— Нерпа моя, я занял у Валерки. И с понедельника перехожу к нему на работу.

— Ты увольняешься из института?! — Полина от ужаса уронила лимон на пол.

— Да, так больше нельзя! Пока я стану ученым с большой буквы, мы с голоду умрем. Дело решенное, я уже написал заявление, и шеф его подписал. Расчет будет позже, а в понедельник я уже буду работать на новом месте. И между прочим, начальником отдела, а потому, нерпа, без слез и уговоров!

Полина не знала — радоваться или огорчаться. Она устала от безденежья, но и работой мужа в известном институте гордилась.


Костя ждал Полину у метро. Обычно она заходила к нему в контору, и они вместе шли домой. Сегодня она попросила ее встретить. Наконец в толпе мелькнул розовый пиджачок. Костя внимательно посмотрел на Полину, идущую ему навстречу. «Умеет одеться жена!» Его охватила гордость — на молодую женщину в узких синих брюках и такого же цвета замшевых туфлях на низком каблуке все обращали внимание. Яркий пиджачок делал наряд весенним и не таким строгим.

— Что у нас в свертке? — Костя подхватил большой белый пакет. Жена, потирая покрасневшие пальцы, сначала ничего не ответила. Она дула на руки и пыталась пошевелить пальцами.

— Ты не поверишь — скороварка. Настоящая, немецкая. Сегодня клиент приезжал, буклеты заказал и расплатился «борзыми щенками». Всем досталось по кастрюле.

— Тяжелая какая… Нерпа, почему не позвонила? Я бы тебя у работы встретил…

— Да ладно… Слушай, давай мясо купим и приготовим в ней, а?!

— Не вижу препятствий! И еще красного винца. Сухого. Посидим, как раньше. А хочешь, зайдем в коммерческий магазин и купим креветок, больших. Королевских.

Жена прижалась к нему, а Костя подумал: «Как хорошо, когда есть деньги».

Они неспешно пошли по весенней улице. После нескольких лет очень тяжелой жизни, когда вообще непонятно было, что со всеми ними будет, наступил покой. Покой не в смысле безмятежности, а покой — в смысле четкого определения целей и ясного понимания, как их достичь. Другими словами, с того момента как Костя оставил свою научную работу, многое изменилось. Их, как и всех граждан, швырнуло сначала в одну сторону, потом в другую, потом маятник чуть-чуть замедлил ход, дал время «перехватить руку» и поверить в неплохое будущее.

Алеша подрос. Еще до всех потрясений, которые накрыли страну, Костя успел сделать стремительную карьеру — через год после перехода на закрытое предприятие он уже стал заведующим подразделением. И занимался тем же, что и на предыдущей работе, только порядка здесь было больше, финансировалось это лучше, а зарплата была просто фантастической. В семье появились деньги, новая мебель, импортная музыкальная техника, большой цветной телевизор. В отпуск они ездили теперь в Ригу и на два месяца. Сын учился в лучшей московской школе. По выходным Алеша занимался теннисом на динамовских кортах. А каждые зимние каникулы вместе с Костей катался на горных лыжах. Отношения между супругами не менялись. Казалось, время не разбавляет высокую концентрацию привязанности, тепла и заботы, царивших в их семье. Муж все так же любил жену, а жена — мужа. Подруги, и одинокие, и замужние, вынесли вердикт:

— Поля, тебе просто повезло… Так не бывает, чтобы и воспитанный, и красивый, и порядочный, и к детям так относился.

— Бывает, раз у меня так, — отвечала она.

— Ну неужели ты ни разу его не ловила ни на чем? — пытала ее за бокалом вина всегда неравнодушная к чужому счастью соседка Людмила.

— Не ловила… Так, иногда ревную. Чтобы «жизнь малиной не казалась», но чтобы заметить что-то такое… нет, не замечала.

Полина говорила правду — муж после работы всегда шел домой. Никуда никогда не ездил без нее. В командировки не отлучался. Звонков подозрительных никогда не было, писем тоже. «Наверное, все-таки что-то когда-то… Но ведь я об этом не знаю, и слава богу!» — эта мысль проскальзывала, как холодная речная змейка, и быстро исчезала. Сама Полина кокетничала с мужчинами, но всерьез думать об отношениях с кем-либо?! Это не могло даже прийти в голову. С мужем ей было прекрасно во всех отношениях даже спустя десять лет.

Все это время Полина стояла на страже домашнего очага — устраивала семейные обеды по воскресеньям, шумные вечеринки для общих друзей и вылазки вдвоем в Серебряный Бор, где, собственно, и началась их семья. В доме она переставляла мебель, меняла занавески и картины на стенах. И все равно ей казалось, что надо что-то изменить, улучшить, украсить.

— Послушай, может, нам ремонт затеять? А то новая мебель на фоне наших стен и пола…

— Ну давай сделаем. Надо прикинуть, во что это обойдется…

— Ты прикинь, а я пока обдеру. — Жена обожала делать ремонт, особенно красить окна и забивать гвозди. Гвозди нужны были для картин, которые с легкой руки тещи появлялись в их доме. Та была страстным коллекционером и детей воспитывала в том же духе.

— Да подожди, Нерпа, позовем рабочих.

— Да ладно, ты мне только мебель отодвинь…

Наконец-то они почувствовали себя независимыми. У них появились не только деньги, но и свободное время, которое заполнилось интересными занятиями и планами. По вечерам они по-прежнему собирались на кухне втроем, и казалось, никого счастливее в этом мире нет.

А дальше события стали развиваться стремительно. Мебель была сдвинута, обои — оборваны, покрытие с пола снято, проект Кости в закрытом учреждении «заморозили», потом сократили зарплату, потом перестали платить вовсе. Кандидат физико-математических наук остался без работы. Голые стены, сдвинутая мебель и обшарпанный пол стали символом новых времен. А потом на пол и стены стало плевать. Потому что, забирая сына от бабушки, Полина увидела танки, двигающиеся по Ленинградскому проспекту.

— Мам, они на парад?

— Ага, на парад.

Она привезла Алешу домой, быстро замесила душистое тесто, сварила густую шоколадную глазурь, напекла плюшек и, когда в доме запахло ванильной безмятежностью, достала «Винни-Пуха» и, выключив телевизор, принялась читать книжку сыну. Леша давно умел читать и писать, а Винни-Пух для него был любимым, но глубоким детством. Но Полина не могла сказать ребенку, что целый день звонила мужу на работу, но сотрудницы все время отвечали, что Костя вышел. То за какими-то схемами, то за спиртом, то еще за чем-то. Она слушала и понимала, что ей врут — никакой работы в заведении давно нет, все лаборатории распались, научные проекты больше не финансируются, а люди ходят на работу из‑за талонов на продукты. Она понимала, что муж ушел туда, куда ехали танки. Наконец раздался звонок. «Господи, слава богу!» — Она открыла дверь.

— Привет, покорми меня и дай что-нибудь с собой, ты там консервы покупала, давай их все, в старый рюкзак сложи.

— Я тебя никуда не пущу! Там страшно… — Она встала у двери.

— Я все равно пойду. Мне перед Лешкой потом стыдно будет… Да и мужики там все институтские… Нерпа, не бойся, много пить не будем. — Он сделал вид, что собирается на обычную институтскую встречу. Муж не умел говорить громкие слова. Он просто взял рюкзак и ушел.

Августовский вечер был теплый, немного влажный и очень уютный. А их город стал страшным в своей неопределенности. Сына Полина уложила спать в их большую постель, сама, не раздеваясь, легла рядом и слушала радио. В течение этих трех дней муж забегал домой два раза. Быстро переодевался, брал продукты, целовал ее и исчезал. На третий день, когда уже весь город высыпал на улицы и ликовал он приехал домой и, еле держась от усталости, сказал:

— Все, больше никаких революций — спать.

Она легла рядом, обняла его и поняла, что так любить, как любит она, нельзя. Потому что можно сойти с ума.

После всех политических потрясений оказалось, что жить не на что. У них обоих были мизерные зарплаты, которых не хватало даже на еду, сбережения растаяли. Квартира, подготовленная к ремонту, являла собой образчик руин периода новейшей истории. Полина написала заявление об уходе. Она ушла в полную коммерческую неизвестность. В чистом поле, с нуля, не зная ничего о бизнесе, Полина организовала с коллегой рекламное агентство. Этот резкий переход от нищенской стабильности к возможным капиталистическим успехам сопровождался грандиозной истерикой. Муж просидел с ней всю ночь и попеременно то уговаривал ее остаться на прежней работе: «Давай, я завтра же уволюсь. Уйду в кооператив», то соглашался с ней, что там она закиснет. Ревела Полина от страха, от жалости к ним всем и от понимания, что революция в их семье свершалась именно сейчас. Муж оставался на привычном месте, где платили смешные деньги раз в месяц, — они решили, что Полина первая уйдет с работы, он ее будет страховать, а потом уже уволится сам. Как только станет ясно, что у жены все получается. Через полгода стало ясно, что все получилось — она нашла первый заказ, получила прибыль. На эти деньги они наконец купили ей теплое пальто, мужу зимние ботинки, а сыну новый рюкзак. Наступала новая эра.

В этой новой эре было много того, что их забавляло, пугало и озадачивало одновременно. В этой эре могли быть деньги — они были своими собственными, которые ты сам зарабатывал, и при этом от твоей расторопности зависело их количество. В этой новой эре могло не быть никаких денег — ни твоих собственных, ни государственных, и от твоей расторопности практически ничего не зависело. В этих новых временах появились враги — самые настоящие, не те, что в профкоме обманным путем получали твою путевку в Сочи, а люди, способные убить из‑за места под солнцем. Новые времена были похожи на душистый чай в диковинных пакетиках — хотелось попробовать все виды разом и совершенно не приходило в голову, что настоящий чай в пакетиках не бывает. В этих новых временах было слишком много всего соблазнительного и неизведанного, а еще вдоволь человеческой растерянности, обиды, страха и свободы для всех.