Дарья Степанова - Девальвация человечности

— Судить? Как резко вы это сказали. Я говорю, то, что думаю, а думаю я о том, что чувствую. И ваша картина порадовала меня утром. На мгновение мне даже забылся весь этот кошмар происходящий вокруг. Вы талантливы и покорите этот мир.

— Этот мир уже покорен, — с досадой произнесла она. — И художество, как форма, отражения чувственного мира, благо пока не запрещено, но власть нас не жалует. Что уж тут сказать, политика такая, — она слегка сдвинула брови, но это было не столько возмущение, сколько досада. И на лице от той грациозной улыбки, что пару минут назад освещала комнату, не осталось и следа.

— Не жалует? Что вы имеете в виду? — взволнованно спросил он.

— Именно то, что подразумевает это понятие. Знаете, о каком случае говорил Игнат, ну том самом, который породил в нем чувство, что мне нужна защита?

— Он ваш брат, это чувство породила в нем сама природа, первозданная любовь.

— Да, — обескураженная столь чудесной мыслью произнесла Ия. — Но вы же, прекрасно поняли, что я совсем не это имею в виду.

— Разумеется, я вас слушаю.

— Так вот, на прошлой неделе в академии проходила выставка, где дозволялось участвовать лучшим студентам. Одна художница представила свою работу, величественная Фемида была изображена с весами, на которых располагались сердце и символичное отображение разума — две гемисферы.

— Геми…что? простите мою оплошность, но я понятия не имею о значении этого слова.

Ия слегка приподняла бровь от удивления, но смягчила этот жест скромной улыбкой, так что у Демьяна не возникло неприятных ощущений по причине своей неосведомленности. Затем она продолжила.

— Проще говоря, это два полушария мозга. Так вот, подножье Фемиды украшала золотая лента с надписью «Залог процветания — равновесие». Видите связь? Черт, Ат Мантира был на той выставке. Бедную художницу прилюдно выгнали. А теперь за антиполитическую пропаганду она сидит в тюрьме. И одному Богу известно, что ее ждет, — тяжело вздохнув, она перевела дыхание. — Именно поэтому Игнат защищает меня, у него и так своей работы полно, а теперь еще и это. Я пыталась ему объяснить, что крайне осторожна и не пишу таких работ, но теперь за нами в академии пристально наблюдают, и это все усложняет.

Она говорила все это с особым пылом человека, зажатого обстоятельствами. Демьян же был обескуражен этой картиной. Ия выглядела крайне печальной и в сверкающих глазах, словно готовы были образоваться капли слез. Он резко подскочил с кресла, подошел к ней и сел напротив. Затем, взял её руки в свои и посмотрел прямо в глаза.

— Ия, у вас дар, политики сменяют друг друга на посту, чаще чем, сменяется время года, нам ли не знать. Да, сейчас дела обстоят намного хуже, чем раньше, ибо ни один лидер страны никогда не пропагандировал то, что внушает нам эта женщина. Но знаете что, Гофман может запретить рисовать, но не может запретить быть талантливым художником, она может запретить демонстрировать любовь, но не может запретить любить, бесспорно, она ужасно опасна, но это не дает ей власти над сердцами. Известно ли вам значение фамилии, что вы так гордо носите?

— Что? Фамилии? — Ия изумленно смотрела на Демьяна, она слушала его, боясь пропустить хоть одно слово, и неожиданный вопрос застал ее врасплох. — Ну, Реми значит, — начала она неуверенно, впрочем, ни одна мысль по этому поводу не приходила ей в голову, собственно говоря, ранее её это особо и не интересовало.

— Да, фамилия, — с уверенностью произнес он. — Это сокращение от венгерского слова «remeny», оно означает надежду.

Внезапно, из-за угла послышался, чей-то кашель, который, несомненно, привлек внимание Ии и Демьяна. Игнат намеревался утолить жажду и стал невольным слушателем последней части разговора, который был прерван, но отчетливо запомнился им обоим. Незавершенные действия всегда запоминаются лучше завершенных, этот психологический феномен получил название «эффект Зейгарник». Демьян покраснел, извинился и покинул комнату под предлогом необходимости отлучиться.

— Понятия не имею, что только что тут произошло, но мне понравилась речь этого парня, — самодовольно произнес Игнат и оставил сестру наедине со своими мыслями.

Большое высокое здание на центральной площади Тэмвуда было оборудовано для активного наблюдения за жизнью общества. Эта большая, стеклянная высотка походила на бизнес-центр. Тысячи сотрудников следили за тем, чтобы никто не вносил брешь в их идеальную систему. Разработанные инженерами института современных технологий, специальные датчики считывали эмоции людей по мимике, подобная, усовершенствованная технология позволяла прекрасно отлавливать преступников.

— Вызывали, Мисс Гофман? — удивленно поинтересовался Гордон Наркисс.

— Как ты считаешь, — она обращалась к нему, не оборачиваясь, продолжая наблюдать за городом. — Что эффективнее, работа жалких трусов, которых ты заманиваешь в свое секретное подразделение, или новые, безупречные датчики?

— Я не понимаю.

— Стоит ли продолжать вкладываться в твое дело?

— Мисс Гофман, Линда, — начал пресмыкаться он. — Я понимаю, что эти, как вы их там называете, датчики, совершенны, для нашей деятельности, но давайте не будем забывать, что именно благодаря эффективной работе моего подразделения, люди стали бояться, ведь именно с моих подчиненных и начались все аресты, репрессии.

— Что ты хочешь этим сказать? — обернулась она к нему, искривив лицо в полуулыбке.

— Если пройдет слух о роспуске секретного подразделения, народ может решить, что вы потеряли хватку, к тому же датчики, это нечто новое, на то, чтобы внедрить их во все города и мелкие населения уйдут годы.

Гордону страшно не хотелось, чтобы его дело прикрыли, потому что власть, которой он обладал, опьяняла его самолюбие. Среди всех высокопоставленных лиц, он был словно главным мафиози, всегда предпочитающим быть царем, среди равных. Эта роль, которую он сам себе выбрал и в которую не уставал играть, никогда.

— Пожалуй ты прав. Пока оставим все как есть, начнем вводить датчики и посмотрим, что из этого выйдет. Но Гордон, по аккуратнее, сократи количество арестов, если мы поубиваем всех бедняков и средний класс, некем будет править, филиалы «Ясного разума» почти переполнены. Слишком много малоценных граждан, слишком много трупов. Проводи работу более секретно и осмотрительнее. Нам нужно безусловное подчинение, помни об этом.

— А как вы смотрите на то, чтобы отправлять неподходящих кандидатов на тяжелые физические работы, пусть добывают полезные ископаемые, роют шахты, пусть гниют там, отдавая нам жизни с пользой, — он улыбнулся, заметив на ее столе манящую бутылочку рома.

— Тюремные заключенные, убийцы и маньяки, они там работают. Хотя, если отправлять туда физически хорошо слаженных мужчин, пользы для нас явно будет больше от их работы, нежели, чем от их смерти. Браво Гордон, я то, полагала ты меня уже не сможешь удивить, — рассмеялась она. — Что, любишь ром? — уже поедая ненасытными глазами бутылку, он утвердительно кивнул. — Тогда давай выпьем, за еще один прекрасный план. Сегодня же подпишу новый приказ.

— За еще один шаг к свободе от страсти! — он залпом выпил весь налитый ром и раскланиваясь покинул мисс Гофман.

Если бы политики больше думали о людях, чем о стране, вторая, следует полагать, процветала бы, а не предательски увядала под гнетом непонятных устремлений правителей.

Свежий ветер с улицы осыпал лицо Демьяна осенней моросью. Как и утром, все было по-прежнему серым. Он закурил сигарету и присел на ступеньки, ведущие к двери отеля.

— Что, черт возьми, это было? — спрашивал он себя снова и снова.

Ему хорошо было знакомо ощущение волнения, не раз он испытывал это чувство перед полетом, но здесь, было нечто не столько большее, сколько диаметрально другое. Демьян пытался понять, что именно пробудило в нем столь сильный эмоциональный порыв, реакцию, которую ранее за собой не замечал. Он стал продуцировать внутренний диалог, что делал всегда в минуты, когда хотел разобраться в своих чувствах, эмоциях, состояниях и причинах поступков.

— Когда я впервые услышал ее звонкий смех, он показался мне родным. Не знаю почему, но именно это слово должно здесь стоять. Не знакомый, не приятный, не красивый, а именно родной. Я не знаю, почему, но я так чувствую. Затем я увидел ее лицо, ее красивое лицо, словно само счастье, она излучала внутренний свет, подобно солнцу. Странно, мне всегда казалось, что любовь с первого взгляда невозможна, что это просто сказки. В смысле, ты, конечно, можешь внезапно для себя полюбить дивную обложку для книги, но ты не сможешь полюбить саму книгу, потому как не успеешь понять ее суть в столь короткий миг «первый взгляд». Любовь к обложке, телу, ведь, совсем не тождественна истинной любви, потому как тело может быть изуродовано временем или болезнями. Да, тебе может нравиться внешний вид, но любовь рождается в самом сердце души и к другой душе она тянется. У души же нет точеного носа и изящных рук, нет физического очертания, ее нельзя увидеть, как и саму любовь. Так разве можно с первого взгляда полюбить то, что еще не познал?

Он задавал себе все больше и больше вопросов в попытке найти хотя бы один ответ. Попытавшись, абстрагироваться от своих эмоций Демьян стремился сосредоточиться, на том, что чувствует на соматическом, телесном уровне.

— Когда я впервые посмотрел на нее, ноги ослабли, будто из под них нагло выбили, вытащили землю и каждое последующие движение, мне казалось неловким, неуклюжим, даже смешным. Это как пытаться контролировать шаг во время ходьбы, когда делаешь что-то привычное, это происходит само собой, автоматически, но как только ты начинаешь задумываться о конкретном действии, шаге, например, то начинаешь спотыкаться. Я вот всегда спотыкаюсь. В тот момент я ощущал себя раскачивающимся, на больших качелях ребенком, это когда ты стремительно летишь в высь и внутри все сжимается, в животе пробегает дрожь и ты не можешь это контролировать. В этот момент ты вообще не властен, что-либо контролировать. Потом качели и тебя вместе с ними отбрасывает назад и время словно останавливается, ты испытываешь чувство восторга и волнения единовременно, но с удвоенной силой. Прилив жара во всем теле и это ощущение в животе не проходят. Сердце стучит так, что ты слышишь каждый удар, и будь у тебя потребность посчитать пульс, необходимость прикладывать палец к запястью, тут совершенно отпала бы. В этот момент ты чувствуешь и слышишь свое сердце. Если в этом не скрывается любовь, тогда я определенно ничего не смыслю. Подумал Демьян.