— Спасибо, — уже на ходу обуваясь, парень поспешил догнать девушек, вернее — одну из них, что шла в самом конце нестройного ряда. Её стройные длинные ноги обхватывала ткань простого платья, бедра покачивались словно случайно, но от этого ещё более завораживающе, но главное — она обернулась и улыбнулась парню самой обезоруживающей улыбкой, какую он видел на своём недолгом веку.

Подбежав, взяв за запястье, он внимательно смотрел на девушку, будто любовался ею, встречая с улыбкой такой же заинтересованный взгляд.

— Подожди, — они шли нога в ногу, в конце строя, замыкая ряд, который возглавлял молодой священник.

— Послушай… а вы кто?

— В смысле?

— Монашки, что ли?

— Нет, — девушка широко улыбалась.

— Послушницы?

— Нет.

— А кто?

— Никто, — они так и шли, подружки оборачивались, перешёптывались, даже священник встретился глазами с девушкой, словно спрашивая, всё ли в порядке?

— Но вы…

— Это воскресная школа и лагерь. Православный.

— Аааа, понятно, а я из лагеря олимпийского резерва, знаешь, наверное, «Олимпиец».

Идти нога в ногу в тишине, по пыльной дороге, казалось восхитительным занятием, но дорога окончилась у стен из старого кирпича и потрескавшейся штукатурки с побелкой.

— Пришли…

— Пришли…

Девушка забрала свою руку и побежала вслед за входящими в калитку ворот подружками, когда её остановил окрик.

— Подожди, подожди, мы же не познакомились!

— А надо? — девушка, улыбаясь, смотрела на парня. Он был не намного выше её, может, на полголовы, его темно-каштановые, почти черные волосы вились, свисая прядями на шею и лоб, карие глаза смотрели вдумчиво. Его глаза были похожи на глаза плюшевых медведей в детском мире — непрозрачные, бездонно-карие зрачки отражали её саму и калитку. Черты лица были аккуратные, почти кукольные, и золотистая россыпь крупных веснушек по лицу и рукам.

— Ну… Я — Симон.

— Симон?

— Ага, такое имя.

— Интересное имя, Симон, а я…

— Подожди, давай я угадаю.

— Давай, — девушка прыснула.

— Ты Заслава? — глядя на качающую головой красавицу, — Божена? Тогда Ярослава… что-то необычное, красивое, древнее, как этот монастырь.

— Юля.

— Юля?

— Представляешь, просто Юля, — не прекращая улыбаться и разглядывать парня.

— Юлия… тоже подходит, из рода патрициев в Древнем Риме. Ты бы точно была там знатной дамой.

— Ты такой забавный, Симон, мне пора идти.

— А, подожди, как мне тебя найти?

— Зачем?

— Поболтать. Погулять, ну… мало ли.

— Приходи ко мне домой.

— Ого! Приду, конечно, а куда?

— Улица Лесная тринадцать, завтра с утра я блины буду печь.

— Блины?

— Да, завтра понедельник, и я пеку блины для друзей.

— С удовольствие буду твоим другом, Юлия.

Пока девушка заходила в древнюю калитку, парень, развернувшись, побежал вниз по дорожке, путая ноги в пыли, улыбаясь на ходу чему-то своему.


Она не могла вспомнить, когда увлечение кулинарией вошло в привычку, но ей нравилось готовить как причудливые блюда, насколько позволял семейный бюджет и полки магазинов, так и самые простые, как блины или голубцы. Давно забрав бразды правления на кухне, она считала это своей территорией, и маме с бабушкой позволялось только изредка помогать ей, а мужчинам и вовсе — лишь пробовать и хвалить за старания. Ей нравилось кормить людей, нравилось, что двух-трёх часовые труды исчезают со стола раньше, чем успевают сказать «спасибо». Их небольшой дачный домик, полученный от НИИ, в котором трудился дед, часто был полон страждущих отведать «вкусненького», растущие организмы всегда были голодны и благодарны Юле за пироги или кулебяки.

К домику, наскоро покрашенному зелёной краской, уже выцветшему, тянулись друзья с пакетами муки или сахара — так казалось более справедливым. Никто никогда не договаривался, но за три лета сложилась традиция, когда дети с соседних улиц в воскресенье несли продукты, а с утра в понедельник бежали «на блины», на небольшую веранду, выходящую в старый сад, где и проводили большую часть дня, толкаясь на стульях и табуретках, которых часто не хватало. Но в этом ли дело, когда гостеприимная хозяйка щедро угощает, а разговоры ведутся громко и откровенно, с перекатами смеха и улыбок.

Никто никогда не задумывался, что для этого юной хозяйке веранды приходилось вставать в шесть утра — непозволительное расточительство в недолгие летние каникулы, — и, превозмогая собственную сонливость, замешивать тесто, а потом стоять у разгорячённой плиты, орудуя двумя скородами с виртуозным мастерством, которому мог бы позавидовать любой дирижёр, настолько отточенные были движения. Но, после каждого тонкого блина, брошенного на верх стопочек на больших зелёных тарелках, настроение только улучшалась, и к приходу гостей она была бодрее своих приятелей и соседей по улице, словно это она потягивалась в постели до последнего, а потом, одев что первое попалось под руку, сейчас восседала за большим круглым столом, макая блин в мёд или сметану.

Заглянувший на веранду парень, казалось, не верил своим глазам, когда переводил взгляд с одного пирующего на другого, а те не обращали внимания на незнакомца, а продолжали шумно что-то обсуждать, сверля друг друга глазами, вдруг срываясь в смехе до слез. В маленькую дверь была видна девушка в том же платье, что он запомнил — голубое, с жёлтыми неяркими цветами и тоненькими тесёмками, подвязанными у шеи в обычный бантик. Она быстро передвигалась по кухне, меняла сковороды местами, подхватывала лопаткой блин и кидала в стопку, не обращая внимания на шум за спиной.

Он сел с краю, обратив на себя всеобщее внимание, которое быстро развеялось, когда он с лёгкостью втянулся в общий разговор, запомнив пару имён и представившись сам. Никто не поинтересовался, откуда он и почему здесь — складывалось впечатление, что на блинный церемониал свободных вход.

— Пришёл? — услышал за своей спиной.

— Пришёл… так ты правда на блины звала? — спросил на ухо, приподнявшись со стула.

— Да, — засмеялась девушка.

— Прикольно, — всё, что ответил парень, прежде чем начать поглощать блины.

Пожалуй, это были и все слова, которыми перекинулись гость и хозяйка за всё то время, пока не остались на веранде вдвоём, среди грязной посуды и раздвинутых стульев. Но всё это время он не сводил с неё глаз, словно его зрачок намертво приклеился к русоволосой красавице. С удивительной грацией она собирала тарелки, словно танцуя, её руки порхали над грязной посудой, казалось, что зритель смотрит танец в постановке известного хореографа, а не наблюдает за рядовым в каждом доме явлением — уборкой стола.

Спохватившись:

— Я помогу тебе.

— Не надо, ты гость.

— Помогу, тем более, я без муки пришёл, — со смехом.

— О, тогда ладно.

Нехитрый быт дачного посёлка не подразумевал под собой горячую воду, и даже водопровод с холодной. Набор вёдер с водой, газовая плита, тазик и рукомойник — вот и все хозяйственные премудрости. В четыре руки быстро справившись с посудой, протерев стол и даже вымыв полы, они сидели друг против друга, не пытаясь найти тему для разговора.

— Ну что, получилась бы из меня знатная дама, Симон? — с хитрым блеском в глазах.

— Конечно.

— После мытья полов?

— Тем более, — подмигнув.

— У тебя такое имя странное… Симон, никогда не встречала.

— Да уж, странное, я и говорю немного странно, не заметно?

— Разве. Скажи что-нибудь?

— Tu es une très jolie fille. (Ты красивая девушка (фр.))

— Французский? А что это значит?

— Ты готовишь вкусные блины… Je veux vous embrasser (Я хочу тебя поцеловать (фр.)), — после минутной паузы.

— А это?

— Мне очень понравилось.

— Откуда ты знаешь французский?

— Это долгая история, но я могу коротко рассказать.

— На французском?

— Могу и на русском.

— Давай…

— Моя бабушка вышла замуж за консула Франции, страшный скандал в то время, и уехала во Францию, где родилась моя мать. Потом мама вышла замуж, родился я, теперь я живу здесь, потому что бабушка давно вернулась.

— Ты живёшь без родителей? Как так?

— Большую часть времени я живу в интернате, так что без разницы.

— А родители, они приезжают?

— Мама — да, и я к ней.

— А…

— Не-а, отец — нет, они развелись, он алжирец, так что… думаю, это к лучшему.

Девушка вздохнула, кажется, посмотрев на парня с жалостью, будучи юной, она не была научена скрывать свои мысли и эмоции, которые отражались у неё на лице.

— Перестань, ты чего? У меня всё отлично, мне тут нравится.

— Ой, прости, — отводя глаза в сторону, краснея за свои мысли, которые отразились на её лице, — тебе нравится в интернате?

— Это спортивный интернат на самом деле. Если хочешь заниматься спортом профессионально — нужно сделать выбор, я сделал.

— Так ты спортсмен? А какой вид спорта? Хотя, подожди, ты говорил, что «Олимпиец»… ты плаванием занимаешь, вы все очень хорошо плаваете, я помню!

— Плаванием… да.

— А я не умею плавать.

— Совсем?

— Совсем.

— Это просто.

— Нет, не просто, у меня так и не получилось. Даже в школе двойку поставили, в третьем классе, а потом я стала бояться воды.

— Я могу научить. Хочешь?

— Нет, спасибо.

— Ну, ладно…

Заходивший на веранду мужчину отвлёк беседующих, они обернули головы, парень, слегка привстав, а девушка — улыбаясь.

— Привет, крошка, надеюсь, в нашем посёлке никто не умрёт с голоду сегодня? — обнимая девушку с особенной теплотой, с улыбкой. Достаточно было беглого взгляда, чтобы понять, что это — отец девушки, точно скопированные черты лица, только у неё более тонкие, женственные, открытый взгляд и улыбка объединяла их, словно они были близнецами. Пожалуй, в мужчине отсутствовала грация, неуловимое изящество движений, которыми был пропитан образ девушки, наряду с робостью и удивлением, порой проскакивающими в мимике и в уголках глаз. Напротив, движения мужчины были уверенные, возможно — молниеносные, он словно думал и действовал одновременно, не давая себе права на ошибку и сомнения.