Амина Асхадова - Девочка Рустама

— Твою мать, ты куда залезла?!

Его голос кажется мне еще более злым, чем в разговоре с отцом.

Мне становится страшно. Ото лжи своей страшно, от того, что он знает о моей беременности…

И в голове только одна мысль бьется.

Если он на аборт меня отправить хочет, то я прямо здесь умру.

— Мне только кулак разжать, Басманов… — хриплю я высоко над палубой, — только ногой оступиться, и я труп.

Смотрю на дьявола сверху вниз. Он до меня нескоро доберется, даже если рискнет и полезет. Я за секунду вниз улечу. А тут высоко, здесь вот и флаг рядом. Зачем только на судне такой высокий подъем?

— Что ты услышала, родная?! — сжимает кулаки и неотрывно смотрит на меня.

Приценивается, какие шансы у него есть.

Да никаких. Я сюда минуту лезла, а спрыгну за секунду.

Ты проигрываешь на 59 секунд, Басманов.

— Все услышала. Все, что нужно. Разворачивай свою яхту, Рустам!

— Я же сказал, с мотором что-то…

— НЕ ЛГИ МНЕ! — кричу, заливаясь слезами, — заводи и разворачивай! Иначе прыгну! Ты ведь специально меня держишь здесь, да?!

— Я тебя убью, Полина. За твою выходку и угрозы — убью…

Его взгляд обещает расплату.

И я понимаю: терять уже нечего. Его отец убьет моего брата, а меня отправит на аборт. Сын — не глава семейства, перечить семье не может. Тем более, такому влиятельному отцу.

Я не выдерживаю и плачу.

Буквально захлебываюсь слезами.

Не думала, что моя жизнь закончится так страшно и безнадежно.

Сейчас даже утешение о ребенке — не утешает. Басмановы его в любом случае убьют. За руку схватят, к креслу привяжут и взяточному врачу прикажут от плода избавиться.

— Я ведь не виновата… Они ведь ничего не сделали! Они — все, что у меня есть! — кричала я как заведенная.

А в голове только малыш сидел и брат. Я обоих их любила. Об аборте не было и речи, я рассказать все хотела… а Басмановы сами узнали. Раньше узнали.

— Я люблю, Басманов. Больше жизни люблю! Нет больше никого, понимаешь?!

— Такова воля отца. Я сделал все, что мог, Полин.

Это Рустам о своем ребенке говорит?! Он сделал все, что смог?

Дьявол ведь ради Волгограда на войну пошел против дяди, а тут ребенок его…

Я плачу, не сдерживая себя. Бежать нужно было. Сразу, как только узнала о беременности — бежать вместе с братом… Я ведь и тест сразу выкинула, все улики выбросила, чтобы Басманов не узнал раньше времени. Я думала: бежать или рассказать…

— Я не позволю вам убить его!

— А ну хватит! — рявкнул Рустам, — не губи свою жизнь из-за него! Не смей, поняла? Слезай!

Из-за него? Это он про нашего ребенка с таким презрением говорит?!

Я в ужасе распахиваю глаза и от шока закрываю рот. Отпускаю поручень одной рукой, чтобы убрать волосы с глаз, но…

Но вместе с этим движением дергается моя нога. Я поскальзываюсь.

И слышу собственный крик. Крик страха и боли.

— Полина! — заорал Рустам.

С трудом мне удается устоять на ногах.

У меня и самой сердце едва не отказало. Внизу так темно, я и Басманова с трудом различаю. Его мрачная фигура по цвету сравнялась с черной водой.

— Слезай! — орет, как бешеный, — или я сам сниму тебя оттуда!

— Ты убьешь ребенка… Ты бессердечный! Жестокий! Циничный! В твоей жизни нет ничего святого!

Я кричу, захлебываясь эмоциями. Не слышу, что говорит Рустам в ответ. Ему главное мое тело спасти, которым так приятно овладевать. Свою конфету спасти.

— Ненавижу тебя, Басманов!

Рустам дергается и впивается кулаками в поручни.

Вот здесь мое сердце делает кульбит.

— Ты хочешь на аборт отправить… — рыдаю, — и моего брата убить…

Интересно, у нас мог бы быть мальчик или девочка? Басманов даже не спросил. Дьявол ни разу не заговорил о ребенке, ему только секс был нужен. Мое тело, я, а не наш ребенок.

Если мальчик, то пусть тебя будут звать…

Нет, думать об имени сейчас было невыносимо больно.

Я не позволю им сделать это с нами. Сама здесь упаду, о воды разобьюсь.

Они не притронутся к тебе, малыш. Я обещаю, что у нас все будет хорошо… там, не здесь. Обещаю, никто не притронется к тебе.

В конце концов, Басманов и не представлялся мне хорошим отцом. Сама намечтала себе о розовом, о ванильном…

Рустам до сих пор что-то кричал. А я кричать устала. Без одеяла было холодно, ветер обдувал со всем сторон, а на мне — платье обычное, оно совсем не греет. Веки уже опухли, и невовремя — голова закружилась.

— Я сейчас упаду, Рустам… — шепчу тихо.

— Что? Что ты говоришь?! — орет как бешеный.

Я закрываю глаза, прижимаясь щекой к поручню. Материал прохладный. В глазах темнеет, но я стараюсь не сдаваться. Я еще не падала в обмороки, но сейчас может быть мой первый и летальный для нас с малышом раз.

Слабая я. Всегда была слабой, и мама всегда рассказывала о том, что беременность для нее была настоящим адом. Только так падала и вообще еле выносила Максима. Как только на вторую решились, на меня — увы, у нее уже не спросить.

— Упаду… говорю, — шепчу громче, — упаду сейчас, Рустам!

Это было последним, что я запомнила.

То ли руки меня схватили, то ли волны забрали в свои объятия — все стало таким неважным…

Лишь монотонный звук автомобиля и боль — это все, что я чувствовала в минуты своего пробуждения. Боль распирающая, адская. В голове нещадно пульсировало, и я беспрестанно задавалась вопросом: жива ли я вообще?

Неужели все это происходит со мной?

В один миг я с трудом распахиваю глаза. За окном — непроглядная тьма.

В голове щелкает понимание: мы уже не на судне.

— Я так и знала, что ты обманываешь меня.

Собственный голос показался мне хриплым. Горло пересохло, жажда была неимоверной.

А Рустам поморщился, словно мои слова ударили его хлеще пощечины.

— Мне пришлось увезти тебя, чтобы ты не заявила в полицию.

Спустя минуту молчания Рустам устало вздыхает, словно он действительно устал:

— Как ты себя чувствуешь?

Я отворачиваюсь. Видеть его не могу. Его взгляд до боли режет, до адской боли. И воспоминания подогревает на котле, словно я попала в сам ад.

Я многого не помнила. Только лишь… только то, как в последний момент он ухватил меня за руку. Все-таки успел добраться до меня, пока я не упала?

Поглаживаю правую руку, болит. На ней уже проявляются синяки. Багровые, болезненные.

— В последний момент… успел перехватить тебя. Ты головой ударилась, — цедит Рустам.

— Жаль, что тебя все равно помню, — парирую в ответ с такой же болью.

И тут же вздрагиваю, заглушая в себе крик. Рустам со всей силы бьет по рулю. Бешено и остервенело.

Я прижимаюсь к пассажирской двери подальше от взбешенного мужчины. В голове пульсирует невыносимо, будто я и правда нехило так приложилась о поручень. Как только Басманов удержал меня? За одно запястье? Это объясняет то, почему у меня болит предплечье и вообще все тело.

— Выпей. Обезболивающее.

Передо мной оказывается бутылка с водой, а на мои колени Рустам кидает пластинку с восемью таблетками. Эти таблетки — точно обезболивающее? Я ведь помню его разговор с отцом…

А вдруг?..

Я неуверенно беру пластинку в руку.

— Я должен был тебе все рассказать. Но поверь: наша жизнь от правды лучше не станет. Карина действительно принесла огромный позор нашей семье.

— Карина? — не понимаю я.

— Твой брат и она списывались за моей спиной, а ты активно этому способствовала, Полина. Ты передавала все: Карине тест, который купил твой брат, а от Карины письмо, в котором они воспользовались тайным шифром. В нем же Карина предлагала Ковалеву сбежать.

— Ты ошибаешься, Рустам! Там не было такого…

На моих коленях тотчас же оказывается письмо. То самое, что передала мне Карина. Только в этот раз, читая его, я не верила своим глазам.

— Это ошибка. Это не то письмо, что я передала своему брату по просьбе Карины.

В этом, другом письме Карина умоляет Максима спасти ее от… аборта.

В этом, другом письме она умоляет моего брата о побеге.

В этом, другом письме… что?! Карина беременна?

Значит, Рустам и его отец говорили не обо мне? Боже, до чего только довели эти недомолвки…

— Я чуть не потерял тебя, Полина. Пора расставить все точки над «и», но теперь мне все равно, как ты это воспримешь. Итак, это необычное письмо.

— Как это понимать? — перебиваю я.

— Чернила в нем необычные, Полина. Стоит поднести к бумаге огонь, как проявляются совершенно другие буквы, слова и предложения. И я ни за что не поверю, что ты не знала об этом!

Рустам вновь ударяет по рулю.

А я сжимаю чертово письмо в своих руках, несмотря на адскую боль в голове, и пытаюсь все осознать.

Растираю виски пальцами и крепко зажмуриваюсь. Рустам еще упомянул о тесте… неужели они проследили за Максимом и решили, что тест предназначался Карине?

— Я не знала… не знала, — шепчу в ужасе.

Я бы никогда не передала такое письмо.

Но Рустам считает иначе:

— Ты не только знала об истинном назначении письма, но и активно способствовала их передачкам. Но наша семья вовремя просекла это, и мы начали следить за Ковалевым. Именно поэтому тест на беременность, который он тайно купил для моей сестры, ты передать не успела. Он остался у тебя. Я прав?

Рустам протянул ладонь и выжидающе посмотрел на меня:

— Давай его сюда, Полина.

Меня бросает в дрожь. Еще голова болит так, словно ее сжимают со всех сторон.

Я устало откидываюсь на сидение. Мы мчались на высокой скорости, улицы были пусты. Куда Басманов меня вез — одному богу было известно. И спрашивать его об этом в столь накаленной атмосфере было слишком страшно.