— Обрабатываешь спиртом, не жалея. Достаешь пулю. Повторяешь и зашиваешь. Шила когда-нибудь?

— Да, — сглатываю шумно.

— Вот и здесь зашьешь. Бери в руки водку. Быстро, Диана.

Эмину больно. Я вижу это по крупным капелькам пота, скопившимся на его лбу. По губам искусанным вижу, по внезапно постаревшему Эмину. Глаза его построжели, их облепили ранее незаметные морщинки. Между бровей залегла глубокая ямка.

Эмин принял таблетку и залпом осушил бокал с коньяком. Надеюсь, это ему поможет.

— Бери в руки и делай. Поживее, — приказывает он, — буду орать, продолжай.

Эмин груб, ему больно. Но вместо жалоб и стонов мужчина лишь сжимает челюсти и велит не медлить.

Мои руки все еще дрожат, когда я прикасаюсь к ране щедро смоченным материалом. Эмин шипит. Сжимает руки в кулаки и глаза закатывает наверх. А во мне будто чувства выключились. От перенапряжения или от того, как сильно Эмин хотел видеть во мне бойца. С мокрого спиртового материала я подняла пинцет.

— Маленькая, быстрее, — процедил Эмин, — это такое же мясо, которое ты запекала в духовке.

Я поморщилась. И впервые повысила на Эмина голос:

— Хватит. Помолчи!

Он послушался. Эмин замер, постаравшись расслабить руку. И все это время не издавал ни единого звука. Только сжимал челюсти крепче. И смотрел на меня часто-часто, почти не опуская взгляд. Смотрел так, словно я была его успокоительным.

Все прошло как в тумане. В мыслях было перекати поле, и лишь эта зияющая пустота помогла мне собраться. Я стала тем, кем Эмин хотел меня видеть. Стала бойцом. Единственным человеком, способным помочь ему в данную минуту.

Но в одном я уверена точно: если бы меня попросили повторить, я бы не повторила.

Закончив зашивать рану, я положила на стол иглу и буквально за секунду позабыла все, что делала до этого. Я бы не повторила.

В прострации я убрала все лишнее со стола и несколько раз протерла поверхность. Сначала спиртом, затем обычной тряпкой. Отмыла каждую каплю крови, пока рассудок возвращался в норму. Тишина на кухне была почти осязаемой.

Эмин не уходил, и тогда я поставила перед ним мясо. Он хоть и раненый мужчина, но, видимо, безумно голодный. Он накинулся на еду сразу, и ел он очень быстро. Словно куда-то спешил.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Сядь. Со мной поешь, — Эмин подобрел.

— Спасибо. Не хочется есть.

Кусок в горло не лез, но за стол я все-таки села. Поставила перед ним чашку чая и молча смотрела, как его челюсти ритмично сжимались, и зубы разжевывали мясо.

В нашей квартире был избитый мужчина. Возможно, при смерти, а Эмин жевал мясо и явно о нем не думал. Мысли Эмина были заняты другими вещами

Басмановыми и Москвой.

— Ты не расскажешь мне, что случилось? — прошу осторожно.

Прошу без надежды. Все равно не расскажет. Это его проблемы, даже если они почти нерешаемые.

— Поешь, Диана, — давил Эмин, — у тебя есть десять минут.

— А что потом? — задерживаю дыхание.

— Нам нужно поговорить, маленькая, — решил жестокий мужчина, — проедемся в одно место.

Глава 25


Кольцо, подаренное Эмином после нашей первой близости, неярко светилось в темноте. Голубой камень красиво переливался на фоне черной-пречерной воды.

Это кольцо было подарено в знак присвоения себе. Нежно и жестоко — во вкусе Эмина.

Этой ночью Эмин привел меня к набережной. К месту, по которому я гуляла только мысленно. Волгоградский мост и причалы я тысячу раз видела из балкона, но ни разу я не стояла здесь, внизу.

Эмин спустился к причалу и потянул меня за собой. Близко-близко к черной холодной воде. Заставил меня опереться спиной об ограждение, разделяющее нас от воды, и попросил ему довериться.

— Я тебя держу. И не отпущу, — заверил он.

Какая двусмысленность, однако…

Эмин взял меня за руку и большим пальцем потер мой безымянный палец, на котором красовался его подарок И после недолгого молчания Эмин сказал фразу, которая сначала подняла меня до небес, а затем опустила на землю:

— Не потеряй кольцо. Оно несет в себе куда больше, чем стоило состояние твоего отца.

Этой фразой Эмин не о том мне напомнил, что кольцо дорогое. Он напомнил о том, что мой отец отдал все ради нас с мамой. В том числе и свою жизнь.

— Я всегда тебя защищу. Любой ценой, — произносит Эмин.

Я верю тебе. Сегодня я в этом убедилась.

Папа всегда все отдавал, лишь бы мы с мамой подольше оставались с ним, а он с нами. У нас не было богатств и излишеств, а было тихое семейное счастье.

— Зачем ты привел меня сюда?

Я не могла поверить, что когда-нибудь я здесь окажусь.

Ночь. Набережная. И переливы огней в черной жутковатой воде.

В буднюю полночь набережная была пуста. Мы были одни. Совершенно. Эмин завел меня в укромный уголок, где лишь гладь воды будоражила и отвлекала. Больше никто не помешает нам.

— Обопрись сильнее, не бойся… Я тебя держу, — шепнул он.

Его тяжелая рука обвила талию. Я боялась, но покорно шагнула к следующему ограждению. Мы стали еще ближе к краю, до воды было рукой подать. Моя жизнь зависела лишь от Эмина, и сейчас это ощущалось сильнее всего.

— Зачем мы здесь, Эмин?

— Хочу наглядно показать тебе, что наша с тобой жизнь зависит только друг от друга. Чувствуешь это теперь, Диана?

Киваю осторожно. Одно неверное движение кого-то из нас, и мы можем оказаться в холодной воде. В самых глубинах необъятной воды.

— В воде глубоко и страшно…

— Ты никогда не ныряла ночью?

— Что? — выдохнула я.

Эмин усмехнулся. Я сильнее сжала ограждение руками и прижалась к горячему телу Эмина. Вечер был слишком бурный, но рана не тревожила этого мужчину. Он вывел меня погулять.

— Я нырял ночью. Мы обязательно сделаем это летом.

Летом…

— До лета еще несколько месяцев, — замечаю тихо.

— Думаешь, что-то изменится? — настороженный ответ.

Он спрашивает, уйду ли я от него.

И в этот миг, стоя на прохладной набережной, я чувствую себя настолько свободной, что не отвечаю Эмину. Не отвечаю человеку, который больше всего на свете боится потерять меня.

— Ты знаешь, Диана…

Я оглянулась. Эмин задумчиво смотрел вдаль на волгоградский мост. Он был красивый — в ночных огнях, извилистый…

— Я ведь все сделаю ради того, чтобы мы были счастливы. На все пойду ради нас.

Я поворачиваюсь в кольце его рук. Сделать это тяжело, ведь Эмин отчего-то напряжен.

— Эмин, давай это «все» будет в пределах разумного? — прошу я.

— Начинается война, Диана. Она уже началась. За тебя. Есть пострадавшие и раненые. Но я скорее умру, чем отдам тебя другому.

— Да, ты слишком многим пожертвовал ради меня. Слишком, чтобы…

— Не в жертвах дело. Просто не сбегай, а привыкни. Будь рядом со мной на этой войне, большего я не прошу.

Глаза в глаза. Мольба к мольбе. Обещание к обещанию.

— Я рядом с тобой, Эмин. Я и так рядом с тобой. До последнего буду рядом, — обещаю я.

И Эмин успокаивается. Расслабляется. Целует в уголок рта и прижимает к себе жадно…

Я буду рядом, потому что нет другого пути. Но вслух об этом я никогда не скажу. Да, у нас с Эмином общая цель. Но что будет потом? Потом, когда все закончится — что нас с Эмином ждет?

— Эмин, почему бы мне не поговорить с Давидом? Я бы…

— Замолчи.

Эмин даже не слушает меня. Ведь я в их мире всего лишь женщина, у меня другие роли.

— Хочешь, днем сюда придем? На колесо обозрения хочешь? Или на яхте тебя покатаю. Маленькая?

Я медленно качаю головой и спрашиваю третий раз:

— Эмин, зачем ты меня сюда привел? О чем ты хотел поговорить?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Сегодня перед встречей с людьми Давида я встречался с отцом. Мы поговорили с ним. Мне жаль, Диана.

— Что? О чем тебе жаль, Эмин? Что Булат сделал?!

Я шумно сглатываю. В полной темноте, освещаемой лишь ночными фонарями, меня посетили дурные мысли.

— Что-то с мамой? Эмин, ответь!

Эмин больше не ждет. Не выжидает момента. В его руках материализуется предмет. Тонкий, прямоугольный. Он вручает мне жесткую корку в мои дрожащие руки.

Нехорошее предчувствие расползается по телу. Что-то с мамой или?.. Почему у Эмина такое мрачное лицо? Что случилось на встрече с отцом?

Я тереблю эту корку и не понимаю, что это.

Пока Эмин не помогает. Пока не раскрывает паспорт в моих руках.

В первую очередь я вижу свою фотографию. Следом свет от ночного фонаря падает прямо на фамилию.

Шах.

Шах Диана Булатовна.

Почему Шах? И почему вместо имени моего настоящего отца здесь стоит имя Булат?!

— Я Туманова. Туманова Диана, — шепчу, как в бреду, — Эмин, ты что-то путаешь. Моего отца звали Альберт!

— Не путаю. Теперь ты Булатовна, — безапелляционный ответ.

Я срываюсь на шепот и безумно качаю головой. Отказываюсь в это верить. Нет!

Мне противно. Больно. Неприятно. Я не его дочь, не его. Мой папа добрый и любящий, а Анархист — зверь. У него нет детей.

— У него нет дочери! Верни мне отчество, Эмин! — из глаз брызжут слезы.

— Диана, успокойся…

— И фамилию верни! Я не хочу носить фамилию этого мерзавца!

Глаза Эмина загораются нехорошим огнем. В них жалость и капля чего-то хорошего, радостного. Боль вперемешку с чем-то, что делает его ненамного счастливее.

В эту секунду я еще не понимала, что меня ждет.

Пока Эмин не отрезал хладнокровно: