Амина Асхадова - Девочка Эмина

— О моей беременности, Диана, — выдавила мама.

От признания мамы я бы упала. Точно упала.

Но Эмин держал меня так крепко, словно знал, какая я у него в действительности слабая.

Мама сказала уходить и больше не смотрела на меня.

Ей было стыдно.

Но не за беременность, а от того, что случилось между ней и Булатом. Теперь их объединяло не только его безумие, но и ребенок. Будущий.

— Только не реви, — устало вздохнул Эмин.

Он вывел меня из комнаты мамы и повел по лестнице вниз. Моя рука в его крепком захвате — не чтобы не сбежала. А чтобы поддержать.

— Я не реву.

— Вот и не реви.

Я улыбнулась сквозь слезы. Фраза из мультика на миг вернула меня в детство. Эмину моя улыбка понравилась, на первом этаже он остановился посреди холла и обнял меня.

Анархист выстроил огромный дом, чтобы творить в нем беспредел. Порочный беспредел. Возможно, он знал, что когда-то он вернет сюда любимую женщину. А я столько лет жила в сладком мире родительской любви и не знала ничего. Ровным счётом.

Меня хотели уберечь, но в итоге сделали только хуже. Лучше бы я знала все. Все.

Чья вина? Виновных уже не найти.

Эмин погладил мои волосы, утешая. Я прижалась к нему сильнее и впервые за долгое время испытала новые чувства.

Пока я не понимала, что именно это за чувства. Но они были новыми.

— Эмин, Эмин… — шептала я, — все ведь будет хорошо? Даже теперь, правда?

— Да.

Тишину нарушили аплодисменты.

Хлопки рядом прозвучали как насмешка. Это Булат вышел из своего кабинета и надменно смотрел на нас.

— Проходите, дети мои.

Эмин подтолкнул меня к кабинету. Я старалась не смотреть на лицо того, кто считал меня своей дочерью.

Чудовище.

— Мог бы и сам приехать к нам, — заметил Эмин.

От этой мысли я содрогнулась.

— С Анной, — добавил он.

— Ты ведь знаешь, я не люблю выбираться в свет.

— Да, после Анны ты осел на дне. Это называется регресс, отец.

Булату слова Эмина не понравились. Очень.

А в них была доля правды. Вчера я слышала, как Эмин говорил с кем-то по телефону. Разговор шел о Булате.

Когда-то Анархист имел огромную власть, но то было до Анны. Теперь он ослаб, и Эмин говорил, что нужно выжидать. Возможно, ребенок послужит катализатором утечки власти.

Я не была уверена, что Эмин без зазрения совести сделает отца никем и завладеет властью. Что-то мешало Эмину сделать это раньше, барьер оставался и сейчас.

Тот телефонный разговор дал мне надежду. Эмин поможет.

— Зато у тебя прогресс, я смотрю. После Басмановых. Кем ты себя возомнил?

Эмин не растерялся. Сел рядом со мной и в ожидании уставился на отца.

— Ты хотел поговорить?

Поведение Эмина — его спокойствие — вывело Булата из равновесия. Его кулаки затряслись. Я прижалась ближе к Эмину.

— Еще и таблетки эти… ты думал, я не найду? А я нашел. Понимаю, ты против соперников… но с наследником я обрету новую силу. Я победил, Эмин. Склонись.

Анархист злобно оскалился.

Он видел перед собой не сына. А соперника. Возможно, это заставило его задуматься о другом наследнике.

В глазах Эмина я увидела злость. Но он быстро подавил ее. Только желваки выдавали его истинные мысли по поводу беременности Анны.

— Ты боишься, что я и по тебе пройдусь?

Эмин играл с огнем. Считывал эмоции отца, чтобы понять, насколько тот сдулся в собственных амбициях.

Я помнила Анархиста другим. И внутри, и снаружи. Он давно потерял свои формы — располнел, осунулся, перестал за собой следить. Глаза в алкогольной дымке, руки разучились держать пистолет — пальцы сгорбились. Он терял облик человека. Глаза недоверчиво смотрели на собственного сына.

Булат ответить не успел. Эмин поднялся, похлопал отца по плечу и сказал:

— Ты действительно думаешь, что я предам своего отца?

Они улыбнулись друг другу. Но глаза обоих оставались холодными.

— Ты меня вырастил. Я этого не забуду.

Эти слова отдались во мне болью. Я опустила взгляд. Как понять, говорит ли он правду? Или отводит от себя подозрения?

— Надеюсь, что я вырастил достойного сына, — прокуренный голос Булата заставил меня съежиться, — ну, Диана, как тебе Москва?

Я вскинула взгляд. Он переключился на меня.

— Также чужда, как и вы мне. Чудовище, — процедила я с презрением.

Это я сказала зря.

Но поняла значительно позже.

Когда Булат подлетел ко мне и замахнулся. Я видела, как его пятерня стремительно приближается к моему лицу. И кольцо массивное, повернутое камнем ко мне, видела.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Он бы непременно рассек мне губу. Я бы не успела отвернуться. Убежать — тем более.

Потому что не ожидала.

— Дрянь!

Благодаря Эмину мое лицо не обожгло болью. И кровь не полилась из губы.

В считанные секунды муж схватил меня за руку, и я слету налетела на его грудь. На макушку моментально легла его сильная рука.

Оберегая.

Защищая.

— Дрянь! — заорал он снова, — неблагодарная!

Сердце билось бешено.

Слезы душили грудь, но я держалась. Обещала Эмину не реветь.

А еще страх пробрался в самое нутро. Я боялась войны. Бедром я чувствовала ребристый металл. Эмин оружие не успеет схватить, он меня от удара уберег и время на это потратил.

Щекой я чувствовала, как жесткая грудь тяжело вздымалась. Вверх, вниз. И снова вверх.

Я прижалась к нему непроизвольно, первобытно ища помощи у сильнейшего.

— Не тронь. Это моя жена, — процедил Эмин.

Послышался звон бокалов.

Опять за коньяк.

— Плохо ты жену воспитываешь! Нужно так, чтобы язык за зубами держала!

Тяжелое дыхание троих нарушало тишину кабинета. Я осторожно подняла голову и встретилась с серыми глазами. Муж смотрел только на меня. Он осматривал губы, скулы, щеки… не задела ли меня ладонь Анархиста.

Не задела.

Эмин зарылся рукой в мои волосы и сладко поцеловал в висок. Его губы были холодными, рот открыт в напряжении. Он безумно втягивал в себя воздух.

Испугался.

Испугался…

— Жаль, что не я ее воспитывал, — в который раз произнёс Анархист.

— Это больше не твоя дочь. Диана — моя жена. Помни об этом, когда подумаешь вновь замахнуться, — отчеканил Эмин.

Я вновь уткнулась в сильную грудь. Мой Эмин… он спас меня.

Не тронь. Это моя жена.

Сегодня все обошлось.

Но завтра?

— Мне сказали, у тебя долги. Поэтому ты перестал появляться в обществе?

— Мои долги тебя не касаются. Булат Шах все еще силен и опасен. Ко мне никто не сунется, — сказало чудовище.

Из того, что я услышала, стало понятно, что Булат терял позиции.

Но теперь в его руках большой козырь. Будущий наследник или наследница…

И если он увидит малейшую угрозу в Эмине, то ему ничего не стоит его убрать. Одним наследником больше, другим меньше.

Что же я наделала? Лучше бы он меня ударил. Рассек губу или глаз, пережила бы. Лучше бы Эмин не вступался, чем теперь это грозит?

Анархист повернулся. В его руках бокал с янтарной жидкостью, на лице жадный оскал и недоверчивый взгляд.

Он посмотрел на меня в упор.

— Мы еще поговорим! И тогда ты будешь более сговорчива! — пообещал он.

— Мы уехали, отец. Проспись, — бросил ему Эмин.

От собственных мыслей я содрогнулась. Эмин вывел меня из поместья Шаха и посадил в машину.

Несколько минут муж молчал, сцепив руки на руле. Тяжесть дум отразилась на его лице. Мне кажется, сегодня он постарел на несколько лет вперед. В груди досадно защемило — я ничем не могла помочь.

— Извини, что я не сдержалась.

— Это было к лучшему, — Эмин покачал головой, — значит, он перестал держать себя в руках. Кондиция нужная. Жаль только, что ты напугалась. Напугалась же, маленькая?

Он потер мою щеку пальцем.

И больше ничего не сказал. Тронулся, а за нами следом — охрана. С каждым разом ее становилось все больше. Особенно, когда мы ездили к Булату.

Мы вернулись на Батальонную.

— Приготовь поесть. Или просто кофе… ничего не хочу.

Эмин тяжело вздохнул, запер дверь и ушел, оставив меня одну.

Приготовить кофе? А вдруг потом проголодается и разозлится, если не будет ужина? Лучше сделаю и то, и то.

В керамику я положила сыр и нарезала помидоры, добавила немного перца и запекла в духовке.

Увидела этот рецепт в какой-то социальной сети, недавно Эмин подключил для меня ограниченный доступ. Я могла смотреть, что хотела, но для сообщений и регистраций доступ был запрещен.

На конфорку я поставила вариться гречневую лапшу, когда раздался удар. Глухой, сильный, где-то рядом. В сердце неприятно кольнуло, а у кабинета я услышала крики.

Эмин орал.

От безысходности.

От ярости. Тупой и болезненной.

Мне стало плохо. Эмин крушил кабинет, не отдавая себе отчета в крушениях. Заходить к нему сейчас было просто смертельно опасно.

Я попятилась.

А дверь, наоборот, распахнулась и явила мне зверя.

Увидев меня, Эмин промолчал и проследовал мимо. В его руках был пистолет, на кухне он бросил его на стол. Он всегда так делал. Завтрак, обед или ужин — неизменным продуктом наравне с хлебом оставалось оружие на столе. Я к нему привыкла.

Я последовала за Эмином. Он тяжело оперся на подоконник. Муж пришел ко мне. Рядом со мной ему легче, он всегда так говорил.