Амина Асхадова - Девочка Эмина

— Что ты наделал?! — закричала она.

— Заткнись, Диана!

Под тяжелым взглядом она задыхается. Вижу, как ее грудная клетка медленно поднимается и опускается. Ей не хватает воздуха и, видимо, свободы. Почувствовала ее раз, теперь все мало.

— Ты не смеешь так делать!

— Я сделал. И сделаю еще раз, если увижу эти псевдоуроки в нашем доме. Усекла?

Видимо, нет.

Потому что в следующую секунду она бросается на меня с кулаками.

Глупо, но удивительно. И совсем не продумано. Скручиваю ее еще до того, как она вонзается кулаками в мою грудь.

Перехватываю запястья, кручу ее возле себя, пока не добиваюсь полной обездвиженности. Склоняюсь к уху, чтобы выбить всю дурь тяжелым шепотом:

— Ты не причинишь мне боли. Ты только разозлишь меня.

Это ее не остановило. Волосы растрепались, глаза ее сделались совсем безумными. Далеко не домашняя девочка, которой я привык ее видеть.

— Я хочу быть человеком! Человеком! Свободным!

Она кричала, причиняя себе боль. Пыталась выбраться из моих рук, но делала себе лишь хуже. И плакала от безысходности. Плакала совсем немного, больше — злилась и требовала от меня невозможных вещей.

— Свободы нет. Есть ее иллюзия.

— Это все ложь, это ложь! — хныкала она, — я видела! Свобода есть. У нее она была, Эмин!

У нее — это у девки Басманова. Кто бы сомневался.

Съездила в путешествие, развеялась, на сказку засмотрелась. Но ничего, возвращаться домой всегда тяжело, особенно после курорта.

— Тебе показалось, — жестко чеканю, почти убеждаю, — глупости это все. Выдумала ты, маленькая.

— Нет, нет…

Качает головой отрицательно, а тело ее положительно расслабляется.

Не захочет, но поверит. И забудет про свою Полину. Я заставлю.

— Да, маленькая. У нас с ними разная ситуация, а мир един. Они сейчас по уши в проблемах.

— Проблемы — это одно. Мне не показалось, Эмин. У них все по-другому было, — твердила Диана, — пусти меня!

Довольно. Выпускаю ее из рук, когда она достаточно обмякла. Истерика сошла на нет, в глазах — полное переосмысление ситуации. Мне жаль рушить сказку, но ей дальше жить. Со мной. А сказке здесь не место.

Приходится встряхнуть ее, чтобы переосмысление прошло быстрее и эффективнее. Она вскрикивает от неожиданности. Поднимаю, ставлю на ноги и лицо задираю, чтобы только на меня смотрела.

— Вот такая ты нравишься мне. Можешь плакать и биться за свою иллюзию свободы дальше, только запомни: я тебе не щенок, чтобы играть со мной. Ты это поняла?

Она кусает губы и молча смотрит на меня своими голубыми глазищами.

Успокоилась.

Пришла в себя.

Вот так лучше.

— Чтобы блокнотов с речами идиотскими я больше не видел. И про московскую девчонку чтобы тоже ничего не слышал, — я поморщился, — если на нее похожей станешь и мной вертеть попытаешься, я пущу тебе пулю в лоб.

Молчит упрямо.

Возвращается к жизни девочка.

Вспоминает, под кем находится.

— А если тебе заняться больше нечем, то я найду тебе занятие, — добавляю вкрадчиво и наблюдаю за тем, как расширяются ее глаза.

Догадываешься, о чем я, моя девочка?

— Я знаю, что выбьет из твоей темненькой головы всю дурь.

Я наступаю ей на носки.

Диана отшатывается. Следом отступает.

Только некуда. Ее свобода заканчивается в этих стенах, и даже здесь ее свобода — лишь иллюзия.

— Сто раз представлял тебя беременной. Это все равно когда-нибудь произойдет, правда? Так, к чему тянуть?

— Нет, Эмин, — ее губы задрожали, — а как же спасение мамы?

— Ах, да. Это как раз то, о чем ты писала в сраном блокнотике? — ухмыляюсь я.

И продолжаю наступать.

Она тяжело дышит. Словно из комнаты весь кислород выкачали.

Ты боишься, маленькая?

— Наш брак… он же только для Анархиста. Эмин, мы не туда катимся. Ты не чувствуешь? Какая беременность? Нас даже нет!

Она прохрипела и замолчала. В стену уперлась. И в мою грудь.

— Нас даже нет? Ты это сказала? — уточняю вкрадчиво, — повтори.

— А ты не помнишь? Я ведь женой твоей стала только для Анархиста. Какие дети? Умоляю, Эмин, приди в себя!

Медленно качаю головой.

— Это ты выдумала вынужденный брак. Выдумала его во имя спасения матери. Выдумала будущую свободу, будто после — я отпущу тебя. Для меня наш брак был желанным. Как и наш ребенок. Как и наша с тобой вечная жизнь, моя любимая девочка.

Я лгал.

Я хотел от нее ребенка. Безумно.

Но не сейчас. И не тогда, когда этого не хочет сама Диана.

Но опустить ее с небес на землю стоило. Иначе девочка могла зазнаться и подумать, что с помощью чертового блокнотика она может манипулировать мной.

— Целуй меня.

— Что? — ее губы сладко дрогнули, взгляд забегал.

— Целуй. Сейчас. Просто так целуй, кости мне кидать не надо.

Девочка запнулась. Она прекрасно поняла, что я имею в виду. Решила поцелуями меня благодарить, как собаке кости кидать в знак похвалы за послушание.

Только не выйдет. Реальность — не сказка. Ни разу.

Диана дрожит, потому что все еще уверена в моем безумии. Думает, что сейчас я разложу ее и сделаю ей ребенка. Как будто я желаю ее сопротивление, будто я хочу видеть ее сломанную, ее раздавленную… ни черта я этого не хочу. Я не чокнутый Анархист, да и дети сейчас ни к чему.

Возможно, я просто не хочу делить ее даже с детьми. Мысль такую вполне допускаю.

— Ребенок не для нас, Эмин. Я не хочу. Я не буду это делать, а если ты меня заставишь…

Диана замолкает. Дергает подбородком, как гордая. Еще не сломленная, моя девочка. Я не сломал, я ведь не Анархист. У нас все по-другому есть и будет. Хочу всегда видеть ее такой — гордой и будто бы сильной.

— От поцелуя не залетают, — усмехаюсь жестко, — просто поцелуй меня или сейчас же разложу. Прямо здесь.

Диана разозлилась. Она умела это делать, характер издалека видно — она сразу губы поджимает, скулы становятся острее, в голубых глазах не океан плещется, а целые глыбы застывают.

Люблю тебя, моя девочка. До безумия.

Не хочу ломать, ты мне такой нравишься. Но и отпускать тебя не хочу — уйдешь ведь. Я знаю, уйдешь. Не отпущу.

И все-таки она меня целует. На носочки встает и след на моих губах своими оставляет. Думает быстро соскочить, но я не позволяю — углубляю поцелуй без разрешения и взмахом руки к стене ее тельце припечатываю.

Вскрикивает.

Кричи, Диана. Громче кричи, чтобы надолго новый урок запомнить. Мой урок.

Обвиваю ее шею пятерней. Девочка задыхается — от страха больше, я ведь тонкую шею даже не сжимаю. Врываюсь в ее рот жадным поцелуем. Чертовски жадным. В глазах мутнеет, и я их просто прикрываю. Чтобы не видеть, как ее лед оттаивает, как страх плещется в этом океане.

— Эмин… Эмин!

Задыхается. Не от поцелуя, а от урагана. По-другому это не назовешь. Сжимаю ее тело в своих руках и наслаждаюсь тем, что могу это сделать. Небольшая, но упругая грудь в моих руках напряглась. Под напором моего колена ее ноги разъезжаются. Прекрасная, податливая, нежная. Коснувшись горошины на ее груди, ловлю сдавленный стон. Она боится будущего, но готова отдаться сейчас.

Я возвращаюсь к шее. Рядом с ухом невнятно бормочу:

— Дети будут позже. Но я надеюсь, что ты усвоила этот урок, моя маленькая.

Ее плечи подрагивают. Тело ее расслабилось после моих слов. Не хочет детей или не хочет от меня — думать об этом себе не даю. Это лишний повод для агрессии. Просто не время сейчас. Позже она обязательно заболеет мной.

Диана взметнула свои тонкие пальцы к лицу. Закрылась от меня, мелко подрагивая. Она напугалась, что все мои слова всерьез. А я разозлился, когда она мной играла.

— Ты все поняла? — повторяю настойчиво, — по трафарету жить не получится, я не Басманов.

— Я уже поняла. Поняла! — всхлипнула она.

На ее пальцах блестят два кольца. Первое мне дороже — тогда я взял ее, присвоил себе. Обручальное для меня чисто формальность. Насильно опускаю ее руки от лица, заставляя смотреть на меня. Губы ее покраснели и припухли. Сорочка задралась, оголив грудь. Я ее трогал, а она стонала. Была не против близости, но против детей. Значит, физически живет со мной, но видит будущее без меня.

— Я лишь боюсь повторения! Неужели ты хочешь стать такими же, как они? Как наши родители?!

Она выпаливает это и замолкает. Я отстраняюсь. В глазах по-прежнему серый туман. Едва нахожу ее океан, в них — стоят слезы. Испугалась, что я могу зачать ей ребенка.

Могу.

Но не хочу. И насильно бы не стал, но она видит во мне монстра. Моя вина.

— Ты сравниваешь меня с ним?

— Я сравниваю себя с мамой.

— И как?

— Судьбы похожи, — выдыхает тихо.

Я отворачиваюсь. Она стала смелее, а смелость всегда приводит к свободе. Еще и глупости говорит: в каком месте мы похожи? В чем? Съездим сегодня к Анархисту, пусть Диана посмотрит на него и подумает лучше, прежде чем сравнивать меня с ним.

— Эмин, ты знал о переписке Альберта и моего отца? — переводит разговор.

Диана поправляет сорочку. Кажется, она пришла в себя, раз задает такие вопросы.

— Нет. Но узнал позже, к весне. Когда тебя забрал.

— Значит, это правда? Альберт должен был… стать моим мужем?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Должен был. Если бы Булат не нашел Анну раньше, так бы оно и было, — отвечаю сквозь зубы.

— И ты не помешал бы этому? — моргает часто-часто.

— Я не следил за твоей семьей круглосуточно, если ты об этом. У меня были дела и обязанности, в том числе перед фирмой отца. Но позже я бы все равно нашел вас. Даже за границей. И Альберта, и тебя настигла бы та же участь.