плеча.

Он крепко сжал челюсти, а затем наклонившись ко мне и, смотря в глаза,

угрожающе выплюнул:

— Не советую трепаться на каком шагу, девочка!

Его «девочка» звучало как самое настоящее оскорбление, хотя прежде это слово

не заставляло меня чувствовать себя оскорбленной. Далее Разумовский резко

выпрямился, а затем хмуро пожав моему другу руку, покинул наше скромное

общество. Весь оставшийся вечер меня подвергали пыткам. Цукер настойчиво

пытался докопаться до истины, однако кроме того что мы будем играть в одной

команде, я так и ничего не сказала.

— Встретимся на днях? — уже подъезжая к моему дому, поинтересовался Яшка.

— Конечно!

Время было около десяти вечера. И хотя

оно по сути еще было «детское», я чувствовала себя истощенной. День оказался

насыщенным на события…

— До встречи, — поцеловав друга в щечку, улыбнулась напоследок, между тем

открывая дверь мустанга.

— Я напишу! — донеслось мне вслед.

Уже в одиннадцать, глазея в потолок, я вновь вспомнила голубые глаза. Они были

очень злые… и не спешили исчезать из моих мыслей, означает ли это, что я

нажила себе еще одного врага? Или я сделал это еще тогда, когда назвала его

«принцессой»?

На заднем фоне играл телевизор, однако я не прислушивалась до определенного

момента…

— Как сообщают работники правоохранительных органов, Даниил Разумовский, сын

одного из претендентов на должность губернатора области Владимира Олеговича

Разумовского, — здесь я сделала звук громче, — будет проходить свидетелем по

делу: «о нелегальных поставках на территорию РФ». Кроме того, не исключена его

причастность к данному делу.

Услышанное заставило меня злорадно усмехнуться. Попал ты, мальчик!

Глава 8

Даниил

Пока я ехал домой, я едва ли следил за дорогой. Вереница мыслей крутилась в

моей голове, не давая мне покоя.

Вот злобная бестия! Кто её просит совать нос не в свои дела’?! Очевидно, эта

девица вообще не умеет останавливаться. И что только Яшка забыл в обществе

этой пигалицы?! Сомневаюсь, что она умеет что-то «такое», чего не умеют другие

бабы. Впрочем, почем мне знать… Интересная из них парочка, весьма

своеобразная.

В моей голове всплыли её слова, и я со всей силы нажал на педаль. Встряхнув

головой, я попытался выкинуть надоедливые мысли, однако тщетно.

В дом я ворвался как ураган, распахнув дверь настежь, отчего неповинная ни в

одной из моих проблем деревяшка ударилась об стену. Скинув кроссовки, я ‚не

раздеваясь, направился к себе в комнату, но вероятно мне было не суждено туда

попасть. Около лестницы меня остановил голос Глеба.

— Даня! — крикнул он.

Желания разговаривать с кем-то у меня разумеется не наблюдалось, но возможно

это что-то срочное…

— Что? — хмуро отозвался я, поворачиваюсь к нему с кислым лицом.

— Кхм, там в общем по телеку…— начал друг как я тотчас же его бесцеремонно

оборвал.

— Ты серьезно? Хочешь поговорить о телевидении? — с сарказмом спросил я,

выгнув одну бровь — Я не в настроении, Глеб.

Я ушел не оборачиваясь, а после, приняв душ, наконец-то сделал то, о чем мечтал

с самого утра… Лег спать.

Утро началось для меня… Нет: не с похмелья, и даже не с девушек (хотя, каюсь,

был бы не против), а с криков. Громких таких, что даже я будучи заядлой соней,

проснулся и нынче хмуро прислушивался к тому, что очевидно происходило внизу.

— Где? Где он‘?

Мое тело напряглось, как только до моего сознания дошло, чей это был голос.

Затем до моего слуха донеслись тяжелые шаги, что полагаю направляли ко мне в

комнату.

«Чем же на сей раз я заслужил папину немилость?» — подумал про себя.

Впрочем, ждать ответа мне долго не пришлось. Отец ворвался в мою комнату. Лицо

его выражало праведный гнев, а жилка на шее нервно подергивалась.

— Спишь, сукин ты сын?! — яростно выплюнул.

От столь красноречивых ругательств, я дернулся, а затем тотчас же слетел с

кровати. Отвечать мне не было нужды. Да и ответа моего, похоже, не требовалось.

— Ты позорище всей нашей семьи! Скажи, чего тебе не хватает?

Его грудь нервно опускалась и поднималась, а я между тем прокручивал все

моменты в уме, где же за вчера мог накосячить. И озарение на меня снизошло.

— Что молчишь?! Думал не узнаю?!

Признаться откровенно, в те моменты я ни о чем не думал, однако произнести это

было себе дороже. Такой поведение отца не редкость, как вы успели заметить…

— Позорище, — оскалился он, а затем потерев переносицу, словно обдумывая

дальнейшие действия раздраженно изрек, — ты в курсе какой сейчас шум

начнется’? Сын будущего губернатора связался со всякой шпаной!!! Уже по всей

каналам транслируют твою непутевую рожу!

Стоп… Что?! Мой ступор был очевиден, и на долю секунду взгляд отца смягчился

будто он вспомнил, что я все еще его сын, а не П0дКИдЬ|Ш.

— Завтра будешь давать интервью. Я обо всем договорился, — властно отчеканил,

и только я было хотел возмутиться как он добавил масла в огонь, — собирай свои

вещи, ты возвращаешься домой!

Это не было вопросом или, на крайний случай, предложением… Нет! И подавно!

Это был приказ.

Порой мне казалось, что отцу вообще не важно жив я или нет. Главное — это

репутация, а еще главнее чтобы она была (и оставалась), безупречна и без единого

пятнышка. Неудивительно что он так взъелся, ведь я на ней не пятнышко посадил,

а напрочь испортил.

— Я не поеду домой, — сдержанно ответил я.

Отец одарил меня недоулыбкой, которая отнюдь не была милой или же хоть

малость приятной, она была угрожающей.

— Ты будешь делать то, что я тебе скажу, — четко и сурово выплюнул, не давая

усомниться ни в едином произнесенном слове. — Довольно! Нанянчился с

тобой, — он на миг замолчал, а затем, протянув руку, требовательно проговорил, —

ключи от машины.

Я опешил и крепко сжав челюсти взял их с прикроватной тумбочки, после чего

вручил отцу.

Уговаривать, плакать и падать на колени я не собирался.

— Теперь ты ездишь, как все нормальные дети, — произнес, особой интонацией

выделяя слово «нормальные».

— Не вернешься домой, заморожу карточки, и ту что мать тебе дала тоже.

Он развернулся, а его последними словами были:

— Водитель заедет через час.

Я был зол. Зол на отца, на себя, на мать, которая сидела в гостиной с нервным

видом. Последний человек, которого я ожидал увидеть в этот неудачно начавшийся

день, была она.

Стоило мне только со своими пожитками переступить порог (с нынешних пор своего

старого нового дома), как она тотчас же подорвалась и принялась лепетать, как ей

жаль, но я не слушал ее. Должно быть, отец позвал маму, дабы та посмотрела на

непутевого отпрыска которого вырастила, по крайней мере это то что мне довелось

краем уха услышать. Я не мог взять в толк, зачем она здесь. Если ей нужно мое

прощение, то так уж и быть, я смилуюсь, только бы она поскорее свалила к своему

хахалю и не мозолила глаза.

— зайдешь ко мне, как освободишься, — вкрадчивым тоном промолвил отец, а

после скрылся из поля зрения.

Я же в свою очередь направился в комнату.

— Сынок! Сыночек! — бормотала маман, между тем помогая мне раскладывать

вещи. — Ты на папу не обижайся, он любит, — запнулась, и опустив глаза в подол

прошептала, — тебя.

Её слова заставили меня фыркнуть. Любовь для него так же чужда, как для меня

политика.

—Ага, как же!

— Папа просто очень переживает, — продолжила, не обращая внимания на мое

саркастическое замечание.

— Он переживает за свою репутацию, а не за меня, — хмуро поправил ее.

— Он не хочет, чтобы у тебя были неприятности, — повернувшись произнесла, а

после положила свою ладонь на мою руку, поглаживая её успокаивающими

движениями.

Я долю секунды позволил себе насладиться моментом. Воспоминания с дикой

скоростью пронеслись перед моими глазами. Прежде мама часто клала свою

хрупкую ладошку на мою и гладила, тихо напевая. Это всегда помогало, однако

сейчас это приносило одну боль.

Я вырвал свою руку, а затем сквозь зубы изрек:

— Я хочу побыть один.

Мама поджала дрожащие губы, и, кивнув, ушла тихо закрыв двери. Ком встал в

горле, а вещи, что лежали в сумках, остались напрочь забыты. Сквозь шум в ушах,

я услышал смех. Девичий смех.

— Нет, Яшка, — хихикал кто-то.

Сперва думал, мне показалось, и я покачал головой, однако затем назойливое и

весьма раздражающее хихиканье раздалось снова. Руки сжались в кулаки, а глаза

прищурились.

— Ой, да что вы такое говорите, Цукер! — наигранно сказал голос.

Я метнулся к балкону, а затем, выглянув, лицезрел это недоразумение в трениках и

растянутой футболке. Матильда, черт ее дери, сидела в своем белом кресле и

счастливо улыбалась говорящему.

Её улыбка, будто соль, на мою рану. Вся такая беспечная, радостная. Видеть ее

было выше моих сил, а слышать этот противный голос мне не хотелось и подавно.

Я громко хлопнул дверью, после чего направился в кабинет отца. Помнится, он

горел желанием со мной побеседовать… Я сделал два вдоха, прежде чем

получаться в кабинет, а затем услышав «входи», повернул ручку двери. Отец стоял

около окна. В руке он держал стакан с коньяком, а лицо выражало озадаченный и

вместе с тем задумчивый вид.