— Это же перья из крыла Блаженной Ларины, — прошептала она. — Из крыла, которое даровал ей Господь.

Он не стал рассеивать ее заблуждение. Пусть и дальше живет под девизом sola fide. Его настоящих планов она знать не должна.

— Верно. — Гаррен приложил палец к губам. — Только никому ни слова. — Он достал одно перо с осторожностью, с которой родители баюкают свое единственное дитя.

— Мне поручено отнести их в усыпальницу, но вы же понимаете, об этом лучше помалкивать.

Огромные синие глаза, округлившись, стали еще больше. Брови взлетели вверх — одна ровная, вторая с надломом, словно перебитое птичье крыло.

— Где вы их взяли? — Шепот превратил рощицу в святилище часовни.

— Не могу сказать, — таким же заговорщицким шепотом ответил он. — Сами знаете, почему.

Она вздохнула с видимым облегчением.

— Я знала, с самого начала знала, что вы особенный. Когда я увидела вас у матушки Юлианы, внутри у меня стало так жарко, как будто я молилась святым перед алтарем.

Ему в тот момент тоже стало жарко. Правда, это ощущение не имело к молитвам ни малейшего отношения.

Она торжественно произнесла несколько слов на латыни.

Моргнув, он кивнул и притворился, будто вспоминает, какую главу и стих она процитировала. В монастыре он был не самым прилежным учеником.

— Это означает «Вознесите многие почести посланцу Божьему», — горделиво улыбаясь, сообщила она. — Я сама это написала.

— Что-что вы сделали?

— Ну, иногда я складываю слова, чтобы получилось похоже на цитату. — Она опустила голову. — Поправьте меня, если нашли ошибки.

Он кивнул с деланно понимающим видом и решил не ставить ее в известность, что его познания в латыни были крайне скромны.

— Только не говорите никому о перьях. — Нельзя допустить новых небылиц о его особенной связи с Господом.

Держа руки за спиной, она вновь воззрилась на перья.

— Реликвии обладают силой святых. Они способны сотворить чудо.

Чудо… Эта девочка верит в чудеса.

— Вы когда-нибудь видели чудеса своими глазами?

— Нет, но много о них слышала.

— А вдруг это просто россказни?

— Как вы можете так говорить?

— Пилигримов на свете больше, чем исцеленных.

— Потому что Господь помогает только тем, чья вера крепка.

— То есть, если человек не получил исцеления, то виноват именно он, как якобы неверующий, а не Господь, которому безразлична его судьба?

Синие глаза ярко вспыхнули.

— Чудеса существуют, и тому есть множество подтверждений. Вспомните, как Томас де Кантилуп оживил утонувшего сына мельника. Или исцеление монаха, завернувшего свои больные руки в епископскую столу, или…

— Чудесное воскрешение графа Редингтона при Пуатье, — подсказал он.

— Да. Вы сотворили истинное чудо. — Не распознав иронии, она протянула руку, и ее пальчик нерешительно завис над пером. — Можно… можно мне потрогать его?

«Можете бросить его на землю, где оно когда-то валялось, и растоптать вместе со всей его мнимой святостью», — подумал Гаррен, на мгновение приревновав к тому, что предметом ее страстного интереса был не он, а дурацкое перо.

— Только осторожно.

— У меня есть очень важная просьба к Богу. — Взгляд ее глаз пронзал насквозь. — Как вы думаете, Блаженная Ларина поможет мне?

Гаррен знал, как Он отвечает на молитвы. Он умолял Всевышнего сохранить его родителям жизнь. Но Он ответил «нет».

— Господь слышит наши молитвы, — с горечью сказал он. — Но не всегда отвечает на них желанным для нас образом.

Она со вздохом кивнула.

— Вот и сестра Мария говорит то же самое. Поэтому мне нужна помощь Блаженной Ларины. Иногда Бога нужно просто чуть-чуть подтолкнуть.

Как и он когда-то, она верила, что Господь откликнется на ее молитвы, и Гаррен не знал, жалеть ее или завидовать.

Доминика нежно погладила перо. На губах ее распустилась улыбка, а на щеках заиграли ямочки.

— Пальцы покалывает, — прошептала она.

У него покалывало все тело, но по куда более прозаичным причинам.

Она опять заговорила на латыни, и он принял глубокомысленный вид.

— Если иметь веру, можно и горы переставлять. — Она улыбнулась. — Апостол Павел, послание к коринфянам. Я немного поменяла слова.

Он проглотил смешок, а с ним и мимолетное сочувствие к матушке Юлиане.

— Помните, никто не должен знать, что я несу с собой эти перья.

Сложив пальцы в щепотку, она покрутила ими около рта, словно запирая его на ключ. Детская непосредственность этого жеста вызвала у него улыбку.

— Вы сделали мне бесценный дар, — произнесла она. — Разве я могу предать ваше доверие?

Нечего предавать, это обычное гусиное перо! — чуть было не выпалил он, но не смог разрушить окружавшее ее мерцающее сияние веры. Пока что.

— Как вы думаете, Он не против, чтобы я рассказала вам, о чем молюсь?

Гаррен мысленно заклинал ее молчать, ибо не хотел узнавать о ней больше положенного. Не хотел знать ничего, что могло растопить его сердце.

— Решайте сами. — Он пожал плечами. — Богу без разницы.

— Странное заявление от человека, несущего на себе реликвию. — Она облизнула губы и закусила нижнюю, словно не решаясь доверить ему свою тайну. — Если не считать монахинь, я еще никому об этом не рассказывала. — Робкая, задумчивая улыбка. — Впрочем, никого, кроме монахинь, я и не знала.

Губы ее приоткрылись. Синие глаза засияли верой в чудо. В спокойном состоянии в ее лице не было ничего примечательного. Оно было простым. С самыми заурядными — за исключением, разве что, рта — чертами. Но эти сияющие глаза будто распахнули дверь в глубины ее души.

И затронули его душу.

Внезапно ему страстно захотелось узнать, о чем же она мечтала темными одинокими часами между вечернями и заутренями, когда монастырь погружался в сон, и она оставалась наедине с Богом.

— Хорошо, — сказал он и заключил ее руки в свои ладони, впервые не побоявшись потеряться в синеве ее глаз. — Скажите мне, чего вы хотите.

Она придвинулась ближе — так близко, что он уловил ее женский аромат и порадовался, что сидит, ибо внезапно у него ослабели колени. При виде того, как взволнованно вздымаются ее груди под серым балахоном, его тело пронзило самое нечестивое из желаний.

— Я хочу вступить в орден, — сказала она.

Гаррен заранее знал, что она скажет. И все же от ее признания скрутило желудок. Она мечтала разменять свою жизнь самым глупейшим образом, отбивая поклоны тому, кто никогда ее не услышит. Он непроизвольно сжал кулаки, не замечая, что сминает ее пальцы. Она верила в Бога, который отвечал на молитвы, как ему вздумается. Вот он, Его ответ. Стоит перед ней во плоти, хотя она еще не подозревает, что это его, Гаррена, Господь ниспослал в ответ на ее молитвы.

Необычайное злорадство снизошло на него при мысли, что скоро он вызволит ее из сетей Господа. Он сделает ее свободной, как когда-то давно жестокое разочарование освободило его самого.

— Вы уверены? — в конце концов выдавил он.

Она потянула пальцы на себя, и он разжал кулаки, внезапно осознав, что сжимал их настолько крепко, что, верно, причинил ей боль.

— Да. Господь тоже этого хочет.

Он рывком встал и отвернулся от ее взгляда. Утренние воробьи оживленно чирикали.

— Откуда вам известно, чего Он хочет?

— Вы говорите совсем как матушка-настоятельница. Я просто знаю это, и все. Я чувствую, что мое место в монастыре. Только там я могу… — Она осеклась. — Только там я себя представляю.

Круто развернувшись, он помахал пальцем у нее перед носом.

— Откуда в вас эта уверенность? Вы же больше нигде не бывали и ничего не видели. — Если он уничтожит ее мечту, то что даст взамен? Он подавил чувство вины. В конце концов, у женщин есть и другая стезя. — Вдруг однажды вам захочется замуж.

Она присела на пенек.

— Я никогда не задумывалась о браке.

— Большинство людей вступает в брак.

— Но не вы.

— Мне нечего предложить жене. — Слова были на вкус как прокисшее вино.

— А как же ваш дом?

Дом. У него перехватило дыхание, как от удара под дых.

— Мой дом принадлежит Церкви.

— Вы отдали его Церкви, когда ушли в монастырь? — Она встала, перекрестилась и почтительно преклонила перед ним колена.

Гаррен фыркнул. Он отдал Церкви все — свой дом, свои надежды, даже свою жизнь. И что получил в награду? Предательство.

Она не сводила с него глаз. Бровь, похожая на сломанное крыло, приподнялась. Она ждала продолжения рассказа. Ждала нового доказательства его святости.

Вздохнув, он присел с нею рядом и взял за руку.

— Встаньте. Не надо лепить из меня того, кем я не являюсь.

В синих глазах появилось смятение.

— Но вы и не тот, за кого я приняла вас сначала.

В день их знакомства ему показалось, что она видит его насквозь. Но потом ее ослепила вера. Вместо грешника, кем он являлся на самом деле, она стала видеть в нем святого. Что будет, когда она узнает правду?

Отринув эти мысли, Гаррен сложил перья обратно в серебряную коробочку. Он пошел на это ради Уильяма. Вот его оправдание. Но когда он попытался связать створки шнурком, пальцы его затряслись.

— Давайте я помогу. Завяжите на один узел, потом я прижму его и завяжете второй. — Правой рукой она прижала шнурок. На ее среднем пальце он заметил смазанное черное пятнышко поверх маленькой мозоли и узнал его. Чернила. Как на руках братьев, которые днями напролет занимались копированием манускриптов. Он потер пятнышко большим пальцем.

— Что это?

Она торопливо поменяла руки.

— Ничего.

И, низко опустив голову, спряталась от него за завесой волос, так, что они почти полностью закрыли их ладони. Он бережно отвел золотистые пряди в сторону.