Я поморщился. А мне не все равно.

Такими выражениями ты подписал себе смертный приговор, Булат.

— Но мне бы очень хотелось, чтобы это был мой любимый сын. Которого я воспитал как нужно. Я прав, Эмин?

Отец знал, чем давить.

Сжимаю рукоять пистолета. Это успокаивает.

Хрен тебе с маслом, а не Диана.

— Да, отец. Прости меня.

— И оружие, которым ты расправился с ее подружкой, у нас останется. Пока верность свою нашим кланам не докажешь.

Поджимаю губы. Откуда у него оружие?

— Люди моего брата славно постарались. Дядя Эльдар вовремя спохватился. Он в Москве сейчас, высоко забрался. Тебе бы стоило наведать его, потому что дела, которые ты натворил в Сибири, под его ведомом находятся.

— Эти дела по твоему поручению были, — меня охватывает злость, — а теперь ты меня подставляешь?

Под делом он имеет в виду семью Дианы, а теперь еще и девчонку.

— Теперь это твои проблемы, Эмин. Не хочешь, чтобы мы Диану под другого положили, будешь выполнять наши приказы. Пуля во лбу ее отца, кстати говоря, тоже твоих рук делом будет. Хочешь услышать историю из судебной практики в случае твоего неповиновения?

— Ну.

— Ты жестоко расправился со всей семьей Дианы, чтобы получить их дочь себе. Анну так и не нашли, а отца ты прямо в доме застрелил, чтобы тот не мешал похищению. И подругу ее как свидетеля убрал. Ты, Эмин, влюбленный безумец, похитивший девушку и насильно удерживающий ее на Батальонной.

Хочется крушить и рычать.

Твою мать!

— Я не трогал ее отца. Ты знаешь об этом.

— Об этом знаю только я. И ты. А вот у следствия с уликами будет совершенно другая картина. Шаг в сторону, и ты лишишься привилегии называться моим сыном. Сгниешь в тюрьме, пока моя дочь будет рожать внука от нужного человека.

Убить. Застрелить Анархиста прямо здесь. Единственное желание.

Обхватываю рукоять пистолета. Готовлюсь к его агониям.

А затем вспоминаю, что я на крючке не у Булата. А у Эльдара. Перестраховался отец мощно.

— Не совершай глупостей, не перечь нашему клану. Не смей идти против своего отца, иначе твоя женщина Давиду тут же станет принадлежать. Это ведь единственное, чего ты боишься? Эмин?

Глава 18


Диана


Город Волгоград стал для меня родным не по любви.

Не по любви, а по холодному расчету во имя спасения жизни. Как и новый дом. Как и первый мужчина, который сначала спас, а затем — убил. Ложью.

Возвращение на Батальонную прошло как в тумане. Ноги подкашивались, отказываясь покидать дом Анархиста. Там оставалась мама, и уезжать было невыносимо больно.

Но Эмин вынес меня оттуда насильно. Взял на руки, усадил в свою машину цвета грязного асфальта и повез прочь. Ремень безопасности, которым он нежно заковал меня в пассажирском сидении, болезненно давил в грудь.

— Диана… Поговори со мной.

Эмин быстро замолчал, не отыскав контакта в моих глазах. Я просто его не слышала. Не хотела слышать.

Тогда он утопил педаль газа, как можно скорее увозя меня прочь.

В лифте он впервые поставил меня на ноги. Я схватилась за поручень и старалась стоять сама. По крайней мере так Эмин меня не касался.

Его прикосновения приносили боль и отчаяние.

А на тринадцатом этаже меня ждал сюрприз в виду двух мордоворотов. Они стояли возле нашей двери.

Я с подозрением покосилась на Эмина.

— Теперь у тебя будет круглосуточная охрана. Внизу дополнительно целый отряд.

Не охрана, Эмин. А конвой. По мою душу.

Называй вещи своими именами.

Он заводит меня в квартиру. В нос ударяет знакомый запах чего-то родного, но теперь слишком отдаленного. Я ведь почти месяц пробыла здесь пленницей. Теперь буду наложницей.

— Ты слышишь меня? Поговори со мной, детка.

В уши пробивается вкрадчивый голос Эмина. В голосе — угроза.

Заторможенно поднимаю взгляд. Он стоит передо мной уже долгое время. Пытается поймать контакт, которого нет.

Сын жестокого человека. Он предал мое доверие. Он обманул, растоптал меня.

В голове с совершенной болью всплыл образ Кристины…

И в груди разлился жар отчаяния.

— Поговори со мной. Скажи что-нибудь.

В его голосе читается мольба. Вперемешку с угрозой. Как это возможно?

Мои губы пересохли от долгого молчания.

Говорить с тобой не хочется больше, Эмин.

Я опускаю взгляд, и это вызывает первую вспышку эмоций. Резких, необузданных. Наказывающих.

Эмин хватает мое лицо и задирает голову вверх. На себя смотреть заставляет.

— Нет, Диана! Скажи мне что-нибудь!

Его серые глаза впились в мои.

Губы напряженно застыли рядом с моим равнодушным лицом.

— Ну?! — зарычал он.

— Не то что? Убьешь меня, Эмин?

Голос выходит хриплым. Облизываю свои жесткие от сухости губы.

— Девочка моя…

Эмин приближается, лбом упирается в мой. В губы целует.

Хочу отвернуться, но руки его не позволяют. Дергаюсь в тисках беспомощно.

— Диана я собирался тебе все рассказать.

Мое тело замирает до предела. Эмин стоит на месте, прожигая меня взглядом. В его глазах холодная решимость, твердое намерение заставить меня принять его в свою жизнь обратно.

В моих глазах океан недоверия. И ненависти к тому, кого он называет отцом.

Я отрешенно качаю головой.

— Ты меня отдаться сперва заставил. А потом о правде вспомнил.

— Ты бы возненавидела меня.

Он сжимает челюсти, хватка усиливается. Эмин злится, и мне боль заодно причиняет. Неосознанно.

— Как тебя называют в ваших кругах?

— Что? — хмурится Эмин.

— Анархист-младший? В Сибири убийцы отца назвали Булата старшим. Ты младший, получается?

Мой голос срывается. Становится некрасивым. Хриплым, кричащим.

— Диана, только успокойся, — его голос приобретает угрожающие нотки.

Я качаю головой. Будто просыпаюсь от долгого-долгого сна. И делаю шаг назад.

К выходу из квартиры.

Я уже не успокоюсь. Он разбудил меня, вывел на эмоции. Попросил что-нибудь сказать, и я сказала.

Эмин дергается, готовый вот-вот накинуться на жертву. На меня.

— Тихо, девочка, — медленно протягивает руку, — иди ко мне.

Мотаю головой. Нет. Я к тебе больше не хочу.

Анархист-младший. Вот, с кем я разделила постель.

В моих глазах стоит пелена, и я моргаю часто-часто, чтобы следить за движениями Эмина. Я задыхаюсь здесь, я хочу на свободу.

А еще я помню, что он дверь не закрыл. В памяти отложилось. И я хочу этим воспользоваться.

— Ты все равно далеко не убежишь, — предупреждает Эмин.

— Не убегу, конечно. Ведь это и был твой план. Вот, почему ты бездействуешь. Он — твой отец. Любимый, единственный. А ты — его самый верный сын.

Закрываю рот ладонью. Хочу закричать, но не хватает сил.

И ему я отдалась.

Ему я стала принадлежать добровольно.

Сыну зверя.

— Тебе все равно на мою маму. Ты присвоил меня себе, и этого достаточно. Остановился. По тормозам. Мы обе в вашей власти, и вы упиваетесь этим бесконтрольно.

— Не все так просто, Диана. Иди ко мне, маленькая…

Эмин не договорил.

Я сорвалась с места. Он — за мной.

Это бегство в никуда. Попытка хромого зайца сбежать от быстрого волка.

Но страх толкает пробовать все. Даже глупое, отчаянное.

Я не от Эмина сбегаю, а от правды. От реальности.

Потому что от Эмина не сбежать в итоге.

И зайцу приходится жалобно вскрикивать, когда волк впивается зубами в его шерсть. И трепыхаться в лапах волка вскоре становится бессмысленно. И очень больно.

— Хватит! Хватит бегать!

Эмин утробно рычит, прижимая меня к входной двери. Вжимая в холодное дерево своим сильным телом.

Я дергаюсь в его руках. Кусаюсь. Кричу. Вырываюсь.

Он сын зверя. Больного на голову, дикого зверя.

И я добровольно отдалась ему.

— Замри…

Я делаю глубокий вдох. Эмин сжимает меня сильнее. Я буквально парализована в его руках.

Мои запястья в его тисках. Останутся синяки, мы оба это понимаем.

Моя голова зафиксирована его рукой. На шее останутся красные следы от дикой хватки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Фиксирует от и до.

Я плачу. Он этого добивался — моих эмоций.

Мама говорила не терять Эмина. Говорила, что если сбегу, то не Эмин меня первым найдет, а Булат. И жизнь станет еще печальнее.

Только куда печальнее, мама?

— Тихо, маленькая…

Шепот безумца пробивается вместе с его прикосновениями. Вместе с тем, как его колено упирается в мои.

И с силой разводит мои ноги.

Я распахиваю глаза. Сердце колотится остервенело, когда Эмин задирает платье.

И пятерня его сжимает оголенное бедро.

Он не замечает моего страха. Парализованности.

Как безумный целует мое лицо. Его горячие губы скользят по соленым губам и щекам. Как безумный, он дышит в висок. Тяжело и часто.

И прижимается ко мне сильно, чтобы я не убежала.

Пытается поймать мои губы своими. Мое сопротивление ему мешает. И злит.

Шероховатые руки быстро поднимаются ввысь, вовсе задирая платье и оголяя мое тело. На мне ведь ничего не было. Сняли пижаму в доме Анархиста и надели платье. Без белья. Без преград.

— Только не плачь. И не борись со мной, маленькая.

То ли просьба, то ли предупреждение.

Его руки беспрепятственно накрывают грудь. Сжимают крепко до темноты в глазах. Я глухо стону ему в губы. Отвернуться хочу, но его рука за шею упрямо держит.