Амина Асхадова - Девочка Рустама

Машина затормозила резко. До соприкосновения моей головы с лобовым стеклом оставались сантиметры.

— Закрой рот, Полина! Иначе…

— Больные у тебя сюрпризы, Рустам. К брату на свиданку сводил… болючие твою сюрпризы! Ты просто зажрался властью, Басманов. И видеть я тебя больше не хо…

Я вскрикиваю. И голос мой — монотонный, равнодушный — прерывается на полуслове.

От боли в щеке. От жара после прикосновения мужской ладони к моему лицу.

От сильных пальцев точно останутся следы — так крепко он сжал мою челюсть, заставив повернуться в его сторону. Из моих глаз брызнули слезы, и тогда пальцы Басманова заскользили по влажной коже щек — к губам. И сильно сжали нежную кожу, заставляя, наконец, замолчать.

Больно слышать такое от родной, правда?

Я бы сказала тебе это еще и еще, тысячу раз!

Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу.

И ни за что не прощу, если мой брат не останется жив.

Но сказать у меня ничего не получается. И звука выдавить не могу — так сильно он губы пальцами сжал.

— Закрой рот, пока я не занял его чем-нибудь другим, — предупреждение, не иначе.

В этом весь бог войны.

Он ослабил хватку, и тогда я выпалила:

— Это все, чем ты можешь меня удержать? Силой? — усмехаюсь ему в лицо.

И тогда его рука отталкивает меня к двери. Сильно, быстро, резко.

Я ударяюсь затылком о стекло, а руки хаотично ищут выход. Нащупывают ручку, тянут на себя. Я почти выпадаю из машины, царапая голые коленки, но быстро поднимаюсь на ноги и подрываюсь к подъезду.

Он привез меня домой. Сам. Точно все кончено.

— Стоять!!!

Рык Басманова был способен разбудить весь двор. Спальный район, старая пятиэтажка — слухов будет немерено. Я залетаю в подъезд и бью ладонью по кнопке лифта, но двери так и не распахиваются.

Бегу на третий этаж, почти задыхаюсь. Следом движется он. Я чувствую это. Спиной чувствую, ногами дрожащими, руками, что бьются о перила в приступах агонии. Тело действует на инстинктах, и я чудом достаю ключи из кармана и даже погружаю ключ в дверной замок нашей с братом квартиры.

Но на этом все.

Я не успеваю.

Жесткое тело прижимает меня к двери. Почти толкает, вжимает — до боли и искр в глазах. Я кричу, пока мужская ладонь не накрывает рот.

Это конец.

Басманов озверел. И у меня нет шансов.

— Лучше молчи, — звериный шепот, не иначе.

Я прикрываю глаза. Горячие слезы вытекают из них, огненное дыхание обжигает мужскую руку. Рустам чертыхается, заталкивая меня в квартиру. В мою… в нашу с братом квартиру. Это все, что у нас осталось.

— К черту иди… — выдыхаю из последних сил, — ни за что с тобой не буду! Силой брать придется, — выплевываю я.

— Будешь… будешь! И без силы будешь, поняла? А брат твой виновен. И все на этом! — рычит он без остановки.

Я резко поворачиваюсь к зверю и, не думая о последствиях, замахиваюсь.

Тотчас же квартиру оглушает звук пощечины.

И биение моего сердца, готового вылететь из груди.

А в следующую секунду лопатки обжигает боль — так сильно он накинулся на меня, так сильно приложил к стене. Я охнула, и все мое нутро откликнулось на эту адскую боль. С широко распахнутыми глазами я глотала воздух, пытаясь прийти в себя.

Пока зверь упивался своими эмоциями.

Я взбесила его. Распалила. И получила расплату.

До меня не сразу доходят его слова. Болезненные слова:

— …будет делать аборт! Так решила семья! А твой брат свидетель позора! Не жилец!

— Мой брат — человек! — кричу в ответ, набрав в легкие побольше воздуха, — как вы можете?! Это племянник твой, это ребенок твоей сестры!

Черты мужского, ранее красивого лица искажаются в безумии. Рот Басманова полуоткрыт в страшном оскале. Рустам склонился надо мной, как хищник над ланью.

— Я не всевластен! Есть глава семьи, Полина, и тебе придется это понять и принять!

— Свою дочь ты бы тоже на аборт отправил? — усмехаюсь горько.

Басманов молчит, свирепо глядя мне в глаза. Грудь его тяжело вздымается, дыхание обжигает мои губы.

Вот и ответ.

Ответ отца моего ребенка.

А от следующей мысли в своей голове я торможу. Замолкаю. Перестаю сопротивляться.

И со смиренным взглядом опускаюсь на колени. Молча и покорно.

Бог войны ведь любит покорность.

— Что ты делаешь? — хрипит он сверху.

Без чувств и эмоций я касаюсь холодного металла — пряжки ремня. Расстегиваю его в прострации, находясь не здесь, а где-то далеко. Рядом с кожаным ремнем я натыкаюсь на кобуру, а в нем наверняка лежит тяжелый пистолет. Он порождает воспоминания. Наша первая встреча, затем клуб… как давно это было.

Дрожащими руками я опускаю молнию ширинки и неумело касаюсь пояса нижнего белья. И лишь тогда я поднимаю взгляд, упираясь в тьму его глаз.

Сейчас это произойдет.

— Я все сделаю. Я готова. Ты хочешь этого?

В ответ раздается звенящая от напряжения тишина. И тяжелое мужское дыхание.

Я облизываю пересохшие губы, приспускаю ткань белья и медленно беру в ладонь окаменевший орган. Холодные руки будто коснулись твердой лавы — так горячо было держать его член в руках.

— Я прошу лишь спасти моего брата. Я на все готова, Рустам. Ты ведь этого хотел — подчинения беспрекословного, чтобы на коленях… да? Ты все можешь, и я… молю тебя.

Не оставляя себе времени на раздумья, я открываю рот.

И с плотно закрытыми глазами подаюсь вперед, смыкая губы на каменном возбуждении. На большом и твердом члене.

Сверху тотчас раздался то ли хрип, то ли стон.

И Рустам на секунду подался вперед, даруя надежду на то, что все можно исправить. И будто бы обо всем можно попросить.

А затем возбужденный дьявол резко хватает меня за волосы и силой поднимает с колен. Едва пощечину мне не влепляет — такая ярость написана в его глазах.

Я с опозданием закашлялась, и в глазах образовались слезы.

— На все готова, говоришь? Завтра к моим врагам член сосать пойдешь? М?!

Рустам взбешен. Его каменный член упирается мне в живот, пугая и лишая самообладания. Мужчина возбужден и не удовлетворен, но еще больше он зол. Это адская смесь и опасная.

Но я не понимала, что я сделала не так.

Отпустив меня, Рустам яростно начал справляться со штанами. Затем с ремнем. И, смерив меня уничтожающим взглядом, сказал:

— Я бы хотел от тебя раскрепощенности по любви. А не для продажи. Да и без опыта ставки не предлагай, все равно откажут.

После его слов хотелось сгореть дотла.

Или хотя бы помыться, чтобы смыть с себя грязь его слов и произошедшего.

— Ненавижу, — хриплю я, облизывая губы, — пошел ты к черту, Басманов!

— Я вижу, ты не смирилась, — голос его звучит жестко, — так что советую Басмановым не переходить дорогу. В органы дорога тоже заказана. Побереги себя, Полина. И живи дальше.

«И живи дальше…».

Дьявол. Дьявол во плоти.

— Иди к черту! — закричала я.

С остервенением вытерев губы, я уперлась руками в мужскую грудь в попытке сдвинуть железо. Чудом мне удается вывернуться из его лап, и тогда я сбегаю из коридора. Под его чертыхания злые сбегаю, лишь бы не видеть его надменно-жалостливое выражение лица.

Лишь бы подальше…

Бог войны! Дьявол!

А на кухне я хватаю тарелку. Одну за другой. Одну за другой я бросаю в Басманова, который последовал за мной подобно хищнику за жертвой.

Но он явно не ожидал.

Не ожидал, что я безумна.

Впрочем, как и он. Казалось бы… мы ведь друг друга стоим.

Но теперь между нами стоит смерть. И множество осколков. Какая по счету посуда летит в Басманова?

Пятая тарелка, шестая. Я кричу, угрожаю и не позволяю Басманову приблизиться к себе. После того, как я стояла перед ним на коленях, не позволю больше… никогда.

— Твою мать! Ты чего творишь?!

Плевать, который час ночи.

Плевать на соседей.

В моих глазах не слезы, а кровь. Не мольба к дьяволу, а бешенство. Ненависть.

Смахиваю волосы со вспотевшего лба и кидаю очередную тарелку, не глядя. Та звонко разбивается на осколки всего в нескольких сантиметрах от Басманова.

Так тебе!..

— Иди прочь! Проваливай, дьявол! Проваливай!

— Дура! — рычит в ответ, — бешеная, ненормальная!

— Зато ты не бешеный… — летит еще одна тарелка, осколки которой на этот раз задевают Басманова.

А через мгновение я распахиваю глаза в изумлении: смерив меня горящим взглядом, Басманов отступает. Отступает!

И уходит. Рустам покидает квартиру.

А еще через минуту я нахожу его в окне. Дьявол садится в машину и срывается с места — с визгом, стирая шины срывается.

И охраны, приставленной ко мне, больше нет. Взвинченной рукой Рустам дал им знак, и они тотчас же покинули наш двор. Я свободна…

Будто я действительно свободна… правда?

— Прочь, — выдавливаю я на последнем издыхании.

И, опустившись на колени, заливаюсь горькими слезами.

Все кончено.

Я в его глазах прочитала, что все кончено.

На утро я обнаруживаю себя на том же месте и в том же положении — на коленях. За ночь эмоции истощились, найдя выход в разбитых тарелках, и теперь на кухонный пол было страшно смотреть.

События ночи всплывают в голове, порождая адскую боль.

Я вспоминаю все.

И как опустилась перед ним на колени — перед самым жестоким мужчиной на колени опустилась! И как ему было все равно.

Между войной и моим счастьем он выбрал войну. Как истинный солдат. Как бог войны.

Как беспощадный зверь, проще говоря.