Диана в моем доме. Со мной рядом. Спит буквально за стенкой. Или ворочается без сна, взволнованно прислушиваясь к ночной тишине. К моим шагам.

Представляю, как она напугана.

Только этот страх действует на меня совсем противоположным образом.

Я начинаю ее хотеть. Еще больше. До безумия, которое стало частью моей жизни, когда я впервые увидел ее.

Я приехал к ее отцу, а она нагло подсматривала за мной. А затем стушевалась, смущенно отвела взгляд и убежала к себе в комнату. После этого я видел ее еще десятки раз — наблюдал, тайно, но затянул меня в омут именно первый раз. Первая встреча.

С утра из постели меня выдергивает звонок.

— И долго ты будешь спать, сын?

Смотрю на часы. Проспал почти до обеда.

Твою мать.

— Я ждал тебя вчера ночью.

— Мне казалось, что теперь твои ночи проходят иначе, — подстегиваю отца.

— Не перечь.

Отец недоволен.

Его обычное состояние.

— Скоро буду.

Натягиваю джинсы и футболку. Хватаю куртку, и когда я уже был готов вылететь за дверь, то вспомнил о ней. Резко затормозил, кидая взгляд в сторону ее спальни.

Я так и не понял, как мне нравится ее называть. Диана или просто моя девочка.

Она стоит в проеме и смотрит на меня исподлобья. Уже не спит. И вздрагивает, когда понимает, что я ее раскрыл.

— Куда ты?

— По делам.

— А я?

Она выходит в коридор. Одетая, собранная. Давно не спит. Караулит меня.

Наверняка и дверь попробовала, и ключи уже поискала. Только незадача: первое запер, второе спрятал.

— А ты жди меня.

— Ты к нему? К Анархисту?

Я молчу. Да, я к своему отцу, но это не твое дело, девочка.

— Еда в холодильнике. Поешь. Вся одежда, что в твоей спальне, сшита для тебя. Переоденься в домашнее, а свою одежду выкинь.

— Возьми меня с собой. Я же волосы покрасила. Изменилась. Линзы купим, и он меня не узнает…

— Ты не поняла, Диана?

Теряю самообладание, вцепляясь в дверную ручку.

— Я дела решаю, а ты дома сидишь и меня ждешь. Можешь еду приготовить. В окно посмотреть. Каналы полистать. Книги в моей спальне, заходить можно.

Ее лицо изменяется. Становится растерянным, бледным.

Надо бы ее откормить. Тростинка совсем маленькая.

— Ты не понимаешь? Я хочу увидеть маму!

Она срывается с места, устремляя взгляд на дверь. Я собирался выходить, когда она бросилась на выход.

Нет, Диана. Так не пойдет.

Ты совсем охренела, моя девочка.

Перехватываю ее тоненькое тельце еще до того, как она успевает шагнуть за порог.

Внутри меня поднимается такой ураган, который даже я остановить не в силах.

Я зол. Непроизвольно сжимаю руки на ее талии и прижимаю к стене. Слишком сильно. Она вскрикивает от боли.

— Черт… прости, — выдыхаю, когда возвращаю остатки самообладания.

Но Диана не слышит. Она кусается, продолжая вырываться.

Глупая девчонка! То ли к отцу срываться, то ли ее проучить, как следует.

Еще дверь не успел закрыть после ее побега. Повезло, что на этаже нет соседей.

Она дергается в моих тисках, пока я не отрезвляю ее одним движением. Наверняка она уже считает пощечины, но я еще не придумал другие способы по прекращению ее истерики.

Диана замирает в моих руках. Затихает. В ее голубых глазах плещутся слезы, как волны в океане. Дыхание превращается в глухие рыдания.

Твою мать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Разжимаю руки, отпуская ее. Огромными шагами выхожу из квартиры, с грохотом запирая ее снаружи.

Ее тело бросается следом.

— Эмин! Я хочу к маме! — она стучит по двери.

Двадцать восемь лет как Эмин.

Вызываю лифт. Ехать будет долго.

— Эмин! Отпусти!

За дверью слышу ее рыдания. Навзрыд. Один шаг, и я внутри. Двери лифта закрываются.

— Эмин!!!


Отец любил величие во всем. И старался своей любви не изменять.

Я приехал в его особняк к обеду. Вот уже долгие годы он живет здесь. Все планы мести он выстраивал именно в своем одиноком дворце, делясь ценной информацией лишь со мной, своим сыном. И не доверяя ее никому, кроме меня.

Каждую нитку, за которую он ухватывался в своих безумных поисках, я обрывал. Каждая раздобытая им информация не приводила к результату — я уводил семью в совсем другие направления. Анархист до сих пор не понимает, как семье Анны удавалось скрываться долгие годы, но десять лет из них им помогал я.

Внутри меня встречает вышколенная прислуга.

— Ваш отец в своем кабинете. Он ждет вас, Эмин Булатович.

Знаю, что ждет. С нетерпением. И врожденным недовольством.

— Где был мой блудный сын?

— И тебе доброе утро, папа.

— Уже обед, — отец поднимается из-за стола.

Подхожу к его столу. Обнимаю, выказывая свое почтение. Это обычный ритуал — делать вид, будто не знаешь, сколько крови пролил твой отец.

Да и я сам уже давно не чист.

Отец за последние годы сильно сдал. Много хмурится. Вечно недовольный всеми, даже мной. Разве что появление Анны в его доме позволило ему немного вернуться к себе прежнему.

— Где она? — интересуюсь вскользь.

Мы оба понимаем, о ком идет речь.

— В спальне. Не ест, не пьет. Бунтует. Неужели это разумное поведение разумной женщины? — недовольно взмахивает руками.

Я иронично поднимаю бровь.

Это мне говорит безумец, двадцать лет преследовавший любимую женщину?

— Сейчас с ней психолог, — сдвигает брови к переносице, — раньше она хотя бы плакала. Теперь молчит.

Пытаюсь вразумить отца:

— Она потеряла дочь. Я уже не говорю о муже…

— И не говори о нем, — сжимает руки в кулаки, — я недоволен проделанной тобой работой, сын.

— Такое бывает, отец, когда мне приходится принимать решение за считанные секунды.

— Я хотел увидеть ее тело.

— Какое тебе дело до ее тела? — взрываюсь я, — нет ее, и все на этом. Мне что, надо было труп ее везти двое суток?!

Отец поджимает губы. Снова недоволен.

— Не повышай голос на отца.

— Прости.

Его телефон звонит. Я стараюсь скрыть нервозность. Играть против отца было сложно, он слишком хорошо меня знает.

Эмин, возьми себя в руки.

Не повышай голос на отца.

Не привлекай его внимание.

Иначе поплатишься за предательство. Все поплатились. Булат даже женщину, которую он когда-то любил, превратил в тень.

— Булат слушает.

Отец откидывается на кресло. По телефону говорят нехорошие вещи, сразу читаю по его глазам.

Тотчас же телефон с грохотом летит на стол. Мысленно делаю глубокий вдох, внешне остаюсь непроницаем.

— Проблемы?

— Скажи мне вот что, сын. Зачем ты поехал в Сибирь?

Напрягаюсь внутри. Внешне усмехаюсь.

— Захотел исполнить твое поручение лично. Мне приятно получать от тебя похвалу, но в этот раз я получаю от тебя только недовольство.

— Ты не спросил моего разрешения.

— Я лишь проследил за выполнением.

Он смотрит на меня долго. Думает о чем-то. Стараюсь взгляд не отводить и вести себя повседневно.

— Тогда хреново ты проследил за выполнением, сын. У нас проблема.

— Какая?

— Девчонка из ее города подала портреты моих людей в полицию. Думаю, это подруга ее дочери. Литейникова Кристина, 18 лет.

Я чертыхаюсь. Вот же… дерьмо.

Я ведь спрашивал у Дианы, видела ли она их лица по камере.

— Вот я проследил, Эмин. Вот у меня схвачено. Один звонок, и я узнаю свежие новости из органов. А что сделал ты?

Сжимаю кулаки. Мало мне истерик Дианы, так она еще и соврала мне, глядя прямо в глаза. Не понимает, что мы на одном фронте воюем.

Убью чертовку!

— В каком месте ты проследил, Эмин? В общем, замяли. Подружка на тебе, придется убрать.

— Сделаю.

Грозные черты отца преображаются. Его крупная фигура потягивается на стуле, а свои крепкие руки он заводит за голову. Борода будет побольше моей, да и взгляд у него с выдержкой. Более прожженный.

Вижу в нем себя будущего, и от этого представления каждый раз мрачнею.

— Сын, не превращайся в меня. Ты весь помрачнел. Так скоро как две капли воды станем, — Булат смеется.

— Мы и так две капли воды, — заверяю отца, — мне пора. Проводишь?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Шагаю по дому, который когда-то любил. Этот дом слышал много рассказов и сказок, но больше всего он слышал имя «Анна».

Большая часть моего детства напитана этим именем. Я засыпал и слышал его. Просыпался и помнил его. Отец постоянно говорил об этой женщине.

Я не думал, что так можно любить.

Раньше не думал…

Мы проходим мимо спальни, и я вижу ее. Знаю, что она чертовски красивая женщина. Не зря отец полюбил ее. Но сейчас она больше всего напоминала тень.

— Анна, ты поела?

Голос отца изменился. Со мной он разговаривал жестче.

Анна не ответила. Только на меня смотрела затравленным взглядом. И глазами заплаканными. Я помнил ее еще молодой девушкой — правда, очень смутно. Мне было чуть больше пяти, а ей чуть больше двадцати. Почти как сейчас Диане.

Вижу, что Анна тоже меня вспомнила, только теперь вместо маленького мальчика она видит во мне зверя. Такого же, как мой отец.

Анна похоронила мужа и единственную дочь.

Пережила изнасилование отца. Вижу на руках синяки. Кровоподтек на губе.

Я уверен, что за эту неделю он уже тронул ее.

Что безумцу неделя по сравнению с двадцатью годами?