Давид морщится от моего «вы». Я держу осанку и почти не смотрю в его глаза. Хищникам в глаза не смотрят, если хотят остаться в живых.

— Эмин здесь мало чем управляет. У него был шанс занять место Булата, но он предотвратил покушение. Впрочем, даже заняв место своего отца, Эмин бы не справился с Эльдаром. Слишком юный и неопытный, — усмехается Давид.

Слушая голос, в котором заранее затаилась победа, я бросаю взгляд на свечу в железной форме. Форма большая, как и сама свеча. Вероятно, здесь часто отключают свет.

А что, если попытаться быстро ее схватить? А затем нанести удар по голове…

Стоп! А что дальше, Диана?

И неужели ты сможешь ударить железом живого человека? А ведь где-то внизу еще тетя Галя, она здесь живет.

А сколько еще бежать из поселка? А сколько перед этим встретится охраны?

— Возможно, ты не понимаешь, зачем Эмин спас Анархиста. Так? Я могу тебе объяснить, если ты попросишь.

Я перевожу взгляд на Давида. Темные глаза в ответ уставились на меня. Губы его были чуть приоткрыты, лицо наклонено к моему.

Все это мне не нравилось. Ожидание убивало. Близость другого мужчины пугала и заставляла сжиматься от страха всякий раз.

Мне с Давидом никогда не справиться. И он это прекрасно знает.

— Попрошу? Как? — уточняю охрипшим в плохом предчувствии голосом.

— Просто попросишь, Диана. В этот раз обойдемся словами.

Давид усмехается, словно я сказала какую-то нелепость. Глупость. Надсмехается, как над ребенком.

— Я ничего не буду просить.

И мой голос почти не дрожит…

Давид вскакивает со стула. Резко, размашисто. Я почти не вздрагиваю. Почти не дергаюсь.

А он впервые касается меня. Руками за подбородок хватает и на себя смотреть заставляет. Я сжимаюсь в его руках. И пальцами вцепляюсь в его запястье. Крупное, сильное.

Мне не справиться. Он силен, я слаба.

— Не проси. Я все равно скажу, — прищуривается мужчина, — когда не станет Булата, Эмин даже не успеет сесть на его место. Знаешь, почему?

— Отпусти, — выдавливаю я.

Но ему ровно. Давид держит так, словно ему нравится меня касаться.

— Потому что его место займут сильнейшие. Басмановы. Мы с тобой, Диана. Вот, почему Эмину было выгодно спасти Булата, потому что Эмин в одиночку — он нет никто, и звать его никак.

Я снова пытаюсь дернуться в железных тисках, но все безуспешно. И тогда я выпаливаю:

— То есть в принципе вам было выгодно убить Булата?

Давид улыбается. И, наконец, убирает от меня руки. Видимо, чтобы сдержаться и не натворить беды, а я отшатываюсь от него в тот же миг.

Мой страх злит его, я давно изучила это по Эмину.

А еще мой вопрос остается без ответа, ведь вскоре раздается звонок на его мобильный.

— Да, отец?

Долгое время Давид молчит, слушая собеседника.

Но по мере разговора лицо моего похитителя обретает выражение победителя. И я заранее понимаю, что на том конце принесли отнюдь не благую для нас с Эмином весть.

— Вставай, Диана, — велит Давид по завершению разговора.

Я не встаю. Замираю статуей от плохого предчувствия. А слезы едва не текут от страха.

Не дождавшись послушания, Давид сам сдергивает меня со стула. Заставляет подняться и за локоть приближает к себе. Очень близко и очень страшно.

Я забываю дышать. Дергаюсь в панике, но бесполезно.

— Война окончена. Мы едем в столицу, — улыбается он мне в лицо.

— Что это значит? — выдавливаю хрипло.

Я упираюсь ладонями в мужскую грудь. тяжелое дыхание опаляет мою щеку. От напряжения я едва стою на ногах — и то лишь благодаря мужской хватке. Давид насильно удерживал меня рядом с собой.

— Это значит, что ты теперь моя.

Глава 35


Эмин

Поместье Анархиста


— Где моя дочь?! Где она, Булат?!

Анна едва не плакала. Ее голос дрожал и терял терпение.

— Возьми себя в руки, Анна! — железный голос отца разнесся по голому коридору.

Он тоже на грани. Они оба.

Я ускорил шаг, вслушиваясь в каждое слово.

— Почему ты не позволяешь мне увидеть свою дочь? Сколько недель я не слышала даже ее голос?!

Притормаживаю шаг, поскольку из кабинета отца слышится звук пощечины.

Почти следом слышу звонкий женский вскрик. И грохот.

Твою мать! Опять он сделал это. Снова он начал поднимать руку на Анну.

Морщусь от женского плача. Вдвойне хреново, когда плачет мать Дианы, ведь я автоматом переношу это на себя и на… нее.

И это заставляет меня вновь вспомнить о том, как тесно переплелась наша история с Дианой с историей Анны и безумца, влюбленного в нее долгие годы.

— Я ненавижу тебя! — выкрикивает Анна, по звуку поднимаясь с колен.

— Молчи, пока я вновь не закрыл тебя в комнате! — злится Булат.

Твою мать. Ускоряю шаг, чтобы Анна не успела наделать глупостей.

Она попалась ему под горячую руку. Анна всегда была строптивой, а мой отец любил послушание.

Ведь он псих и безумец, которому давно пора на покой.

— Отец! — выкрикиваю я, чтобы отвлечь его внимание, чтобы отвести грозу от Анны.

До кабинета остается всего несколько шагов. Но мой крик заглушается женским плачем и проклятиями:

— Будь ты проклят, Булат! За все будь проклят! За мою дочь, за моего мужа!..

Она недоговорила. Тут же закричала. Женский крик оглушил меня, заставив поморщиться. А когда я появился в проеме, то передо мной появилась обескураживающая картина.

— Даже не дыши, когда вспоминаешь своего мужа… — рычит Булат.

У нас с Дианой не так.

У нас с Дианой все не так было.

Ведь правильно?

Я же не безумец. Я не принуждал ее. Да, я не был мягок, но не срывал на ней одежду под рьяное сопротивление. И не плакала она, захлебываясь слезами, и не целовал я ее насильно.

Не целовал же.

— Отец! Остановись! — мой голос охрип, а в глазах потемнело от всего этого дерьма.

При виде полуголой Анны, зажатой в угол моим отцом, я вдруг засомневался. Хотя до этого был уверен, что никакое безумство от отца я не впитывал.

И с Дианой я не мог так обращаться.

Не мог ведь?

Скрючившись от страха и боли, Анна рыдала и пыталась оказывать сопротивление. Я застал их в момент, когда отец почти до боли сжал ее лицо, а другой удерживал женщину за горло.

Чтобы было удобнее ломать сопротивление. Чтобы обезоружить. Лишить дыхания ведь значило сломать.

— Отец, — прочищаю горло, сгоняя мрак в собственных глазах, — убери от нее руки.

— Ты будешь мне приказывать? — огрызается Булат.

И тут же Булат приходит в себя. Вспоминает, зачем я здесь. Вспоминает, что сам меня вызывал. Безумец, при Анне позабывший обо всем.

— У нас есть разговор, — напоминаю ему на всякий случай.

— Да, да… — хрипло отзывается он.

И одергивает руки от притихшей Анны. Женщина обессиленно сползает вниз по стенке, на полу ее лицо оказывается напротив брюк отца. Анна закрывает лицо ладонями, ее плечи мелко подергиваются.

Булат зло нажимает кнопку вызова охраны. За моей спиной моментально материализуется человек.

— Отведи ее, — велит Булат, кивая на Анну, — привяжи к батарее. Пусть подумает о своем поведении.

Анну уводят на моих глазах. Растрепанную, полуголую и почти сломанную. Она не смотрит на меня, прикрываясь ладонями. Ей стыдно и больно, читаю по ней эмоции.

Хотел бы я сказать ей что-то хорошее, но едва она в себе. Едва она услышит меня. И захочет ли слушать вообще?

Еще чуть-чуть, и мать Дианы сойдет с ума.

— Ты понимаешь, до чего можешь ее довести? — интересуюсь осторожно, когда мы остаемся одни.

— Все острые предметы давно убрали из спальни. А в такие моменты я просто приказываю ее связать. Ничего она не сделает…

— Я не об этом, — морщусь я от его откровенности, — ее сознание. Ты думаешь о нем?

Отец молчит и достает виски. Я помешал ему развлечься с женой. Он недоволен.

А я не уверен, но вполне могу полагать, что сегодня я спас ее психику. И Булат ее не тронул. Сегодня мать Дианы не сойдет с ума.

— Забудь Анну. Не лезь. У нас другой разговор. Давид ждет одобрения на выезд, — чеканит отец.

И при этом пристально смотрит на меня.

На мою реакцию.

Которая не заставляет себя ждать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Пусть ждет. Дождется, и я его шлепну, — цежу сквозь зубы.

— Присядь, сын мой. И выпей, — кивает на второй бокал с виски.

— Я за рулем. Машину себе новую прикупил, кстати. Оценил? — бросаю я, садясь на кожаный диван.

— Видел. Снова серый цвет? В честь своих глаз, что ли? — бросает он едва не презрительно.

Я усмехаюсь.

— Интересно, это у моей матери были серые глаза или у моего отца?

Звонкий удар и последующий грохот разъедает пространство.

Булат бросил бокал в стену, и он разбился на сотни осколков.

Вместе с виски.

— Странно. Не понравилось? — хмыкаю я.

— Не хочу слышать о твоем отце и об этой шлюхе! — закричал Булат.

Я жду немного, пока отец успокоится. И лишь затем спокойно спрашиваю:

— Расскажешь мне о матери?

— Как она повертела хвостом и тебя нагуляла? А потом заявилась ко мне с животом… — отец сжимает челюсти, краснея от злости, — хорошо, что позже я встретил Анну. Иначе бы рано или поздно я бы убил твою мать.

— Она жива? — уточняю вскользь.

Отец прищуривается. И наливает новый бокал. Мне уже не предлагает.