Дарья Степанова - Девальвация человечности

Перед ними расположилось небольшое здание, состоящее из 4-х этажей. Оно было довольно старым и ветхим, проходящему мимо и в голову не придёт, что здесь кто-то может жить. Обшарпанные синие, давно не крашеные стены, напоминали заброшенные дома, что скорее нуждались в ликвидации, нежели в реставрации. Над неброской деревянной дверью висела старая табличка «Северное сияние», это был небольшой отель, который, как и всё здание казался бездушным, мертвым. Мирон стал заходить, и Демьян смиренно последовал за ним.

Внутреннее убранство отеля было чуть лучше, чем того следовало ожидать. Старый красный ковер в прихожей, маленькие милые безделушки, жалкие копии величайших картин и большие старые лампы придавали этому месту некое подобие уюта. Демьян почувствовал головокружительный запах еды, но не решался спросить у своего спутника о возможности перекусить перед сном.

— Ах Мироша, это ты? — послышался издалека нежный женский голос.

— Моя родная душа, кто же это ещё может быть. Кстати я не один.

Из соседней комнаты вышла женщина, лет 30-ти. Выглядела она очаровательно нежно, слегка под стёртый макияж придавал ее глазам усталый вид, но отчего то, это не оказывало негативного впечатления. На ней был старый пепельно-розовый халат. Длинные крашенные под блонд волосы, небрежно спадающие из замысловатой прически по плечам, грациозно обволакивали шею. Поцеловав Мирона она с вопросительным тоном посмотрела на Демьяна.

— Меня зовут, — осторожно начал незваный гость.

— Ах дорогая, не смущай гостя. Это Демьян, друг моего брата, не раз, спасавший ему жизнь, мы недавно говорили с тобой о нем. Представляешь, какое совпадение, именно его я и намеревался искать, и именно он забрёл ко мне на работу. Вот она судьба то, судьбинушка, — добродушно произнес он, посмотрев теплым взглядом на гостя. — Ну и глупец, — почесывая голову продолжал он, — Я чудом выпроводил его из кафе до того как бедолагу повязали стражи закона. Вид у него, конечно, был, заливаясь задорным смехом, рассказывал он, да и я не на шутку испугался от вольности его речи. Демьян стоял неподвижно, пытаясь вставить хотя бы слово, но позже решил не вмешиваться до тех пор, пока к нему не обратятся напрямую.

— Мистер Мод, мы рады, что вы благополучно добрались, меня зовут Мария Гранд, я жена Мирона. Ох, что же это я. — волнительно спохватилась миссис Гранд. — Вы наверно ужасно голодны, следуйте за мной.

Демьян выдохнул. Еда и сон, вот все что занимало последние два часа его жизни. Они сели ужинать в небольшой, скромной гостиной, что служила столовой, когда количество гостей превышало двоих. Большой камин, расположенный в дальнем углу комнаты, не был особенно красив, но создавал атмосферу домашнего уюта, а большой деревянный стол, пускай и не был новым, глянцевым, но отлично вписывался в общий интерьер. К тому же приятно приглушенный свет ламп и запах горячей еды создавали полное ощущение комфорта и защищенности. Мария принесла только что разогретый плов из дикого риса и красное полусладкое вино из своих запасов. На протяжении всего ужина, Мирон волнительно ждал, пока на него осыплется шквал вопросов, но попутчик его был совсем бессилен и с быстрой жадностью поглощал пищу до тех пор, пока к нему не пришло чувство насыщения. Мария понимающим взглядом не лишенным сожаления смотрела на эту душераздирающую картину и только после того, как удостоверилась в сытости гостя, отвела его в одну из комнат отеля. Коснувшись головой подушки, Демьян уснул крепчайшим сном. Захлопнув дверь, она тихонечко спустилась вниз и присела возле разгоряченного камина.

— Оставь, я уберу посуду, — устало обратилась она к мужу.

— Мне не сложно, и ты не должна все делать по дому одна, я помогу, — он поцеловал ее в лоб и стал убираться.

— Удивительно насколько сильно может парализовать человека страх, насколько сильно его может смутить вина, какой огонь разжигает в нем гнев, и как ловко его вышибает любовь. Corpus amygdaloideum — миндалевидное тело, не больше двух сантиметров. Такая маленькая, и такая важная структура мозга, а какой эффект. Если бы не было эмоций, была бы жизнь? Можно было бы говорить о жизни в привычном для большинства людей понимании? Если исходить из того, что отношение, когнитивный компонент эмоций, то без последнего, у нас навряд ли бы возникал интерес к чему либо, во всех сферах деятельности. Была бы мотивация, если бы наше отношение к окружающей действительности было бы безразличным? В чем тогда был бы смысл? Жить ради жизни? — маленькая пауза для вдоха. — Без эмоций и ключевой компонент всех религий, вера, пала бы. А человек, не имеющий веры, во чтобы то ни было, лишен и опоры, фундамента, так, пожалуй, сложно устоять. Без эмоций: гнева, радости, вины, сострадания, человек, вероятно, вообще перестал бы быть человеком, ибо даже среди животных продолжало бы существовать больше эмоций, чем у него. А так, это что-то из области фантастики. — Мария разговаривала, не сводя взгляда с камина, и словно обращалась куда-то в пустоту, куда-то к вселенной. — Чего ради грабят этот дом, дом, что внутри у каждого, — минутное затухание речи, монолог прервался. — А, ты как считаешь?

— Мария, я полностью согласен с тобой, иногда нас окружают вопиюще ужасающие вещи, события, иногда абсолютно глупые и бессмысленные, это же…Я вот, что пытаюсь сказать, эмоции — это в первую очередь наши личные краски. Порой мне кажется, что нас от рождения собирают. Знаешь, словно всеобщий родитель готовит первоклассников к школе, немного бирюзового или карего оттенка, для красоты глаз, чуть-чуть смуглости кожи, щепотку склонности к худобе или полноте, и не забудьте про список наследственных заболевай, а в довесок дает еще и набор фабричных красок, мол, сам выбирай как ими распорядишься. И мы начинаем растрачивать этот бесконечный запас, где-то добавляем больше яблочной гармонии, где-то апельсиновой радости, грязно-желтой зависти, густого, кровавого гнева, металлического безразличия. Жизненные события холст, а мы все художники, выходит, что и каждый талантлив. Великая способность человека, смотреть даже на хреновые события, через призму розовых очков, поразительно как сказывается на благополучии душевного состояния. А сегодня, они хотят забрать это краски, дают серый козявочный цвет и оставляют с этим жить, по крайней мере, так говорят, мы то, прекрасно знаем, что это не жизнь, — взяв жену за руку, Мирон приподнял ее и посмотрел пристально в глаза, после чего крепко-крепко прижал к себе. — Мне так хорошо здесь с тобой.

— Мне тоже родной, мне тоже родной, пойдем спать, день был тяжелым.

Пока сентиментальные простолюдины тряслись перед жесткими наказаниями, которые неминуемо следовали за неподчинением и протестом против нового закона, в жизнях таких высокопоставленных лиц как Гордон Наркисс и Ат Ментира, процветала похоть, бордели, отрицающие всякую ценность падшей женщины перед лицом мужчины. В их мировоззрении любовь — слабость, а проститутка просто вещь, которую можно брать, сколько захочется, когда захочется и как захочется. Абсолютно не скованные нормами морали и этики, эти мужчины не останавливались ни перед чем, для достижения истинного, эгоистичного и пьянящего оргазма. Асфиксия, связывание, физическое насилие, грубое вхождение в нежную женскую плоть, горячий воск и прочие извращения, часто приводили к летальным исходам этих бедных женщин, в случае же удачного для них завершения сексуального акта, проститутки получали кругленькую сумму и могли безбедно жить, не работая как минимум год. Правда таких отвязных и глупых дурочек, желающих рискнуть своею жизнью, чтобы заработать побольше денег, среди них было не так много. Заработать то, и вырваться из этого гнилого, пропитанного вонючей похотью, чаще возрастных мужчин, места, мечтала каждая, но, не рискуя жизнью. К счастью сексуальное участие в таких жестких условиях было сугубо добровольным.

В бордель «Алая роза», самый популярный в Тэмвуде, мог прийти абсолютно любой мужчина с достатком, желающий утолить свою потребность, усмирить либидо, основное правило — деньги вперед. Удивительно, что при таком узком мышлении, правила этими мужланами, именно женщина. Мисс Гофман, пожалуй, одна из немногих смогла не просто добиться расположения у влиятельного Гордона Наркисса и Ата Ментиры, но и заслужила их доверие, полностью подчинив своей воле. Она не разделяла их увлечений продажным сексом, но и не осуждала, поскольку выступала не против этого, а против любви. Проституция же, как единственный надежный способ получить удовольствие без эмоциональной связи с временным партнером, даже со временем узаконилась. Удовольствие не из дешевых, но точно необходимое в сложившейся ситуации. Во всяком случае, так она считала и позволяла открывать новые и новые дешевые заведения. Дешевые, не значит не дорогие, дешевые, значит морально бедные. Вот где процветал мир на грани с реальностью, повсюду реки алкоголя, смех и крики, стоны, оргии, наркотики и громкая музыка. Все люди не знакомы и объединены одной целью — выпустить внутреннего зверя, словно маленькая вселенная, работающая для них на уровне инстинктов: секс, еда, агрессия. Балом почти всегда руководил Гордон Наркисс, изредка находя среди бедолаг, отчаянно желающих попасть в бордель, молодых людей для своего специального подразделения. И так весело, играюче, между сексуальной разрядкой и дозой травки человек слабовольный и трусливый заключал сделку с дьяволом. Конечно, Наркисс редко подбирал здесь людей для подразделения, но шанс заполучить хороший, гибкий, как глина экземпляр, никогда не упускал. В двенадцать часов ночи, в самый разгар веселья, его охранник сопроводил секретного гостя в подвал незамеченным.