— Я… я хочу…

— Маленький, — Юля вдруг ощутила нечто, что-то в воздухе — опасность, агрессию, хватку рук. Слишком плотно она была прижата к стене, слишком горячим было дыхание мужчины, слишком откровенным было желание, которое хватало, сжимало, стискивало, шептало: — Да, скажи мне да.

— Нет! Нет, Симон, нет, ты знаешь, что НЕТ!

— Юля?!

— Нет… ты обещал, Симон Брахими, ты обещал мне, Симон… — плача, — ты обещал.

— Повернись ко мне попкой, маленький, — уговаривая руками по плечам.

— Что? Ты обещал…

— Я не трону тебя, просто надо, маленький, — она слышала тяжёлое дыхание, она чувствовала его горячий лоб у себя на шее, он упирался и давил слишком сильно, она ощущала вибрации и понимала, что происходит, и боялась повернуться, увидеть, столкнуться взглядом.

Утром первое, что она увидела, был бездонный карий глаз, в котором отражалось слегка опухшее от слез, с растёкшейся тушью, красивое лицо юной девушки, чьи черты лица и красоты не смогли смять переживания бессонной ночи.

— Юля?

— Симон?

— Ты простишь меня?

— Я… я не знаю, ты напугал меня.

— Я знаю, ты куда? — в спину удаляющейся футболке.

— Писать! И чистить зубы.

Юле не так уж хотелось в туалет, она уснула едва ли пару часов назад, выплакав всю жидкость слезами. Всё что ей было нужно — время собраться силами. Она даже не понимала для чего… зачем ей собираться этими силами? Что вчера было? И насколько она сама в этом виновата? Было ли греховным то, что она подалась на пряное дыхание, что язык Симона показался ей самым желанным, и его вдруг стало мало? Было ли её поведение провокационным? И как сейчас себя вести…

Сидя на краю кровати, она слушала и пыталась найти слова, понять или договориться с собой. Её желание, чувство вины, злости, шли в разрез с тем, как это должно чувствоваться.

— Маленький, прости меня.

— Я… скажи, это так сложно да?

— Что именно?

— Тебе сложно то, что мы не занимаемся любовью? — она ждала шутки или обыкновенного «защекочу», но услышала:

— Да, это сложно. Очень сложно. Ты превращаешь мою жизнь в ад, не будь ты так отчаянно красива…

— Ты никогда не говорил.

— Это не имеет смысла.

— Разве?

— А что это изменит, Юля? Я сначала не понимал тебя, я и сейчас не понимаю, это ерунда какая-то… «после свадьбы», «только с мужем»… это не даёт никаких гарантий, зато гарантировано мучает меня. Изо дня в день. А потом я поговорил с одним умным человеком, он старше меня, и он сказал, что это хорошо, что хорошо, когда у женщины есть принципы, и что я должен уважать твои. Ведь ты уважаешь мои принципы и ценности. Ты никогда не говоришь мне, чтобы я бросил спорт, никогда не уговариваешь не ехать на сборы, ты приняла мой выбор, и я принимаю твой. Но это сложно, маленький… мне сложно. Вчера я сорвался. Ты настолько красива в этом платье, ты… мне казалось — ты хотела, впервые ты хотела… я сорвался.

— Тебе… — после минутной паузы, — тебе сильно тяжело, я имею в виду, твоё желание…

— Сильно.

— Я… я не знаю.

— Не надо ничего знать, всё останется, как есть, больше такого не повторится.

— Ты так говоришь, словно…

— Словно что? Юля, послушай, мы давно вместе, очень давно. Ты — самые долгие мои отношения, и я ценю эти отношения, мне они важны, а что мы не занимаемся любовью… когда-то ведь и это случится, маленький. Мне важны твои принципы, знаешь, это вызывает уважение, я люблю тебя за это ещё больше, если вообще возможно любить больше. Но вчера, вчера стало совсем невыносимо. Я мужчина, а рядом со мной самая красивая женщина, которую я видел… самая красивая женщина, чью грудь я ни разу не видел. Ни разу…

— Симон?

— Я ни разу не видел твою грудь, Юля. Иногда ты прижимаешься ко мне, особенно во сне, в последнее время ты даже спишь без бюстгальтера, я могу чувствовать… но ты никогда не разрешаешь увидеть или дотронуться рукой. Даже этого мне не позволено, маленький. Даже этого… Прости меня. Я обещаю, что подобное вчерашнему не повторится, я скорей отрежу себе руку, чем испугаю тебя. — С этими словами, опустив голову, на ходу перебирая пальцами кудри, словно пытаясь вырвать свои мысли вместе с волосами, парень встал и пошёл в ванную комнату. — У нас заказан столик в ресторане, сегодня отличный повод повеселится, — улыбаясь грустно.

— Симон! — в уходящую голую спину.

В тот момент, когда он медленно поворачивался, она быстро сняла с себя футболку и стояла в одних трусиках прямо перед ним.

Его глаза неотрывно смотрели на вздымающуюся грудь, округлую, с небольшими ореолами вокруг розовых сосков, по которой сейчас бежали мурашки, возможно, от смущения или прямого взгляда. В номере стояла гробовая тишина, только два отрывистых дыхания и расстояние между этими дыханиями.

Она приблизилась первой, взяв его руку, положив на свою грудь, прижавшись телом.

— Ты можешь смотреть… и трогать, Симон. Можешь…

— Маленький?

— Я хочу этого, мне говорили, что нужно делать то, что покажется правильным, мне кажется это правильным… ты поцелуешь меня?

— Да.

Через пару часов непринуждённая беседа в ресторане, казалось, отвлекла молодых людей, вчетвером они болтали, спорили, устраивали словесные баталии. Две блондинки за столом привлекали всеобщее внимание, но всем окружающим было очевидно, что та, что в платье цвета моря — занята, зарезервирована, и только откровенный самоубийца рискнул бы подойти или даже посмотреть в её сторону. Настолько карие глаза были прикованы к открытому взгляду, настолько тесно были сплетены пальцы рук парня и девушки, так тесно прижимался к ней парень, с такой вызывающей нежностью она поправляла волосы, попадающие в карие глаза.

«Мы вместе», — говорил открытый взгляд блондинки.

«Мы вместе, — отвечал ей карий. — Мы вместе навсегда».

В Африке, ближе к экватору, совсем другое небо, наверное там не увидеть большую медведицу, перевёрнутую к осени, или муху, столь маленькую, что только знаток сможет определить её сразу. Возможно так же, что звезды там те же самые, что и в любой части земного шара, видимые из любой точки. Возможно Красное море не отличает в темноте от Чёрного или любого другого моря. Незабываемым место делают люди, их чувства, их сплетённые руки, их размеренные шаги ровно в ногу, их неровное дыхание, их: «Я люблю тебя», и в ответ: «Я люблю тебя».

— Маленький, с днём рождения тебя, ещё раз.

— Ты уже столько раз меня поздравил, что мне стыдно.

— Ну уж нет, с чего тебе должно быть стыдно? Будет у меня день рождения — будешь меня поздравлять, а сейчас я тебя… С днём рождения, — протягивая маленькую коробочку, с маленьким бантиком. — Посмотришь в номере.

В номере были цветы, много цветов, невероятных расцветок и ароматов, в номере были лепестки роз и каркаде на кровати, и пряности со стойкими, сладкими ароматами в небольших чашах.

— Симон… ты с ума сошёл. Это всё очень … дорого.

— Это правильно, посмотри свой подарок, пожалуйста.

Сглотнув, девушка смотрела на свой подарок, понимая весь двойной смысл этого дара.

— С восемнадцатилетием тебя, маленький. Выходи за меня?

— Кольцо?

— Да, я знаю, что у вас так не принято, но давай считать, что я насмотрелся романтичных мелодрам… Тебе исполнилось восемнадцать, теперь ты можешь выйти за меня, даже в среду.

— Ты помнишь?

— Конечно, конечно помню, невозможно забыть такую девушку как ты… Невозможно забыть ничего, что связано с тобой.

— Ты для этого меня сюда позвал, в Египет?

— Да.

— Ты так хочешь заняться со мной любовью? — наклоняя голову.

— Даже больше, но сильней всего я хочу, чтобы ты стала моей женой. Я говорил тебе, ты самая невероятная девушка, которую я встречал, я просто обязан на тебе жениться.

— Но… это не рано?

— Это не рано, маленький. Не может быть рано или поздно, я люблю тебя сейчас. Не рано и не поздно. Сейчас.

— Эм… пф…

— Маленький? Ты меня пугаешь.

— Да, я выйду за тебя Симон Брахими…

— И как бонус ты займёшься со мной любовью, — уже целуя.

— Только после свадьбы.

— О, помню… у тебя есть принципы, я люблю тебя за это ещё больше, маленький, я люблю тебя, мне кажется, что мне больно от моей любви, иногда я не могу дышать…

— Я тоже…


Глава 5.

Плавные, отточенные движения рук над скоплением мисок, тарелок и кастрюль разной конфигурации могли заворожить любого зрителя, если бы он находился в этот момент на маленькой кухне старенького дачного домика, чья веранда выглядывала в тенистый сад фрамугами окон, требующими ремонта.

Методичное следование рецептам, намертво запечатлевшимся в голове, и новым, за которыми приходилось заглядывать в пухлую, исписанную ровным почерком тетрадь — обыкновенную, в девяносто шесть листов, проклеенную скотчем по краям, чтобы не рвалась, успокаивало, приносило радость и уют. Мысль о том, сколько человек сегодня соберётся за столом маленького домика не пугала, скорее — радовала и даже приятно будоражила. Иногда проносилась злость, что конфорок у плиты лишь четыре, а духовка не работает так, как хотелось бы Юлии, но размеренная мелодия детской качели — подарка бабушки из далёкой Франции, — тут же утихомиривала неприятное чувство.

Заглянув ещё раз в духовку, она подошла к качелям, выключив мелодию и забрав соску у малыша, чьи губки смешно причмокивали во сне, тёмные бровки хмурились, а на удивление густые, для ребёнка, которому ещё нет и года, волосы, вились «мелким бесом». Она поправила носочек на маленькой ножке, яркий, с жёлтым Винни-Пухом на стопе, и, улыбнувшись скорей себе, присела за стол, погрузившись в быстрое чтение. Было ровно семь минут на несколько страниц. Ступни выскользнули из мягких тапочек, волосы, собранные в высокий небрежный хвост, падали на страницу, а подол простого халата едва ли прикрывал и середину бедра.