— Ты вырос Ким, так быстро… я и не заметила.

— Дааааааа, дедушка тоже говорит, что не заметил, как ты выросла. Мам, я тут подумал… папа заезжал, мы с ним говорили о моём будущем, я хочу уйти из спортивной школы, хочу в химико-биологическую, медицинский класс, что скажешь?

— Ох, Ким, это так сложно… мне было очень сложно.

— Ха, я-то поумней тебя буду, — самоуверенность отца.

— Тогда дерзай, учебники принесу, будем заниматься всё лето, когда я не смогу — дед.

— Я могу помочь, — Юрий Борисович, — но при одном условии — называй меня на «ты».

— Как скажешь, Юра, — со ртом, полным блинов, пережёвывая и нагло глядя на собеседника.

— Да он у тебя нахал, Юля Владимировна.

— Алжирская кровь.

— Точно, я и забыл, — улыбаясь.


Перечитав письмо ещё раз, зачем-то скопировав себе его на жёсткий диск, ещё раз отправив сообщение Симону с тысячами пожеланий и даже — невиданная редкость, — воспользовавшись смайликами, она позвонила Юре.

Юрий Борисович не брал трубку, вспомнив график и безумие в приёмном, поняла — почему. Ольгу она не стала тревожить, заглянув, увидев маленькую фигурку женщины, спящей рядом с сыном.

Она оставила сообщение и забылась лёгким сном, тревожным, ловящим любой звук, но все-таки это был сон.

После утреннего обхода она не застала Ольгу и быстро поднялась на отделение гинекологии, зайдя в палату, где проводил обход Юрий Борисович с новым заведующим отделением, и тихо стояла в стороне, наблюдая за манипуляциями рук и спокойным взглядом хирурга, взглядом, которому веришь один раз и навсегда, который не оставляет в тебе сомнений или страха неудачи. Все сомнения он забирает себе, выдавая взамен шутливые разговоры, лёгкие заигрывания, отвлечение от предстоящей операции и неизбежного страха.

Никто из пациентов не обратил внимание на зашедшую женщину в белом халате. Она была безупречно красива, красива настолько, насколько позволяло воображение, красива какой-то естественной, не вызывающей красотой, но стоило остановить на ней взгляд, и хотелось смотреть на тонкий профиль, акварель румянца, глубину вдумчивых глаз, не хотелось отводить глаза от этой женщины. Если бы не бейдж на белом, никто бы не усомнился, что перед ними древнеславянская княгиня, каким-то невероятным образом оказавшаяся здесь, на территории Областной Клинической Больницы, в обычной палате, среди простых смертных.

— Юля? — он всматривался в красивое лицо, теряясь в догадках. — Юлия Владимировна?

Под тишину, замерли даже пациенты, ощутив нечто в воздухе, увидев мелькнувший ужас в глаз их любимого доктора «милый такой», «обаятельный», «о-го-го бы я с ним, будь лет на двадцать моложе» и молчаливого заведующего.

Она молча протянула бумагу, дождалась, когда прочитает, ещё раз, ещё и ещё, пока понимание не мелькнуло в глазах, и он не обнял женщину, просто так, ближе, чем позволяли формальности, и она не только позволила это сделать, но прижалась всем телом, наплевав на те же приличия, быстро отдавая волшебный листик заведующему, спрашивая из-за плеча Юрия Борисовича:

— Что у вас сегодня?

— Ничего сложного… Юрий Борисович, идите, занимайтесь формальностями, я возьму себе ваших…

Недовольный шепоток пробежался по палате, никому не нужная неизвестность… вместо «милого» доктора — другой, возможно, не менее милый, но другой.

— Итак, милые дамы, — Юлия Борисовна, — кому-то сегодня несказанно повезло, кого-то будет оперировать Сам…СААААААААМ, если бы не срочные дела, я бы не отказала себе в удовольствии быть прооперированной Самим, — она многозначительно подняла руку, задорно улыбаясь, — это же о-го-го как замечательно!

Идя длинным коридором, она быстро рассказывала всё то, что уже удалось решить и что ещё предстоит.

— Мы уже готовим Тошку, думаю, лучше ехать тебе, а Ольга в это время пусть бы сердцем занялась… Решать вам, но как специалист я уверена, что твоё присутствие будет рациональней, сейчас к Евгению Павловичу и за работу.

Он быстро запоминал, Юля знала, что ему не нужно повторять дважды или объяснять значения слов. Они говорили на равных, ровно, быстро думая и анализируя, имея одинаковое мышление, структуры мыслей, систему координат.

— Пупс, — вдруг встал, как вкопанный, испугав Юлю, холодный пот по спине, острые мурашки. «Что-то не учла? Забыла? Не решила? Не решить?»

— Пупс, какой сегодня день?

— Эмм, хороший сегодня день, Юра.

— Сегодня у нас десять лет. Десять. У нас десять лет… С ума сойти, какое совпадение, — он целовал Юлю, наплевав на то, что кто-то может увидеть, подумать, решить, разболтать, для него всё было решено.

— Уважаемые брачующиеся, это лечебное заведение, а не бордель, — начмед. — Юрий Борисович, Юлия Владимирович, у нас масса нерешённых формальностей, и я намерен решить их сегодня, прошу — открывая дверь в кабинет. — Вы чего, как подростки в самом деле, совсем обалдели, выговор сейчас вкачу, каждому, за аморальное поведение.

— Женя, мы с Юрой решили оформить отношения, — Юля.

— О, надо же… я рад, но давайте оставим интимные подробности за пределами лечебного заведения. Врач существо бесполое, а вы… эх, — качнул головой. — Юлия Владимировна, вы подготовили документы?

— У меня дежурство сегодня, встретимся в десять, — сказал быстро, прежде, чем удалится по коридору, набирая на ходу номер телефона Ольги, она ещё не в курсе, что в этот день, когда странные обстоятельства танцуют мифический танец, судьба её ребёнка была практически решена, практически выиграна, им оставалось так мало и так много. Профессионализм, Удача и Вера.

На грани сна и яви она ещё раз пробежалась по сообщениям, которые были в телефоне, но по сути — в её душе.

«С десятилетием тебя, родная».

«Я помню каждый год из этого десятилетия».

«Я обожаю каждый месяц из этих лет».

«Я люблю день из этих месяцев».

«Я ценю каждый вздох из этих дней».

На прощание она услышала короткое: «В десять».

Всё было готово к десяти, она была готова, шёлк простыней, прохлада комнаты и только ночь разделяла их. Её и «десять».

На грани сна и яви она услышала щелчок двери, потом тихие шаги и дыхание вдоль тела.

— Ты не должен был… как?

— Я сказал — в десять, сейчас десять.

— Но?

— Давай не сейчас.

— Не сейчас.

Неспешный диалог мужских губ и женской шеи. Запаха улицы и свежести геля для душа. Влажных волос и шёпота.

Она смотрела на розы ровно перед своими глазами. Кустовые, нежные. С полупрозрачными листиками, источающими аромат.

— С десятилетием тебя.

— Роз тоже десять?

— Одиннадцать. Мне нужен следующий год…


Заходя быстрым шагом на своё отделение, улыбаясь лицам сотрудников и маленьких пациентов, улыбаясь летней погоде и своему немного фривольному внешнему виду, прокручивая в голове слова песни, которая несколькими минутами ранее звучала в машине — её метод релаксации. Открыв дверь, она в недоумении смотрела на собственный небольшой кабинет и количество роз, нежных, кустовых, источающих аромат, пожалуй, слишком сильный для детского онкологического отделения. Быстро закрыв дверь и открыв окно, она не переставала улыбаться, проведя рукой по нежным листикам, взяв в руки маленькую записку с простыми словами: «Мне нужно много лет, вся жизнь».

— Теперь ты выйдешь за меня?

— Ты заберёшь эти цветы? Их слишком много…

— Да, я отнесу их в машину, ты выйдешь за меня?

— Ты уже вышел на работу?

— Да, пупс, я вышел на работу, ты знаешь, мы прооперировались, проходим реабилитацию, Тошка ещё слабенький, но такой живчик, он передавал тебе привет, сказал, что вы с ним нарушали врачебную этику… Смотрю, в нашей семье это становится доброй традицией — нарушать врачебную этику с тобой. И с Ольгой тоже всё в порядке. Сейчас лето, Армагеддон остановил Брюс Уиллис, я разведён, ты разведена, ты выйдешь за меня?

— Эм…хм… да, — пожав плечами, — раз уж Уиллис остановил Армагеддон, что мне остаётся?.. И забери эти розы, мне ещё тут приступа астмы не хватало или аллергии.

— Заберу, давай сюда, какая же мне неблагодарная, неромантичная жена досталась… возмутительно просто, — собирая цветы. — Чёрт, колются. Сегодня, в четыре, я жду тебя в машине, поедем подавать заявление, и возьми вот тут, в кармане. — Он стоял с огромной охапкой роз, двигая бедром, как бы показывая, где нужно взять.

— Оооооооо, — Юля долго рассматривала свой подарок. — Юра, это дорого, наверно… это же брильянт?

— Угу, якутский.

— Спасибо, я… Боже, Юра…о…блин, я плачу, и всё из-за тебя!

— Это потому, что ты на самом деле очень даже романтичная и сентиментальная особа, и этот кулончик с цифрой десять и розой на самом деле тебя пронял до печёнок, и ещё, наверняка, в твоей сумке сейчас лежит какая-нибудь плаксивая книжка с обязательным хеппи-эндом, и в голове уже зреет план, как бы поромантичней обставить сегодняшний вечер.

— Юр, вот как я могу выходить замуж за человека, который настолько меня знает?

— И рожать ребёнка, ты помнишь?

— Помню, девочку.

— Как?.. Под звуки Мендельсона, я полагаю. Или там что-то другое теперь играют?

— У меня что-то другое играли…не помню.

— Ну, сегодня разберёмся, я побежал, опаздываю, — подставляя щёку под поцелуй.

— Чего это Юрий Борисович то принёс цветы, то унёс? — старшая медсестра.

— А, предложение делал, руки и сердца.

— Ого! Согласились?

— Ага, — поворачиваясь, чтобы начать рабочий день, длинный, рутинный, надеясь на то, что не будет никаких сюрпризов. Юлия Владимировна не любила сюрпризы.

— Юлия Владимировна, — голос старшей, — это вам.

Одиннадцать роз и записка: «Ты такая предсказуемая, пупс, от одиннадцати ничего не будет, не забудь, в четыре».