— Тебе придется тяжело с Эльдаром, когда его выпустят. Но к тому времени ты обретешь силу. Мы всегда будем рядом, ты всегда будешь нас поддерживать. Идеально, правда?

Не слова, а мелодичная песня играла в моих ушах.

Баш на баш. Мы тебя посадим, а ты оставишь нас на прежних местах.

— Мы — это кто? — уточнил я сразу.

— Я, Алиев и Андреев, ты его знаешь.

— Кто такой Алиев? — вцепился я, — то есть ты хочешь убрать Локманяна?

Вадим отвел взгляд. И отвечать не торопился. Алиева я не знал, и с отцом он не работал в отличие от Локманяна.

После долгого молчания в кабинете раздался тихий шелест:

— Ты, Эмин, не задавай вопросов. И тогда никто не станет поднимать бунт. Просто поставишь этого человека на место Локманяна, и город твой.

Я спрятал пакет за поясом.

А Вадим с неприязнью добавил:

— Нам очень не нравится работа Локманяна. Это и стало причиной нашего раздора с твоим отцом. Еще чуть-чуть, и Булат бы посадил его на свое место — так сильно твой отец доверял своему собрату-старику.

Я задумался. Локманяна я знал, отец всегда хвалил его. Кто такой Алиев — большой вопрос.

— Эмин, — напрягся Расторгуев, — мы ждем твоего ответа. Ты готов сменить своего отца?

— Готов. Начинайте делать свое дело, я назад не пойду, — решил я.

***

Готов ли я? Интересный вопрос.

Кто желает смерти, тот не бросается спасать от пули. А я бросился. И спас отца.

В полной прострации и угнетающей тишине я прокрутил металл между пальцев. Тяжелый, теплый, за эту пушку мне могли дать лет десять. Ты предал меня, папа. Я ведь тоже могу это сделать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Власть, деньги, богатство… — я горько усмехнулся.

Со временем обесцениваешь вещи, которые имеешь. Зачем оно все без радости в жизни?

У меня такая имелась. Имелась радость.

Спала сейчас в соседней комнате с книжкой в обнимку. Уснула за чтением какого-то романа и теперь сладко сопела.

Металл сильно нагрелся в руках. Чем больше я думал, тем больше горькости оставалось на языке. Я бы мог сделать это раньше. Приехать и убить его. Да, были бы проблемы — возможно, фатальные.

И да, именно на этом я всегда тормозил. Я бы эти проблемы пережил, а вот она — нет. Слишком сложно для нее. Тяжело. Боялся, что Диана вконец сломается, поэтому пытался быть нежным и затмить ожидание лживыми обещаниями.

Нельзя быстро занять чье-то место. Если просто избавиться от того, кто кормит целую стаю, эта стая кинется на тебя. Стая сожрет и не подавится. Поэтому сперва я должен научиться ее кормить. Поставить новую кормушку, чтобы иметь власть избавиться от старой.

Или все это были лишь слова, и дело состояло совсем в другом? Например, в чувствах? В воспоминаниях?

…- Папа, папа!

Отец только вернулся с работы. Он был высоким и статным, а еще очень сильным.

— Эмин, сынок, — мягко улыбнулся отец и присел рядом, — почему ты не спишь?

— Извини, Эмин отказался ложиться без тебя, — нежный голос Анны прозвучал за спиной.

— Так не годится, мой мальчик, — отец свел брови к переносице, — уже слишком поздно.

— Папа, я хочу чаще быть с тобой, — насупился я.

— Сынок, сейчас я должен много работать, чтобы я уступил тебе достойное место.

— Не хочу место. Будь всегда моим папой.

— Он очень скучает по тебе, Булат, — улыбнулась Анна.

Отец поднялся с корточек и приблизился к Анне, забыв обо мне. Его лицо резко стало недовольным, будто Анна сделала что-то плохое.

— А ты скучаешь? — спросил он.

Женщина испуганно сделала шаг назад.

В последнее время она постоянно боялась отца, а пощечины в отношениях мужчины и женщины воспринимались мной уже обыденно.

Анна сама говорила, что мне не стоит за нее переживать.

И я решил, что, если эта женщина все равно остается с папой, значит, она его сильно любит. Значит, это было нормально.

Благодаря отцу я научился такой любви. Жестокой, грубой. Другой не знал.

Теперь я уже не маленький, и впереди меня ждет то самое место. Ради которого он так много работал и так мало времени уделял семье. Хотя для Анны он всегда находил время. Правда, обычно после этого она зачастую ходила с заплаканными глазами…

Я бросил взгляд в окно. Вид из новой квартиры выходил уже не на набережную. Теперь за окном лес и минимум людей. И ночь непроглядная.

— Эмин?

Я обернулся. Диана.

Пришла ко мне сонная и в одной сорочке. Потерла глаза кулачками и с недоумением взглянула на меня.

— Уже четвертый час ночи.

— Я не ложился.

Жена замолчала, недоумевая еще больше.

Жена… какая жена? Она еще такая юная.

— Иди ко мне, маленькая. Посиди рядом.

— Эмин, ты пьешь?

Диана задает слишком много вопросов. Настороженно смотрит на меня, даже хмуро, но рядом садится покорно.

Жалею ли я о том, что сделал? Нет. Я сделал это ради нее.

Но когда я смотрю в ее глаза, то неизменно вижу в них Альберта. Он был моим братом, но жизнь научила любить не по крови и не по плоти родной, а по жизни. По обстоятельствам и верности.

Отец меня так выбрал. Вырастил и воспитал как родного.

Если думать так, то жить становится легче. И кошмары снятся все меньше, в которых меня преследуют безжизненные серые глаза.

— Нельзя похищать чужую жену. Я сделал все правильно.

Диана смотрит на меня как на обезумевшего.

Грудь ее тяжело вздымается. Вспоминает август.

— Я сделал все правильно? — переспросил я.

То ли вопрос, то ли утверждение. Непонятно.

Осушаю еще один бокал. Диана напрягается, скользит взглядом по начатой бутылке.

Ответь же мне, Диана. Ты не видишь, как мне хреново?

— Эмин, дорогой, — она взволнованно озирается по сторонам, — нельзя. Ты прав, нельзя было меня похищать.

Я кивнул. Хорошо, что она считает так же, как я.

Взгляд мой уперся в окно. Диане никогда не нравилась набережная. Вода ее пугала, она всегда просила переехать.

…- Папа, но что мне теперь делать?

— Никогда не сомневайся в принятых решениях и сделанных действиях. Сомнения убивают изнутри, мой мальчик, — жестко сказал отец.

Я его слова навсегда запомнил. Тогда я подрался с одноклассником и отказался просить прощения. Тогда у меня еще была совесть и позже чувство вины стало разъедать нутро. Но прощения я так и не попросил — отец же сказал не сомневаться.

Сейчас мне просто снятся кошмары. Никакого чувства вины. Только стеклянные серые глаза.

Я сделал это ради нее.

А она меня даже не любит.

Булат теперь видит во мне соперника. Достойного сына своего отца. Я ведь сумел Басмановых убрать, а раз до московских добрался, то уж Волгоград и без того близко. Булат боится, не доверяет мне. И правильно делает. Я научился ходить по головам. Ради нее ослеп, ради нее на все готов.

Только…

— Сомнения убивают изнутри.

Тишина угнетала, и я не переставал шептать.

На руку мягко опустилась ее ладонь. Нежная, теплая. Молочная кожа манила, как и ее голубые глаза. Я в них повяз.

— Эмин, я рядом.

— Не верю, — припечатал я.

Улыбка с ее лица исчезла.

Диана не ожидала.

Тусклый свет с вытяжки выдал ее растерянность.

— Когда-то я думал, что стоит мне тобой овладеть, и я успокоюсь, — продолжаю монотонно говорить, — разложу тебя на кровати. Возьму пару раз и все уйдет — чувства, эмоции, зверь внутри. Трахну, в конце концов.

Маленькая дергается как от пощечины.

Не привыкла к грубости. Нежная девочка.

— А ты? — шумно дышит.

Пытается поддержать разговор.

Но совершенно не знает, чем меня можно успокоить.

— А я? Моя мать плачет по своему сыну.

По Альберту.

— Другой сидит в тюрьме. Там тоже есть кому плакать.

Басманов. Только из-за того, что было кому плакать, я оставил его в живых. Впрочем, Рустам тоже сыграл большую роль для спасения своего брата.

— И скоро я покончу с ним.

С отцом.

Сердце пронзила боль. Оказывается, оно у меня есть.

Диана приблизилась. Мой взгляд пугал ее, но она все равно опустилась передо мной на колени. Схватила мое запястье и грубую руку к своей нежной щеке прислонила.

— И все равно моя любовь к тебе лишь растет. В геометрической прогрессии. Я люблю тебя, Диана. И это страшно.

Я взглянул на нее. Диана смотрела на меня как будто с любовью.

Мне хотелось верить.

— Я ради тебя на все пойду. Я безнадежен, Диана. Я сумасшедший безумец. По тебе безумец. И это страшно.

— Ты боишься своей любви?

— Это страшно, — выдавил я в который раз.

И замолчал.

Я боюсь любить ее. Моя любовь ее погубит. Убьет ее. Рано или поздно — убьет.

— Я тоже сумасшедшая, — вдруг заговорила она, — раз не вижу иное будущее теперь. Раз ревную тебя, когда ты уходишь по ночам.

Я отбросил бокал в сторону. Раздался грохот — все-таки разбился.

Через нос дышать не выходит, напряженно открываю рот. Диана давно не пугается от ненормальности происходящего.

Я никогда этих слов от нее не слышал.

— Ревнуешь? — переспрашиваю хрипло.

Хочет опустить взгляд, но не позволяю. Мои пальцы на ее щеке.

В голове вспышка. Я делал ей больно, и не раз. Эти же пальцы оставляли след на ее молочной коже.

— Я каждый день в тебе. Каждый день хочу тебя. Ревнуешь, глупая? — усмешка растянула мои сухие губы.