Кто бы мог подумать, что эта ошибка природы будет пахнуть сиренью?! Я невольно

втянул этот чарующий аромат, пытаясь сохранить его где-то глубоко в памяти, , как

ее скрипучий и крайне недовольный голос развеял чары ее обоняния, и вместе с тем

вернул мое внимание к прежнему раздражению.

— Отпусти!

— А что если нет? — приподняв бровь, несколько лукаво поинтересовался.

— Кажется… Мы уже это проходили, — максимально сладким голоском

промолвила.

Ее намек был очевиден. Полагаю, девчонка мне угрожала, а еще ее вторая рука

сомнительно подергивалась, словно в предвкушении опять встретиться с моим

лицом.

«Ну, уж нет девочка!» — пронеслось в голове.

Я отпустил руку этой мегеры с напускным видом, будто брезгуя, после чего

презрительно скривил губы.

— Готовься, девочка, — надменно с кривой усмешкой и коварными взглядом

сказал.

Что ж, это несчастье не понимает, что сама развязала мне руки.

в субботу я устрою ей взбучку. К тому же гости приглашены, и все из «нашего»

круга знают, что в субботу у Даниила Разумовского намечается туса.

Безусловно, тише себя вести Матильда не стала, напротив, казалось ее шаги

специально стали громче. Для меня действительно оставалось загадкой, каким

образом девчонка умудряется так громко ходить, учитывая, что первые дни она

вела себя довольно тихо.

Впрочем, какая разница. Я уже предвкушаю ту сладкую игру, которую затеял.

Месть- блюдо, которое подают холодным.

Утро началось, как впрочем и последние несколько дней, с завтрака. Однако кроме

мамы ко мне присоединился еще отец, что меня весьма удивило. Он и раньше не

особо проявлял инициативу с нами ужинать, обедать, завтракать. Чует мое нутро,

что не с проста барин решил почтить своим присутствием простых крестьян.

Мать при его виде тотчас же спохватилась, насыпала омлет к которому отец даже

не притронулся и налила кофе.

— Даниил, — как всегда холодно прозвучал его голос. — Ты в курсе, что в среду у

тебя суд’?

Стоило папеньке напомнить мне об этом грядущем и чрезвычайно «веселом»

событии, как я в тот же миг поник. В среду должен был состояться суд. На который

я обязан явиться в качестве свидетеля. Безусловно, я знал что Калинину на вряд

ли грозит что-то серьезное. И определенно эта заслуга отца, а также его связей и

влияния.

Насколько мне было известно, Калинину дадут два года условно и отработки, что

было не таким уж суровым наказанием. Весь товар, разумеется, конфисковали, но

зная Калинина (он жучара каких поискать!), можно было не волноваться за его

состояние. С ним было, и будет все более ‚чем в порядке. Понес, конечно, убытки,

но несущественные.

По крайней мере не он последнюю неделю разъезжает на автобусах со сварливыми

бабулями и водителем — шумахером, который казалось возит не людей, а дрова.

— Да, я помню, — сипло проговорил я, после чего поспешил откашляться.

— Отлично, — кивнул головой отец, определенно довольный моим ответом. — Ты

знаешь, что нужно делать.

И я знал… Говорить тоже самое, что и на интервью. Не знаю, должна ли в такие

моменты просыпаться совесть, но похоже у меня ее нет. в любом случае я никого

не убил, ничего не украл, меня даже преступником с большой натяжкой можно

назвать. Кроме того, прежде я и в драках не особо был замешан.

Разумеется, когда в школе учился махать кулаками с ребятами, а последний раз

дрался с тем байкером что был между ног у моей бывшей, но при всем при этом

меня вряд ли можно описать как дебошира. Хотя, отец безусловно относился ко

мне как к хулигану и отпетому негодяю, будто я не товар нелегальный покупал, а в

налетах и разбоях участвовал.

— Знаю.

Мать тяжело вздохнула и укоризненно покачала головой, будто в который раз ругая

отца за его отчужденность и суровость. Если бы это еще помогло… Он, как сидел с

каменным лицом, попивая свой кофе, так и остался непробиваемой броней.

Всё оставшееся время до ухода главы «семейства» мы сидели в удручающей

тишине, что впрочем было не ново.

Когда дверь за отцом закрылась, мы будто по негласному договору с мамой

выдохнули и заметно расслабились. У меня оставалось полчаса, прежде чем мне

вновь придется отчалить и трудится на благо института.

— Дань, — тихо и вместе с тем нерешительно раздался голос матери, чем заставил

меня вздрогнуть.

Пожалуй, я был слишком занят самобичеванием, дабы заметить как нервно

подрагивали ее руки.

— Что? — хмуро отозвался.

— Я… — запнулась, опуская глаза в пол. — Я неправильно поступила, оставив

тебя с отцом, но пойми, — умоляюще заглянув мне в глаза прошептала, между тем

притягивая и сжимая мою руку, — я не могла больше так. Это как наваждение. Я

потеряла рассудок, и я бы солгала если бы сказала, что в тот момент была

несчастна.

Что должен чувствовать разочаровавшийся однажды человек, слушая

оправдания?! Жалость? Гнев? Я в таком случае был неправильным человеком,

ведь во мне ничего не дрогнуло.

Должен ли я сейчас кинуться к женщине, которая меня воспитала, с объятиями?! Не

знаю, но одно я знал точно… Всё хорошее может быть перечеркнуто одним

поступком. Сейчас она стоит здесь и оправдывается передо мной, но где была её

поддержка, когда я в ней нуждался?! Полагаю, всю свою заботу в тот момент она

отдавала другому. Вероятно, тому кто делал ее счастливой, а мы с отцом, похоже,

делали ее несчастной.

— Хорошо, — отстранено промолвил.

— Я виновата перед тобой, — взволнованно и поспешно выдавила. — Я должна

была объясниться, когда уезжала, а не просто собрать вещи…

— Всё в порядке, — уже с трудом выдавил я.

Мое горло пересохло, а грудь сдавило так, будто на ней лежала тонна кирпичей. И

эти кирпичи были воспоминаниями.

Нихрена я не в порядке! Ее оправдания не имели смысла и не трогали меня, но

воспоминания другое дело.

Я встал, а затем схватив пиджак быстрым шагом направился на выход. Мне нужен

был воздух.

На улице я поджег сигарету, а затем затянулся, между тем медленным ленивым

шагом направляясь к остановке.

Очередное поганое утро, жизнь определенно преподносит мне урок.

Глава 11

Матильда

«Остановись мгновенье ты прекрасно!» — пронеслось в моей голове, в то время

как я за чашкой вкусного зеленого чая наблюдала за звездами.

Так тихо и безмятежно, что хочется летать. Представить себя птицей и взлететь, не

обращая внимания на мирские заботы. Мне хотелось стать одной из этих ярко

сияющих звезд. Быть свободной и независимой! В детстве папа всегда говорил, что

наша мама- это самая яркая звезда на небе, и как только наступает ночь она всегда

за нами наблюдает.

— А днем? А где она днем? — взирая на него любопытными детскими глазками

спрашивала я, как всегда в нетерпении подпрыгивая.

Тогда папа отвечал, что днем мамочка наблюдает за другими детьми, на другой

стороне планеты. Пожалуй, будь тут кто-то из моих знакомых, они бы просто

рассмеялись, поделись я своими излишне сентиментальными мыслями. Однако

сейчас я была одна и могла себе позволить подобную слабость.

Когда папа уезжал мне становилось особенно одиноко. Полагаю, в такие моменты

просыпалась моя ранимая натура, которая в обычные дни пряталась под ярко

разукрашенной оберткой и излишней уверенностью в себе.

Зачастую мне приходилось изображать эдакую бой-бабу. Не сказать что это была

маска, отнюдь! Большую часть времени я ей и была, но в последнее время что-то

внутри меня заставляло чувствовать себя весьма странно.

Я прекрасно понимала, что в свои годы, целовалась пару раз да и только. И

совершенно не умею заинтересовывать и соблазнять парней. Это для меня, будто

непостижимая наука. Да, я дружила с парнями, находя дружбу с ними интересней,

чем со своими сверстницами. Я действительно могла с ними обсудить футбол, без

покраснения слушать грубые и порой пошлые шуточки.

Не сказать, что меня это волновало, но в последнее время что-то изменилось, и я

всё больше допускала до себя непрошенные мысли.

Я прекрасно понимала, что у монеты две стороны, и, общаясь с молодыми людьми,

будучи своим “парнем”, я вскрываю только одну сторону. Вторую они слишком

упорно скрывают.

Копаясь в своих мыслях, я даже не заметила, как чай закончился. Мне ничего не

оставалось, как подняться и ‚ уйдя с балкона, отправиться спать, морально

подготовившись к очередному дню в университете. Моя комната едва освещалась,

идеально выглаженные темные штаны и блузка уже висели на вешалке, дожидаясь

своего часа, а груша в свою очередь висела неподвижно.

Из меня вырвался смешок, стоило мне вспомнить какую истерику закатил

Разумовский. И кто бы мог подумать, что этот мальчик такой неженка?!

Мои глаза хитро прищурились, как это часто бывало, когда в мою голову влетала

очередная пакость.

Я с ноги ударила грушу, отчего та с громким стуком ударилась об стенку, а затем

злорадно хихикая, аки баба-яка, прыгнула в кровать с головой укутавшись в

одеяло.

Не прошло и двадцати секунд, как в ответ ударили в стену, что вызвало у меня

приступ смеха. Вот, теперь можно и поспать.

Прям душу отпустила…

Жара буквально меня убивала, а дурацкие черные стрейчевые штаны только

усугубляли ситуацию. Пожалуй, в такие крайне редкие моменты я действительно