Зверея, я выскакиваю на улицу, хлопая дверью. Я мечтаю добить сраного ублюдка, выскочившего мне навстречу! Из-за него я вообще мог бы превратить в металлолом свою крошку. Я уже закатываю рукава, мечтая размазать утырка по асфальту если не колёсами, то собственными руками!

Оборачиваюсь. И мгновенно замираю.

На асфальте я вижу… что? Неужели девчонка?

Я напрягаю зрение, прищуриваюсь. Делаю шаг вперёд, присаживаюсь на корточки рядом с распластанным на дороге тельцем, внимательно его рассматриваю. Мля, я бы уверен, что это бомж или местный сброд. Может, кто-то решил покончить с жизнью?

Нет. Это девчонка. Хрупкая. Светловолосая, кажется. Из-за обилия грязи на волосах трудно разглядеть. Но вот тело… Я бегло скольжу по нему взглядом. Вижу на ней потрёпанные годами штаны на два размера больше, чем ей нужно, убогие кроссовки и… тёмно-серую кофту под горло с длинным рукавом. Но грудь… она почти плоская. Стоп! Если присмотреться, как будто её что-то стягивает под кофтой. Так! Я не о том думаю. Я перевожу взгляд на лицо и вижу, как девчонка моргает. Приходит в себя. Пытается дышать. Открывает рот и жадно глотает им воздух. Я вижу кровь. На её губах. И на лбу.

Странный холод прорезает грудную клетку как пила.

Девушка… Это девка.

Но такая грязная. Оборванка!

Какого хуя ты, девочка, бросилась мне под колеса?

Она замечает меня, зрачки её больших глаз становятся чёрными и расширяются, затмевая ясную небесно-голубую радужку. Запачканное сажей и кровью лицо белеет, превращаясь в снег. Девка издаёт странный нечеловеческий хрип и… теряет сознание.

Я вижу, как веки бродяжки закатываются, грудь перестаёт так часто вздыматься. Я сам не понимаю, что творю. Смотрю на неё, как будто в транс проваливаюсь. И жалость колет сердце, когда я вижу разбитые в кровь в губы, а вместо приличной одежды — старые обноски. Рука непроизвольно тянется к её лицу. Я трогаю её губы. Смахивая кровь. Они большие и пухлые. Голову окутывает дурман.

— Эй! Слышишь меня?! Эй!

Я обхватываю её холодные щёки ладонями, пошлёпываю.

— Приди в себя! Ну же!

М-да. В данной ситуации мои приказы не действуют. Я ведь привык, что мне подчиняются с полуслова.

Пацанка молчит. Я наклоняюсь ниже к её ротику, льну к нему ухом. Кожу щекочет слабое дыхание. Я быстро нащупываю пульс на хрупком, очень тонком запястье, стараюсь осторожно сжать его пальцами, чтобы не раздавить, не дай бог, своей здоровенной ручищей.

Бьётся. Слабо. Нужно немедленно показать её Семёнычу.

Я знаю азы первой помощи. Жизнь заставила выучить. Однажды в полевых условиях мне пришлось самому себе вытаскивать пулю из бочины и штопать рану без анестезии. Жизнь научила, блять.

Я быстро прощупываю худенькую фигурку вдоль и поперёк. Убедившись, что у девчонки нет переломов, я осторожно подхватываю её на руки.

Маленькая. Какая же ты маленькая и невесомая! Когда я вот так прижимаю незнакомку к груди, моё сердце начинает барабанить по рёбрам как ошалевшее. Будто кросс пробежал. На выживание.

Почему? Что за связь странная вспыхнула между нами? Между мной и этим облезлым, по сути, бездомным щенком?

По ощущениям, она весит не больше шестимесячного младенца.

Я кладу девчонку на заднее сиденье «бэхи».

Что со мной?

Что со мной, блять, сейчас происходит?

Она мусор. Я должен вышвырнуть её на ближайшей помойке и не париться. Но что я делаю? Что?!

Кто бы объяснил. Потому что я, чёрт возьми, не могу найти объяснение собственным грёбаным поступкам.

Глава 7

Гектор

Я привёз замухрышку в свою крепость. Наверное, нужно было швырнуть на порог какой-нибудь больницы? Но мой дом находится ближе, чем любая городская лечебница. Странно, но я действовал спонтанно. Делал то, что первое пришло в голову. В моём особняке в сто раз лучше, чем даже в самой дорогой больнице. И врачу я своему доверяю как богу. Я руководствовался этими выводами.

Семёныч осмотрел девочку.

— Она везучая. Отделалась парой ссадин. В рубашке, что ли, родилась?

— Не знаю, — пожимаю плечами, жадно тараня взглядом неподвижное тельце бродяжки, которая сейчас лежит на моей постели в моём доме. — Я ничего о ней не знаю. Передай Имрану, чтобы нарыл на неё досье.

Докторишка кивает, направляясь к выходу. Я ещё несколько минут стою неподвижно, смотрю на незнакомку, хмуря брови.

Девчонка, значит.

А почему одежда пацанская? Ещё и грязная. Маскировка?

Пришлось переодевать эту вошь прыткую.

Рита. Её переодевала Рита. А я смотрел. И охуевал оттого, как у меня член в штанах дёргается и рвётся. Встаёт. Дубиной острой. Рвёт штаны и ноет от желания жёсткого траха.

Я спятил? С каких это пор я стал долбанным извращенцем?

Она же грязная. И бездомная, скорей всего. Но мне показалось, что за этой грязью, я успел разглядеть нечто большее. Волшебный цветок.

Бинты. Рита сняла с худющего тельца бинты, которыми девчонка перетягивала достаточно полную грудь. С острыми, бледно-розовыми сосками-ягодками.

Я не смог спокойно смотреть на девчонку. Кто бы объяснил моё долбанное аномальное возбуждение? Она ведь худая, как палка. И грязная, как подвальная крыса. Бред.

Откланявшись, Маргарита спешно удаляется, переодев девушку в мою рубашку и укрыв её одеялом.

Не проходит и часа, как незнакомка приходит в себя, открывает глаза. А глазищи у неё как камни драгоценные. Большие, синие. Блестящие. И ресницы длинные, чёрные. Она смотрит на меня испуганно, ничего понять не может, хлопает ими, как бабочка крыльями. А я странные противоречивые чувства в груди испытываю. Но, вопреки всему, веду себя в своей привычной манере. Ледяного. Властного. Диктатора. Она должна понимать, что не на курорт попала. А в логово. К зверю. К криминальному палачу. Железному авторитету. И она должна ответить за то, что поцарапала мою тачку.

* * *

— Пошла вон, — рычу я, херача кулаком по столу.

Дрянь. Мелкая саранча такая! Кишки выпущу, кости в порошок сотру. Но сначала! Язычок этот дерзкий подрежу!

Бесстрашная, наглая шалашовка. Как смеет, блять? Торговаться?!

— Нет. Не прогоняйте. Послушайте, я…

Ну вот, я спустил на зазнайку весь свой дьявольский пыл рычащим басом и грохотом кулака. Девчонка быстро позеленела. Что, уже не такая бойкая, как кулак мой увидела?

Я едва держусь, подавляя внутри необузданную звериную сущность, чтобы не разодрать мелочь надменную на куски.

— Имран! Вышвырнуть! Немедленно!

— Пожалуйста, нет! Выслушайте…

Разделась передо мной. Ляжками своими худощавыми дрыгает. Смешно! Хотя… Грудь у неё лакомая. В ладони поместится. Всё, как я люблю. Фигура привлекательная. Но худая. Как спичка. Доходяга. Лягу на такую, и проткнёт она меня своими костями.


Хотя если откормить, будет за что подержаться и во что воткнуться.

Девка издевается. Смертница она. Я ведь раздеру её. Раздавлю, как муху. Один раз подомну под себя в порывах голодного безумия, сдохнет с первого же толчка члена. Насмерть пробурю. Не умею силу рассчитывать. Мои девочки знают, каким я порой одержимым монстром бываю. Трахаю так их дырки, что они визжат как резанные до искр из глаз и кровищи в глотке. Редко такое бывает. В основном, когда проблемы в делах трудно разруливаются.

— Если вы выставите меня из дома, я скажу всем… Что вы меня… изнасиловали. Запишу видео и выложу в сеть! Оно разлетится по всему миру! Митинг соберу.

Стоп.

Ей конец.

Не знаю, как я сдержался. Я бы так её нагнул, что о смерти бы молила, а не угрозами плевалась. Глупая дура! Удивляюсь, как она до сих пор по земле ходит? Или живучая, или везучая.

Я бы за патлы блоху грязную схватил и ртом бы на член насадил. Выдолбил бы так её рот назойливый, что она бы год говорить не смогла, если бы выжила. После рта я её ещё в жопу бы отвоспитывал. Язык бы у меня потеряла. Немой и хромоногой калекой бы стала. Если бы… Не странное чувство в груди.

Тормозит оно меня. Будто цепями к стулу прибивает. Не пошевелиться.

Нахуй.

Валит пусть. Некогда мне руки о пигалицу языкатую марать. Улица сама добьет. Буду ещё время на дрянь тратить.

Звучит как оправдание. Не лидера, а ссыкуна немощного. Пф.

— Убирайся из моего дома, дрянь. Иначе я тебя по стене размажу, — очень холодно, но сдержано шиплю. Как будто внутри вулкан адский просыпается, грозясь обернуться вселенским взрывом.

Впервые вот так я слабину дал. Сам не знаю почему. Не могу объяснить. Точка. Не поднялась рука к стволу. Так бы пристрелил курву и забыл. Неужели зацепила чем-то? Вот только чем? На жалость надавила? Ранами своими жуткими, тряпками грязными и прилипшим к позвоночнику впалым животом?

Да, вышвырнул. Просто выбросил, как мусор, которому самое место на свалке, в своей родной стихии. Потому что оборванка посмела диктовать мне условия. Мне! Королю и владельцу целого города! Кто она? А кто я? Совсем страх потеряла. Мошкара бесстрашная.

Ночь проходит, а я места себе не нахожу. Не сплю. Ворочаюсь с одного бока на другой. Плюю на грёбаную бессонницу. Вскакиваю на ноги, одеваюсь, решаю поработать, коль не спится. Но вместо задуманного как лунатик слоняюсь по кабинету, не могу за дела рабочие взяться. О ней всё думаю. О бродяжке. Какого хера? Вот какого?! Не могу из башки выбросить. В мыслях картинки опасливо мигают. Глаза её синие и большие, но такие грустные, обречённые. Губы алые, дрожащие. Грудь. Манящая, мягкая. С тугими камешками — сосками, которые дерзко торчат.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


Я встряхиваю головой. Хватаю со стола бутылку виски, забрасываю жгучее топливо прямо из горла. Надеюсь, поможет отвлечься и расслабиться.