— Юля? — услышала она от смутно знакомого мужчины в белом халате, — что ты тут делаешь?

— У меня живот болит, — скорее прошептала.

— Живот? И почему ты сидишь здесь?

— А где?

— Поднялась бы… так, иди за мной, идти можешь?

Юля могла идти, во всяком случае, в положении, когда не нужно сгибаться, её организм хоть как-то функционировал, а не заставлял перегибаться от боли.

Двадцать минут, проведённые в смотровой, казались вечностью. Голубой кафель со светлыми разводами делал помещение ещё более холодным и отстранённым.

Идея вызвать скорую помощь уже не казалась такой умной, в общей сложности ей не оказывалась никакая помощь уже два часа — это со времени поднятой брови фельдшера и слов: «Вы уверены, девушка?» Она была уверена, тогда, сейчас уверенности становилось всё меньше… Вспоминались слова о восьмой клинической.

Зашедшие люди в хирургических костюмах — обычных, типовых, Юля не один раз видела такие, приветливо улыбнулись.

— Ну-с, Юленька, что тут у нас?

— Живот…

— Угу.

После дежурных вопросов, ответов, пальпации, шуток, подмигиваний и даже заигрываний, которые были предназначены скорее для отвлечения светловолосой молоденькой и, бесспорно, красивой девушки, она узнала, что нужно подождать ещё «совсем чуть-чуть».

С ней остался доктор постарше, сейчас Юля вспомнила, что она знает его, он расспрашивал о здоровье мамы, бабушки, интересовался, определилась ли она со специальностью, именами её профессуры и планами на будущее, пока в смотровую не зашёл врач, слишком молодой, как казалось, выглядевший усталым, смотревший словно бы поверх.

— Юрий Борисович, приветствую, — сказал доктор постарше, — вот, похоже, твоё. Это Юлечка, дочка Владимира Викторовича, прошу любить и жаловать.

— Что ж, полюбим… и пожалуем… — улыбаясь, — животик покажи. Тут больно? А тут? А так? Угу… хм. — Это «хм» не предвещало ничего хорошего, Юле стало нехорошо от этого «хм», ещё больше, чем было утром или три дня до этого, или неделю.

Пара перекинутых слов, пара взглядов, перебор пальцами по столу, усталый вздох, словно Юрия Борисовича терзают сомнения, а более старший коллега одобряет его дальнейшие действия. Всё то, что обычно скрыто от глаз пациента, только если пациент не дочь заведующего гинекологическим отделением Областной больницы, куда её и привезла карета скорой помощи, вызванной в медицинский институт, где она только-только начала учиться, прямо с последней пары.

Далее следовали типовые вопросы, с типовыми ответами, по кругу. Кафель начинал давить, действие обезболивающего, которое она уколола себе, испаряться, а вопросы раздражать.

— Половой жизнью с какого возраста живете, Юлия Владимировна?

— Я… не… я не живу.

Юрий Борисович сидел за маленьким белым столиком, быстро делая отметки в истории болезни.

— Юля, тебе же известно, что такой врачебная тайна?

— Да.

— Тогда ты должна понимать, что я не скажу твоему папе.

— Я. Не. Живу, — показалось, что уши покраснели.

— Хорошо, давай пройдём в кабинет УЗИ, потом поднимемся в палату…

— А что со мной?

— Ничего, что мы не сможем решить, встать можешь? — Юле показалось, что голос звучит ещё более устало, ей вдруг стало стыдно. Кому, как не ей знать, что врач этого отделения, приходя домой, вытягивает ноги на ближайший стул и, закрыв глаза, слушает тишину, что порой синяки под глазами не проходят даже после двух дней выходных, а дежурства задерживаются на неопределённое время.

Кабинет УЗИ был затемнён, женщина приветлива, на слово «трансвагинально» Юрий Борисович покачал головой и сейчас, хмурясь, смотрел на монитор, иногда бросая взгляд на Юлю, от этого взгляда становилось не по себе.

— Ну что ж… пойдём в палату, Юлия Владимировна.

— Ей нет восемнадцати, — ответили за Юлю, — ты как собираешься? Отцу дозвонились?

— Придумаем что-нибудь, — одобрительно улыбнулся в испуганные глаза Юли.

— Её нужно в педиатрию, срочно!

— Не нужно.

Врачи отошли в сторону под благовидным предлогом, спокойно глядя друг на друга и девушку.

— С ума сошёл? — женщина старалась говорить тихо, но кабинет УЗИ хоть и большой, но пустынный, создал эффект эха, и Юля слышала всё.

— Там сегодня Семёнов, ты бы отправила свою дочь этому коновалу, а? — практически шипел Юрий Борисович, — я знаю, что ей нет восемнадцати. Я беру ответственность на себя.

— Ну да… что остаётся? — вздохнула женщина. При этих словах Юле стало ещё хуже, чем было, боль пронзила живот от правого бока до спины, словно острым, калёным, жгучим железом, она всхлипнула.

— Юлия Владимировна? — доктор в хирургическом костюме.

— Юля, — огрызнулась.

— Хорошо, Юля, пойдём в палату, там поговорим.

— В палату? Мне же нет восемнадцати!

— Угу, матрас тебя об этом спросит, но ты не признавайся, договорились? — Юля увидела, как впервые этот человек улыбнулся, да, он надсмехался над ней, но от этой усмешки ей стало легче.

Палата была отдельная, медицинская сестра, кажется, излишне суетилась, бесконечно за что-то извинялась, отчего Юля успела устать.

— Хорошо, Юля, — сказал Юрий Борисович, когда она уже лежала в какой-то странной ночной рубашке огромного размера с казёнными печатями на плече и подоле, — мне нужно тебя осмотреть, ты понимаешь, о чем я? На кресле. Ты понимаешь — как?

Юля понимала…

— Это может сделать кто-нибудь другой?

— Женщина? — он улыбнулся.

— Да.

— Нет, Юля, сейчас вечер, завтра суббота…

— Я папу подожду.

— Твой папа в Красноярске, и сейчас осмотреть тебя могу только я, — он словно проговаривал слова по слогам, — мы не можем ждать твоего папу, не можем ждать даже утра… Скажи, что ты принимала?

— Ничего…

— Юля, сдаётся мне, что ты лукавишь, итак?

— Баралгин…

— Сколько?

— Пять кубиков… утром… и днём…

— Отлично, я жду тебя в смотровой, прямо по коридору.

— Я не приду.

— Юляяя… давай так. Твой папа врач?

— Врач.

— Он мужчина?

— Да…

— Так кому, как не тебе знать, что ничего страшного и предосудительного в этом нет…

Коридор казался слишком длинным, медицинская сестра — слишком навязчивой, мама — слишком далеко, а Красноярск — недосягаемым. Юля, с раннего детства вращаясь в кругу друзей отца, должна была выработать спокойное отношение, но сейчас она испытывала приступ паники, хотелось убежать, запахнуть огромную ночную сорочку вокруг своего тела и бежать вдоль бежевых стен с деревянными перилами.

— А помнишь, мы уже встречались? — сказал с улыбкой Юрий Борисович. Юля не помнила, не хотела помнить, она хотела зажмуриться, чтобы всё прошло, чтобы стыд, что сковал сейчас её внутренности настолько сильно, что даже прошла боль, поглотил её целиком. От мысли, что её будет осматривать мужчина, становилось не по себе, и знание, что этот мужчина — знакомый, не придавало смелости.

— Садись, — он показал рукой на кушетку, Юля неуверенно смотрела, — просто садись, на попу. Ты по-прежнему боишься ездить на мотоцикле?

Юля вспомнила этого врача со спокойным, немного усталым взглядом. Больше года назад она зашла к папе на работу, ей было необходимо забрать лекарства для бабушки, сидя в просторном кабинете, она разглядывала справочную литературу и картины на стенах, которые видела уже не один раз, не велико развлечение — кабинет заведующего. Стопка медицинских карт, бумаги, снимки, книги. Владимир Борисович всегда задерживался, все к этому привыкли. Юля пришла заранее, в надежде перехватить папу — ей необходимо было сегодня сдать зачёт, но отца не было. Она нервно подёргивала ногами в самой простой обуви, а пальцы теребили маленькие белые пуговицы на блузке — хлопковой, простого кроя, с круглым воротничком и бантиком под ним, из атласной тесьмы. Зашедший Владимир Борисович быстро извинился перед дочкой, он прижал её к себе, шепча: «Прости, прости», и напряжённые плечи Юли расслабились, она улыбнулась — открыто, ноги перестали отбивать бесполезную чечётку, а руки просто опустились вдоль тела.

— Держи, — протягивая зелёный пакет.

— У тебя есть обед? — спросила Юля.

— О, да, думаю, всё наше отделение не погибнет голодной смертью благодаря тебе, Юленька, — Владимир Борисович улыбался дочери, создавалось впечатление, что он любуется ею, восхищается, — ты сильно опаздываешь?

— Сильно, — вздохнула девушка.

— Плохо… ну, беги, — быстрый поцелуй, и Юля, разворачиваясь, столкнулась с другим врачом в кабинете, совсем молодым, скорей всего — интерном, он стоял поодаль, будто отошёл, чтобы не мешать, но быть рядом. Когда девушка выбежит из кабинета — они вернуться к тому, на чём закончили разговор со своим руководителем.

— Подожди-ка, — услышала за своей спиной. — Ты на колёсах? — Владимир Викторович спрашивал предполагаемого интерна.

— Да.

— Тебе уже пора, подбрось Юленьку, вам в одну сторону.

— Без проблем.

— Ну, давай, только смотри, чтобы без проблем.

Поговорив с папой, Юля вышла вслед за заглянувшим доктором, который сказал, что его зовут Юрий, и в удивлении смотрела на «колеса» — самый обыкновенный мотоцикл. Может, он был немного больше обычного… но это был мотоцикл — один из самых опасных видов транспорта…

— Никогда не ездила?

Юля с сомнением смотрела на мотоцикл, ещё с большим — на молодого врача, и отводила глаза в попытке скрыть своё главное сомнение.

— Держи, — парень протянул её круглый шлем, она натянула его на голову, ощущая себя глупо и, сжав плечи, ждала дальнейшей команды.

— Садись, — Юрий уже сидел, перекинув длинную ногу через сиденье, и ждал. Она неуверенно присела, стараясь минимально прикасаться к мужчине, и, услышав гул под позвоночником, зажмурила глаза. Они проехали совсем немного и на очень медленной скорости, когда, остановившись у обочины, рядом с широким газоном со свежей травой, Юрий сказал: