Амина Асхадова - Девочка Рустама

Эта вещь определенно упростит ситуацию.

— Не тяни. Говори, родная, — велит Рустам, — тебе плохо?

— Я сейчас… Я покажу тебе, — сбиваюсь на шепот.

Рустам кивает и молча ждет. Лицо его напряженное от того, что мое — совсем бледное. От страха бледное.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

Я не отвечаю, выуживая из кармана заветную вещь. И улыбаюсь робко, показывая Рустаму кулак.

— Открой его. Внутри сюрприз ждет, — прошу с придыханием.

Мой шепот сбивается, его подхватывает шум воды вокруг и бескрайние воды.

— Ты делаешь мне так много подарков, Рустам, — шепчу тихо совсем.

— Не считай мои подарки. Я хочу и дарю, — хмурится Рустам.

— Но теперь настала моя очередь. Ты знаешь, Рустам… сегодня у меня тоже есть для тебя кое-что.

Широкая мужская ладонь беспрепятственно раскрывает мои тонкие дрожащие пальцы. Один за другим. Растерянно и хмуро.

Не отрывая взгляда, я смотрю на Рустама. И ловлю каждую эмоцию от своего «сюрприза».

— Что это, Полина? — напряженно хрипит Рустам.

— Не считай мои подарки. Я хочу и дарю, — хмурится Рустам.

— Но теперь настала моя очередь. Ты знаешь, Рустам… сегодня у меня тоже есть для тебя кое-что.

* * *

— Что это, Полина? — напряженно хрипит Рустам.

Рустам хмурится. Неужели он не привык получать подарки? Или ему не понравился сюрприз?

— Я только не была уверена, как ты к этому отнесешься…

Мой голос дрогнул. На ладони без колебаний лежал его подарок. Мой первый ему подарок и такой… необычный.

— Я боялась тебе показывать, — нервно кусаю губы, — сначала думала положить тебе в карман, чтобы ты сам нашел его… Так мне было бы значительно легче.

Рустам переводит взгляд на мое лицо, и глаза его темнеют.

Это хороший признак или не совсем? Так обычно бывает, когда он возбуждается или… да черт его знает, этого Басманова!

— Пожалуйста, не молчи, — прошу я.

Я с облегчением выдыхаю, когда его губы начинают шевелиться. Голос Рустама звучит подавленно и хрипло:

— Таких сюрпризов девушки мне еще не делали.

— Ты рад? Тебе нравится? — уточняю я.

Рустам медленно кивает и вновь возвращается к подарку на моей ладони.

— Ты позволишь нам… мне… — язык заплетается от волнения.

— Родная, о чем речь? — хмурится Басманов, — надевай.

Я шумно сглатываю и поднимаюсь с колен. В глазах на секунду темнеет… Точно к врачу нужно сходить и поменьше из-за глупостей волноваться.

Я обхожу Рустама и становлюсь за его спиной. Мужчина послушно замирает, и я надеваю подвеску на его шею.

— Я боялась, что тебе нельзя такие штучки носить, — поясняю ему свое волнение.

— Что он значит?

Кулон падает ему на грудь, и Басманов тут же берет его в руки. Я хочу вернуться на место, но мужские руки рывком перехватывают меня на пол пути и сажают себе на бедра. Я успеваю лишь схватиться за его плечи и прижаться к жесткой груди, чтобы не упасть…

Повсюду рядом — тихо шумела вода.

— Я знаю, кто ты, Рустам.

— И кто же я? — смотрит безотрывно мне в глаза.

— Ты стал часто говорить о войне, и я хочу, чтобы этот кулон оберегал тебя в это непростое время.

— За меня даже не переживай.

Я качаю головой и уворачиваюсь от жадных поцелуев. Самоуверенность — в этом весь Рустам.

— На кулоне бог войны. Тебе понравился?

— Не думал, что девушки умеют делать подарки… — усмехается Басманов.

— Не всем же удивлять, как ты, — парирую я.

В робком поцелуе теперь я коснулась его губ. Но мою власть тут же свергли: Рустам перехватил инициативу, пятерней собирая мои волосы на затылке и притягивая к себе.

А в перерыве между поцелуем я пытаюсь выяснить:

— Рустам, твои люди… они сходили к нам с братом домой?

— Сейчас позвоню. Уточню, — целует жадно.

— Позвони сейчас… пожалуйста, — задыхаюсь под его напором.

Я задыхаюсь в мужских тисках, а тем временем в груди разливается пожар. Что-то плохое грядет, что-то непредвиденное. И этот пожар заставляет меня молчать, на потом перенести второй сюрприз…

Я заставляю себя смолчать о беременности.

И скоро я пойму, что пожар этот уберег меня от ошибки.

От роковой болезненной ошибки.

Телефон Рустама вибрирует, и лишь тогда Басманов отрывается от моего тела. Смотрит на дисплей, хмурится.

— Сиди здесь. Скоро вернусь. К бортам не подходи, — отдает приказания.

Я киваю. Рустам поднимает меня со своих бедер и усаживает на судно. Он склонился, чтобы поцеловать меня в крайний раз. Подвеска на его груди красиво блеснула, отразившись в нависающей темноте.

— Спасибо за подарок, родная.

Бог войны…

Рустам уходит, и чувство волнения накрывает меня вновь. Бог войны уходит спешно, торопливо. Звонит кто-то важный.

Наверное, его люди сходили-таки к нам домой и обнаружили брата. Неужели опять напился до такой степени, что не слышал моих звонков?

Не в силах ждать, я поднимаюсь на ноги. Слегка покачиваясь, я оказываюсь у степеней, ведущих с палубы вниз. Туда ушел Рустам и где-то там наша каюта.

Вот только я хорошо помнила, как Рустам велел мне никуда не уходить и ждать его у носа судна.

— Скажу, что за водой пошла… — решаю я.

И спускаюсь вниз. Везде темно, кроме небольших фонарей над головой. В конце прохода, где расположена наша каюта, замаячила крепкая фигура. Рустам держал телефон у уха и прислонился к стене головой, словно разговор ему совсем не нравился.

— Отец, я убрал свидетельницу, а взамен попросил время. А что теперь? Что теперь ты делаешь?!

— …

— Да, его сестра со мной. Я свое обещание сдержал, а ты? У нас была договоренность!

— …

— Это твое окончательное решение? Потому что я бы попросил тебя подумать! И нет, я не повышаю на тебя тон, — он почти рычит.

Голос Рустама злой. Необузданный. Дикий.

— Я знаю, что это позор и угроза для нашей семьи. Но отец! Это ее первая беременность. После прерывания она может больше никогда не иметь детей. Я узнавал.

Я похолодела. Сердце мое готово было вылететь из грудной клетки, ведь не было никаких сомнений: они говорят обо мне.

Семейство Басмановых решает, когда делать прерывание.

За меня решают…

Позор и угроза? Так называют наследников Басмановых?

Боже мой…

— Когда мы с Ковалевой вернемся в город, я хочу видеть его живым. Ты дал мне обещание. Только допрос, потом решим…

А сейчас он говорит о Максиме.

И я понимаю: не было никаких людей! Никого он не отправлял к нам домой!

Бог войны…

Басманов похитил моего брата. Его отец устроил ему допрос, и тогда Рустам узнал о моей беременности. Максим ведь все знает, а под болью только железо не расколется.

А я ведь еще хотела сама сказать…

Хотела его обрадовать, что беременна!

А он от моего ребенка хочет избавиться. Или его отец… или все семейство Басмановых — неважно!

Рустам — бог войны, не более… Это я насочиняла себе сказок, и оттого падать оказалось слишком больно.

Я успеваю только приложиться к стене. Буквально на минуточку… чтобы дыхание восстановить. А разговор тем временем заканчивается. Я это по шагам Рустама слышу. По яростным, злым шагам.

В ту же секунду на своем пути я встретила потемневший взгляд.

Я глотала слезы, а бог войны был несдержанно зол.

— Вот так ты зовешь этого ребенка? Позор и угроза? — хриплю несдержанно и зло.

— А ты, я смотрю, все знала и молчала, — цедит Рустам в ответ.

Он невероятно зол.

Точно бог войны.

Его глаза темнеют пуще прежнего, но здесь смелость покидает мое обессиленное тело.

И тогда я срываюсь с места. Срываюсь и бегу — бегу, что есть силы. По ступеням вверх я вылетаю на палубу, минуя кабину, в которой засел капитан. Не поможет мне даже капитан — здесь все по правилам Басманова.

— Стоять! — раздается рев позади.

Я торможу лишь у самого носа. Задыхаюсь и впиваюсь холодными пальцами в поручни. Испугавшись упасть, я торможу лишь у самой воды!..

Здесь я подарила Рустаму подвеску… дьявол, он был так рад! Здесь я хотела сказать ему о беременности. Дурочка наивная, он ведь и без тебя все знал!

Все сложилось, пазл в голове сошелся. Теперь я знаю, почему брат не отвечал на мои звонки. Его уже допросили.

Вопрос только в одном: жив ли он еще или?..

Боже мой! Максим! Хочется плакать и стонать от боли… неужели он мертв? Неужели в этом мире я осталась одна?!

— Полина! Стой на месте! — предупреждение, не иначе.

Но Рустам был еще слишком далеко, чтобы успеть меня спасти.

Не раздумывая, я решительно схватилась за поручень. Холодный такой, скользкий поручень. Ладони мои стали влажными от волнения, но это не помешало мне забраться высоко-высоко по лестнице.

Я забралась. Куда — сама не ведаю. Зачем здесь это строение? Все равно, лишь бы быть подальше от Басманова.

— Куда ты… я тебе что сказал?! Полина! — снизу остается разъяренный Рустам.

От его рева у меня перехватывает дыхание, а слезы текут без остановки. Я смахиваю влагу одной рукой, второй — держусь за поручень. Крепко держусь. И только тогда понимаю, как высоко я забралась. На самый верх. На максимальную вершину его чертового судна.

И вода внизу — черная — совсем добра мне не желает.

Как и Рустам, который хочет отправить меня на аборт.

Я была в этом уверена. Иначе интерпретировать его разговор с отцом было просто невозможно.