— А знаешь, маленькая, ты права. Мне будет хуже. Как насчет тебя?

Я шумно выдохнула.

Эмин вложил в мою руку нагретый металл. Тяжелый, увесистый. Я испуганно дернула рукой, пытаясь избавиться от пистолета, но Эмин крепко сжал его в моих пальцах.

— Иди. Отомсти ему за все.

— Я так не хочу. Я не смогу.

Тогда Эмин забрал оружие и подошел ко мне вплотную. Его сильное тело вжало меня в шершавую стену, губы почти касались моих щек.

Горячее дыхание опалило мое лицо.

— В таком случае предоставь мужскую работу мне. Я о нас позабочусь. Пойми, Диана, из нашего мира уходят только ногами вперед.

Эмин долго смотрел на меня в упор, а затем повернулся к Коле:

— Уведи ее, твою мать!

На этот раз меня перехватили сильнее и насильно потащили наверх, к свету в конце подвала. Коля извинялся: ему не хотелось действовать грубо, но приходилось ломать мое сопротивление. С трудом обернувшись, я увидела, как Эмин зашел в клетку — последнее пристанище Анархиста.

А в следующую секунду раздался выстрел.

Всего один.

Тогда я оттолкнула Колю и обессиленно упала на ступени. Я ничего не чувствовала, последние слезы я выплакала после смерти папы. Просто сейчас вдруг пришло осознание, что Эмин теперь не сын жестокого человека, от которого моя семья бежала всю жизнь.

Он теперь и есть тот человек. Большой человек.

Глава 73


Я забыла, как выглядит праздник Новый год.

Он прошел для меня как в тумане, а очнулась я уже в феврале.

Когда родила мама.

Восьмого февраля Эмин не вернулся домой. Он пришел в полночь на девятое. Я готовилась ко сну, когда в прихожей хлопнула дверь. Сильно.

Я подобралась, дыша через раз, и отважилась выйти в коридор.

На Эмине было много хлопьев снега. Он снял зимнее пальто, вытряхивая тяжелый снег. Лицо его было мрачным, когда он бросил телефон на полку. На нетвердых ногах я приблизилась к Эмину. Огромных усилий стоило дотянуться до его губ и поцеловать.

— Здравствуй, — шепнула я, — мне было одиноко без тебя.

На секунду его взгляд смягчился, и Эмин с силой взъерошил волосы. В глазах мужа показалось что-то человеческое, но затем его вновь захлестнуло.

Моя терапия была временной. Горечь возвращалась через пару минут, и так второй месяц подряд.

— Пойдем ужинать? — спросила я, отходя на несколько шагов.

Эмин разулся. Я повесила его пальто сушиться, но муж все молчал. От ужина он отказался, сразу направился в спальню и меня за собой потянул.

— Что-то с мамой?

В груди потяжелело от дурного предчувствия. Эмин не надел сорочку, просто разделся и лег полуобнаженным. Тяжело дыша, он закинул руку за голову.

— Мальчик, — выдавил он спустя время, прикрывая глаза от усталости.

Я молилась, чтобы была девочка.

Чтобы Эмина не добило хотя бы это. Чтобы безопаснее стало, тише, спокойнее.

Видимо, не судьба.

— Восьмого числа родился. Ровно через два месяца после его смерти.

Эмин позвал меня к себе. Я приютилась на его плече и положила запястье на его широкую грудь. Эмин дышал тяжело, зло, мрачно. Значит, мама родила. Значит, все хорошо.

— Это ведь ничего не значит, Эмин. Теперь ты глава, тебя все слушают.

***

С тех пор, как не стало Анархиста, многое изменилось.

На похоронах Булата было много людей и журналистов. Последние пришли ради грязи, которую успешно транслировали по телевизорам, но всей правды они не знали. Никто не знал, кроме нас с Эмином.

После того, как прощальные церемонии закончились, Эмин сразу отправился в бывшее поместье Анархиста. Я убедительно попросила его взять меня с собой, все еще помня о подарке, который мне оставил Булат.

Но сильным ударом для меня стал вид поместья. Некоторая его часть очевидно горела.

— Он отстреливался, — объяснил Эмин, — много часов не подпускал к себе. В один момент все его боеприпасы взорвались. Анна была в правом крыле, где балкон, видишь? Она не пострадала, а вот он…

Эмин тяжело замолчал.

— Боеприпасов было так много? — не верила я.

— Как видишь. Левое крыло придется полностью восстанавливать. Либо продадим за копейки.

— Теперь это твое поместье? — спросила я.

— Юридически наше. При жизни Булат признал тебя дочерью.

Было непривычно смотреть на поместье Анархиста и понимать, что его самого там больше нет. Здесь была лишь охрана по периметру, состоящая из новых людей Эмина. Взгляд зацепился за крутой балкон. Он был круглый без острых сторон, на этот балкон можно было попасть только из кабинета Булата, туда мне и было нужно.

Как только мы заехали внутрь, Эмин отправился в архив. Молчаливой тенью Коля последовал за ним, а я чуть отстала. Здесь не было охраны, как в прежние времена, а мужчины были слишком увлечены поисками, чтобы обратить внимание на мое отсутствие.

Недолго думая, я направилась в кабинет.

Искомое нашлось там, где и сказал Булат. Будто он готовился к своей смерти, поэтому спрятал это в искусственно созданном отсеке в полу. Я открыла потайное пространство, и увесистый бархатный мешочек оказался в моих руках. Внутри я обнаружила фотографии, которые были проколоты брошью. Я отложила их в сторону, рассматривая брошь.

Неужели она имеет какое-то значение? Что это — простая безделушка или символ вечной власти? Или принадлежность к роду? Почему Булат хотел, чтобы это оказалось у меня? Я взяла брошь в руки — она была увесистая и совсем не женственная, выполненная в виде черной монограммы. Монограмма состояла из заглавной буквы «А», окруженной буквой «О».

Я не знала, что с этим делать — об этом Булат сказать не успел.

По приближающимся шагам я поняла, что мужчины вернулись из архива. Сердце бешено заколотилось в груди. Подумать о важности броши я не успела и автоматически спрятала вещь в кармане брюк, туда же кое-как запихнула три фотографии. Всего три, но такие горькие.

С Эмином и Колей я встретилась в коридоре, успев выскользнуть из кабинета незамеченной. Муж был взбудоражен и не замечал ничего вокруг, в его руках была коробка — он обыскивал дом отца как ищейка и явно вытащил из архива нечто ценное.

— Коля, подготовь машины! — отдал приказ муж, ворвавшись в кабинет, — здесь небезопасно. Скоро отбываем.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Вы нашли то, что искали? — поинтересовался Коля.

— Нет, — процедил Эмин мрачно, — все детство он прятал ее в архиве под замком и семью печатями. Но теперь ее там нет, я все обыскал.

Эмин подошел к столу Булата и тут же начал рыться в нем. Он искал что-то определенное. Я отошла подальше от стола, чувствуя, как бедро прожигает та самая брошь в кармане.

Не ее ли ищет Эмин?

— Машины готовы. Можем ехать хоть сейчас, — отчитался Коля.

— Я должен найти, — Эмин становился чернее тучи, — без нее с места не сдвинусь. Найду, и поедем.

От того, как Эмин яростно рыскал по кабинету, мне становилось не по себе. Булат сказал, что это важная вещь, но во имя безопасности она должна быть у меня. Анархист не доверял Эмину и хотел, чтобы его наследник выжил, значит, эта брошь имеет для этого особое значение.

Пусть побудет у меня, решила я.

— Это что-то важное, Эмин? — напряженно выдавила я.

Звериные глаза мужа впились в мое лицо. Я осторожно выдохнула — хотелось отступить под его взглядом, выдать себя, сдаться.

— Кто владеет этой вещью, тот владеет миром. Нашим миром. Это поместье на хрен не нужно, Диана. Я его испепелю дотла, как только заберу то, что принадлежит мне по праву.

Я кивнула.

И пообещала себе вернуть Эмину брошь, как только он чуть успокоится. Пусть лишь сперва родится ребенок Булата и мамы.

А когда Коля выглянул в окно, я поняла, что у нас проблемы. Раздался выстрел, Коля едва успел пригнуться.

— Эмин, пожаловали гости. Я знаю их: Валера работал с ними, это группировка Анархиста.

— Твою мать! — чертыхнулся Эмин.

Тогда началась сильная перестрелка. Мы выбрались из поместья поздно вечером, много часов пришлось отстреливаться. Проблем после смерти Анархиста не стало меньше. Стало лишь хуже — нового хозяина города приняли далеко не все.

А теперь еще и новость в феврале: родился мальчик. Для него это удар, а для меня — очередная безысходность. Когда недовольный Эмин уснул, я выбралась из его объятий. Точнее, попыталась, потому что Эмин тут же перехватил меня. Он всегда спал чутко, жизнь приучила.

— Куда? — скомандовал он, моментально просыпаясь.

— Я хочу попить, — попросилась я, — ты спи, я скоро вернусь.

Эмин расцепил руки, выпуская меня. Я знала, что если пропаду надолго, то он проснется, поэтому первым делом я направилась в комнату с камином. Здесь лежала моя маленькая сумка с коробкой от цветочных духов, внутри которой я прятала брошь и смятые фотографии.

Тогда в декабре я пообещала себе отдать эту брошь. Пообещала доверить Эмину все: свою жизнь, жизнь своей мамы и ее ребенка. Эмин искал эту вещь повсюду, но все это время она была у него под носом. Вот в этой сумочке.

Я знала, что рано или поздно он догадается. А неделю я назад я услышала, как Коля говорил обо мне. Он предложил Эмину обыскать меня, потому что в тот день я тоже была в поместье Анархиста. Если брошь была символом власти, то теперь в руках Эмина она представляла опасность для моего брата.

Я боялась, что в погоне за властью в крохотном новорожденном ребенке Эмин увидит собственного врага — как перед своим концом Анархист увидел в Эмине соперника.

Я прислушалась к квартирной тишине. Тишина была ложная, неправдивая, ведь зверь никогда не дремлет. Я открыла сумочку, чувствуя сердцем его приближение. Трясущимися руками я достала коробку из-под цветочных духов — они давно закончились, а брошь отлично поместилась внутри.