— Господи, да что такого! — фыркнула Люда. — Здоровая девка, родители работают! Почему бы ей и не заниматься этим всем!

Соня промолчала. И это было странно.

— Что? Не согласна? — бездетная Люда посмотрела на подругу.

— Видишь ли… Не то чтобы не согласна… Я вообще считаю, что в русской семейной ментальности отношение к дочерям примерно как отношение к домашней скотине, — неожиданно серьезно сказала Соня.

— Ну ты хватила! — ахнула Люда.

— А ты к словам не придирайся, — с жаром воскликнула Соня. — Домашняя скотина — это не оскорбление, это определение места в семейной иерархии. Что от дочерей требуют? Чего ждут? Хотят, чтобы были гладкими и чистыми, ухоженными и красивыми. Требуют быть работящими, услужливыми, ласковыми. Чтобы не бодались! Чтобы дочь партию хорошую сделала, то есть перспектива на случай лихих годов была. Чтобы всегда подмогой была, любую работу делать умела, чтобы была двужильная. Ну, коровы вроде молоко давать должны, но на них же и пашут. Немало не заботясь, каково им. Надо, значит, надо. Ничего, авось выдержат!

— Ты не права! — попробовала переубедить подругу Люда. — Дочери — это тоже дети. И к ним отношение…

Но Соню было не остановить.

— Да, кстати, снисхождение к ним такое особенное, — продолжала она. — Как к отражению в воде. Что-то такое не очень ясное, рябью покрытое… И чье это отражение, тоже не понять. То ли отражение родителей, то ли мыслей и надежд на то, какой должна быть хорошая дочь. — Рассуждают как? «Она так не может думать! Так думает ее муж, любовник!» А муж думает, что она повторяет слова матери и отца… Она всю жизнь вторична, она чья-то изнанка.

— Сонька, ну, ты даешь! Как ты можешь… — Люда во все глаза смотрела на подругу, но та продолжала и продолжала:

— Нет, конечно, их любят, ими гордятся и их жалеют. Но ведь племенной скотиной тоже гордятся! Ее тоже любят, тоже жалеют.

Зоя с Людой примолкли. В словах Сони было что-то, что очень задело их. Каждая, возмущенная таким рассуждением, его явной несправедливостью и грубостью, вдруг стала вспоминать свои отношения с близкими. И в этих отношениях, к их удивлению, обнаружилось то, о чем так некрасиво сейчас говорила Соня.

— А сыновья? — Люда пристально посмотрела на подругу.

— О, это отдельный разговор! — тут же воскликнула Соня. — Это особый род любви — любовь матери к сыну. И любовь отца — отдельная любовь тоже. Но мы сейчас о матери, поскольку в наших традиционных семьях политику любви определяют женщины.

— Нет, нет… — попыталась возмутиться Люда.

— Не спорь, — снова остановила ее Соня. — Подумаешь — согласишься. Любовь матери к дочери — простецкая, жизненная, приземленная, бытовая и немного истеричная. К сыну — возвышенная, полная высоких надежд. Любовь к сыну — это амбиции рода. И к тому же сына мать любит так, как не любила ни одного мужчину и вообще ни одного человека. Эта любовь — смысл всей ее жизни. Тут даже дело не в том, что она больше его оберегает, защищает от возможных неприятностей, больше за него переживает. Здесь дело в том, что именно в нем она хочет увидеть идеал мужчины. Она же его растит, воспитывает, она его учит и вкладывает все, что, по ее мнению, должно быть в идеальном мужчине.

— Нет, не согласна, — покачала головой Зоя. — Именно в этом твоем рассуждении много чего-то полового… А здесь другое… Вы заметили, что матери не так близки к детям сыновей. И наоборот. Матери у дочерей — первые помощницы.

— Да, это так, — кивнула Соня. — И это компенсация за отношение к дочери.

— Ссоры между дочерями и матерями иногда ужасны. Мать может обозвать дочь. И наоборот. Потом они помирятся и поплачут и почти забудут. — Люда грустно улыбнулась.

— Да, они помирятся, но в этом будет и прощение, и мелочная обида, и затаенная склочность, которая еще раз по-бабски выплеснется. Дочь все простит, она обидится, но возвратится несмотря ни на что. Как возвращаются в свое стойло! — заявила Соня и покачала головой.

— По отношению к сыновьям матери себе такого не позволяют, — вздохнула Люда. — Они, наверное, понимают, что вернуть сына сложно. Что уровень отношений другой. Что уровень прощения иной.

— Соня, зачем ты вдруг об этом разговор завела? — спросила тут Зоя, нахмурившись. Она хотела во всех подробностях поведать о том, что происходит в семье Гранина, а тут…

— Затем, чтобы вы поняли: наши отношения с мужчинами — это перелицованное отношение к нам, — ответила Соня. — Все стерпим, все вывезем, поможем, разрулим, с ног собьемся, но будем ухаживать и диетический бульон варить. Надо будет — вспашем, молоко дадим, дорогу проложим. Безответно, преданно, падая в обморок от усталости. А по молодости — плюнем на молодость. — Соня перевела дух и спросила Зою: — Водки в этом благородном доме нет?

— Есть, — с готовностью ответила та, понимая, что сейчас разговор шел не о ней, Зое, не о Гранине и его детях. Речь шла о самой Соне. И о множестве других женщин, которым выпало счастье быть опорой семьи.

Сама же Зоя, внимательно выслушав горячие слова Сони, к себе их никоим образом не отнесла. Она не расслышала намека — Зоя не считала свое поведение, свои отношения с Граниным жертвенными. Она поступала, как ей было удобно — обязательства и ответственность уживались в ней с любовью и привязанностью к этим людям.

«А хочу ли я замуж?!» — спрашивала иногда себя Зоя Абрикосова. Обычно эти мысли приходили в голову вечером выходного дня, когда за чужими окнами кипела семейная жизнь. Ведь Гранин по-прежнему принадлежал ей. Правда, в эпизодах. Когда сильно ссорился с женой. Когда Зою вдруг одолевало кулинарное рвение и Гранин призывался на обед, продегустировать новое блюдо. Гранин принадлежал ей, когда на нее «наплывало» плохое настроение и ей необходимо было утешение. Еще у них были романтические встречи, от которых оба получали удовольствие. Но которые были все-таки основаны в большей степени на прошлом, нежели настоящем. Да, Гранин принадлежал ей, но эпизодически, ровно настолько, насколько ей это было нужно. В остальное время она занималась собой и детьми Гранина. А отец ничего не мог поделать с этой властью, которую она приобрела над ними.

«Так хочу ли я замуж?» — спрашивала она себя и, на секунду задумавшись, отвечала предельно честно: «Нет, не хочу! Я не выдержу этой гонки, этого бесконечного марафона, в который обязательно втравит меня мужчина. Я хочу быть сама по себе, пусть это не всегда весело. И потом, что буду делать с остальными Граниными? Они и месяца теперь, и полугода не проживут без меня!» Зоя ничуть не преувеличивала — незаметно даже для самой себя она превратилась в опору этой чуть не развалившейся на куски семьи.

«Я не хочу терять свой мир. Ради мужчины превозмогать боль или усталость? Любой ценой создавать комфорт? Нет!» — Зоя тут всегда вспоминала подругу Соню, попытавшуюся успеть все и в результате оказавшуюся прикованной к домашнему очагу. «В юности надо было делать этот рискованный шаг — пытаться научиться жить чужой жизнью, — думала Зоя, искренне гордясь своим выбором. — Теперь поздно. Да, только в юности, когда кажется, что вот этот встретившийся человек бог и царь. Но не тогда, когда ты прошла такой сложный путь к собственному счастью».

Не раз Зою Абрикосову посещала мысль о том, что никаких готовых схем и рецептов этого счастья нет. Оно достигается путем невероятных, иногда сумасшедших поступков. Эти поступки и есть судьба. Мысленно «пробегая» по всей истории отношений с Граниным, она убеждалась, что той любви, которая была вначале яростной, раздирающей нутро и лишающей воли, ей недостаточно. А точнее, она переросла ее. Но любви, которая сродни работе, с ее усталостью, раздражением, срывами и конфликтами, любви «семейной», ей не надо. Ей очень нравится быть любимой и нужной, но не каждый день, потому что каждый день такого быть не может. Ей нравится та дистанция, которую она выбрала, потому что расстояние не только делает ее желаннее, но и позволяет не раствориться в другом человеке, не позволяет потерять себя и, наконец, дает такую роскошь, как одиночество. Не тоскливое, похожее на болезнь, а одиночество уютное и плодотворное, наполненное смыслом и истинным удовольствием.

… — О чем ты так задумалась? О моих словах? — Соня все-таки выпила водки, которую ей заботливо подала Зоя.

— Нет, я думаю о том, что личной жизни нет. Есть просто судьба, которую надо разглядеть.

Эпилог

Пять лет спустя

Подруги, как всегда, прибыли на полчаса раньше.

— Ну, теперь Зойку ждать придется! — вздохнула Люда и заказала себе вина.

— Сами виноваты — не надо было спешить! — Прибывшая на машине Соня пила кофе.

Это была их традиционная встреча — много лет подряд подруги, которые могли по полгода не видеться, неизменно встречались в конце мая. Перед летним сезоном, перед тем, как они разъедутся по дачам, санаториям и прочим курортам, они встречались, чтобы подвести итоги зимнего сезона. Справедливости ради надо отметить, что в первую очередь они виделись затем, чтобы поддержать друг друга, поучить друг друга и немного друг перед другом похвастаться.

— Ну, ты уже собралась на свою дачу? — Люда посмотрела на Соню. За последний год та сильно похудела, но эта худоба была далека от гламурной. Соня казалась изможденной.

— Собралась, — кивнула Соня. — Каждый год удивляюсь — в мае везем «газель» домашнего скарба из городской квартиры, в сентябре — такую же «газель» — назад, с дачи. Что это за вещи, которые с таким постоянством мигрируют?! Люда, ты не поверишь, я и сама не знаю. Я не могу за ними уследить. Они сами по себе, мы, люди, сами по себе.