уснуть с этим запахом, купаться в нём, облизывать его, даже есть, затолкать глубоко по задней стенке, и её не вырвет…

— Голову не мой, я такси вызвал, будет через десять минут, — услышала она слова, вернувшее её мечты в жестокую реальность. Не далее, чем семь минут назад её, как шлюху, оттрахали, а теперь вызвали такси…

Она ушла молча, не поднимая глаз, пытаясь не заплакать, вспоминая «мы разочаруемся». Она разочаровалась, но легче ли ей? Легче? Разочаровался ли он? Да, практически наверняка — да.

По пути домой её вырвало, следы остались на новом плаще, Юля надеялась, что запах геля для душа и рвотных масс выбьет из неё запах постороннего мужчины. Все выходные она пролежала, не вставая. Симон гулял с Кимом, сопел, что он предупреждал о переменчивости погоды весной, папа не нашёл явных признаков болезни, но посоветовал отоспаться, Адель молча кормила её обедом и всё, что сказала: «Девочка, сколь же много приходится нам, женщинам, снести из простого мужского эгоизма».

К рабочим дням Юле показалось, что ей легче, руки мужа, пробегающие по её спине, не посылали тёплых мурашек, как раньше, к низу живота, но дарили успокоение.

Она уснула, кутаясь в родной запах, наутро, разбудив Симона поцелуем, давая знать, что она уже достаточно проболела и готова для новой жизни…

Симон был деликатен, он играл с телом Юли, ласкал его, дарил, прося немного взамен. С ним она была живой, красивой и по-настоящему желанной — а не тряпичной куклой из порно-фильмов, давящейся, с потёками слюней.