Бах!

Дверь распахивается. Я замахиваюсь битой, выжидая. Как только один из мужчин появляется, я со всей силы наношу удар ему по голове. Раздается глухой звук, который отдается эхом от высоких потолков. Огромный бандит падает, как мешок картошки в дверях.

— Какого хрена? — Двое других мужчин спотыкаются о его тело, но умудряются остаться в вертикальном положении. Они еще до конца не осознают, что у них серьезные неприятности. Один из них держит нож, другой — мачете. И краем глаза я замечаю, как с ножа и мачете капает кровь.

Чья это кровь?

Мне нужно уложить их до того, как они достанут меня. Инстинкт и желание выжить берет верх. Мачете — самая большая угроза для меня, поэтому я хочу разобраться с ним первым.

Его кривая улыбка расширяется, когда он замахивается рукой, и в лунном свете через открытый дверной проем, поблескивает металл. Он огромный парень. Сильный, но неуклюжий. И вместо того, чтобы атаковать его сверху, я пригибаюсь. И также со всей силы бью по коленям, слышится яростный вой боли. Я уверен, что слышал, как треснули его кости. По крайней мере, я разбил ему хотя бы одну коленную чашечку.

— Бл*дь! Ты, блядь, перебил мне колени, — кричит он, свернувшись на полу.

Теперь остается только один с ножом. Он удивленно смотрит на своего приятеля, а потом переводит взгляд на меня. В его глазах я вижу страх. Он не ожидал, что я одной битой смогу уложить его товарищей-здоровяков. С ревом он бросается на меня с ножом, желая попасть мне в живот. Я быстро изворачиваюсь и ударяю его по спине, отчего он как вкопанный останавливается, матерясь, но я не даю ему прийти в себя, потому что со всего маха ударю битой ему по яйцам.

Он готов взреветь, как зверь, с выпученными глазами, но у него изо рта не выходит ни звука. На шеи у него вздуваются вены, готовые вот-вот лопнуть, и он падает на пол, как камень. Нож скользит по полу, он корчится в агонии рядом с гориллой, визжа от дикой боли, который пытается унять боль в своем колене, продолжая угрожать мне.

Я быстро ногой отбрасываю нож и мачете подальше, чтобы они не смогли до них дотянуться. Лучше принять меры безопасности, чем потом сожалеть об этом. Я выглядываю в окно, там стоит «Рендж Ровер». Я направляюсь к нему, ключи все еще в зажигании, они надеялись быстро смыться. Я завожу двигатель, потом возвращаюсь в дом.

— Ну же, ублюдки, — ворчу я, таща одного за другим к машине.

От ужасной боли, они не в состоянии бороться или как-то противостоять мне, я заталкиваю их внутрь — первого, которого ударил по голове, на заднее сиденье и захлопываю дверь.

Остальные двое выглядят так, что готовы умереть от дикой боли. Я могу только представлять их ощущения, особенного того, чьи яйца я превратил в желе. Он заслуживает гораздо худшего за то, что посмел напасть на меня с ножом. Я стучу в окно водителя, Желейные Шарики опускают его вниз.

— Следующий раз не совершайте подобной ошибки, — глядя на них, резко говорю я. — Если вы вернетесь сюда, я убью вас. Передай Тони, что он еще легко отделался.

Мистер Сломанные Коленные Чашечки смотрит на меня искривленным лицом боли.

— На твоем месте… я бы не был таким самоуверенным. Ты понятия не имеешь, с кем имеешь дело. Тони не остановится ни перед чем, пока не вернет свою женщину.

— Скорее он сгорит в аду, нежели такое случится, — рычу я.

Машина резко двигается, шины хрустят по гравию. Примерно в двадцати ярдах от меня, он высовывает голову из окна и кричит:

— Мы оставили тебе подарочек в конюшне.

Глава 32

Тайсон

https://www.youtube.com/watch?v=NrIL-0AtDY4

Теперь мы свободны

Меня окатывает холодом, как только я поворачиваю голову в сторону конюшни в пятистах ярдах отсюда. Двери конюшни открыты. Боже!

Кровь на мачете!

Я пускаюсь туда бегом. Ветер хлещет в лицо, я бегу со всей силы. Останавливаюсь на пороге конюшни тяжело дыша. Чувствую страх и сладковатый запах крови. Делаю шаг вперед, не веря своим глазам. Этого не может быть. Я поворачиваю голову, заглядывая в первое стойло, отказываясь до сих верить тому, что вижу. Нет лошади. Нет моей красивой, непорочной кобылы.

Рубина лежит на сене в стойле мертвая.

— Нет, нет, нет, — бормочу я, забегая в следующее стойло. Кровь Дженни медленно собирается в лужицу под ее головой.

В полном ужасе я перехожу к следующему стойлу, неспособный отчетливо мыслить.

Кто мог это сделать?

Чудовища.

Чудовищные монстры!

Хан лежит на боку. Его глаза открыты, дыхание с хрипами, но он еще не умер. У него разорвана шея, торчит сырая и розовая плоть. Он смотрит на меня своими огромными глазами. Я бросаюсь к нему и падаю на колени. Я кладу ладони по обе стороны его морды. Я весь дрожу от ярости.

Он издает хрюкающий звук от ужасной боли.

— Шшшш... все хорошо. Все нормально. Я пришел, — говорю я, резко скручивая ему шею. Слышу хруст. Жизнь мгновенно уходит из глаз моего друга. В его глазах больше нет боли, они становятся сначала ясными, а потом начинают тускнеть.

Я поднимаюсь и иду к следующему стойлу. Матильда, которую я так любил целых восемь лет мертва. Своими же голыми руками я сломаю шею Райли. Затем я иду в стойло Фей. Я оставил ее напоследок, мне не хотелось видеть того, что с ней сотворили. Фей беременна. Она должна была вот-вот разродится. Глубоко вздохнув, я вхожу в ее стойло.

Фей лежит неподвижно на боку в луже крови, но она еще дышит, я вижу, как движется солома с ее носом. Я опускаюсь перед ней на колени. Она не узнает меня, глаза стеклянные. Она находится уже почти на пороге небытия. Я целую ее в морду и шепчу ей на ухо:

— Я люблю тебя. Продержись чуть-чуть, я спасу твоего малыша.

Я бегу обратно в дом. Запыхавшись несусь на кухню и вытаскиваю острый мясной нож из деревянного блока. Хватаю тряпки из шкафа. Затем возвращаюсь в стойло Фей.

-Ты отлично справилась, Фей. Очень хорошо. Я так горжусь тобой, — шепчу я, прежде чем сломать ей шею.

Как только я слышу хруст, разрезаю ей живот. Ее горячая кровь льется мне на руки. Я запускаю руки в ее внутренности и вытаскиваю жеребенка. Разрезаю амниотический мешок и освобождаю ее ребенка. Он неподвижно лежит на земле. Отказываясь приходить на эту жестокую землю, которая забрала его мать еще до рождения.

Я начинаю нежно массировать его конечности.

— Давай же, детка. Давай, — умоляю я его.

Бог знает, сколько я пытаюсь привести его в чувство, но в конце концов мне ничего не остается, как сдаться. Я запрокидываю назад голову и издаю рев ярости. Опускаю глаза вниз на неподвижное животное, и испытываю бешенную, убийственную ярость, какой никогда не испытывал за всю свою жизнь. Она, словно огненный шар, скапливается у меня внизу живота. Я объявлю охоту на каждого из этих людей и вырву у них сердце. Они не заслуживают жить. Они убили моих лошадей. Безупречных, невинных, красивых животных. Я поднимаюсь с колен и отворачиваюсь.

И собираюсь уже уйти, когда слышу легкий шорох.

На долю секунды я застываю на месте, думая, что показалось. Затем оборачиваюсь, посмотреть на жеребенка. Он двигает мордой. Он пытается вздохнуть! Я опускаюсь на корачки и подхватываю его на руки. И несу в стойло, где он должен был родиться. Оно выложено свежей соломой. Подальше от страха и крови. И первое, что он увидит, буду я, а не ужасное зрелище своей матери, с вывернутыми на изнанку кишками.

Я буду и матерью, и отцом, и защитником в одном лице для него.

Я кладу его на солому и жду, он медленно поднимет голову. У меня на глазах наворачиваются слезы. Я помню, как однажды так разозлился на отца за то, что он разрушил жизнь не только моей матери, но и мою. Если бы он ее не бросил тогда, она бы не стала бы алкоголичкой.

И тогда она взяла мое лицо в ладони и сказала:

— Красота есть даже в пепле. Из пепла ты пришел.

— Добро пожаловать в этот мир, Феникс, — шепчу я жеребенку, с трудом переводя дыхание.

Глава 33

Тайсон

Когда жеребенок, наконец, может стоить на ногах, я переношу его в транспортировку для лошадей. Я хочу отвезти его к моему другу в трех часах езды отсюда. У него есть опыт выхаживания жеребят, кроме того его кобыла недавно ожеребилась, и может она позволит Фениксу кормиться от нее. Уже четыре часа утра, когда я оставляю Феникса у своего друга. Я отправляюсь назад, и по дороге звоню Ральфу.

Он ранняя пташка, поэтому берет телефон на третьем звонке. Пока рассказываю, что случилось на конюшне, стараюсь не разрыдаться. Его ужас и шок настолько глубоки, что мне кажется его вера в людей никогда уже не будет прежней. Я говорю, что у меня есть дела в Лондоне, а он отвечает, чтобы я не волновался, он позаботится обо всем на ферме.

Ральф добрый и отзывчивый мужчина, но перед тем, как повесить трубку, он добавляет:

— Заставь этих ублюдков заплатить. – И отключается, не попрощавшись.

Я добираюсь до кладбища, еще не совсем посветлело. Воздух неподвижен, я иду по дорожке к могиле своей матери. Теперь мне все становится ясным. Ситуация вышла из-под контроля. Тони хочет войны. И я готов ей ее предоставить.

Я кладу цветы, купленные на заправке, на могилу матери и сажусь рядом. Вокруг никого. Небо только начинает светлеть.

— Мам, я обещал, что никогда никому не скажу, кто мой отец, но я вынужден нарушить это обещание. Я бы не стал нарушать его ради себя, ты же знаешь. Я никому никогда не говорил, даже в приемных семьях. Я никогда никому не собирался говорить, но твоему внуку сейчас грозит опасность. Если я ничего не сделаю, они убьют его, мам. Извини. Если бы не он, я бы забрал твой секрет в могилу. Надеюсь, ты простишь меня за это.

У меня перехватывает дыхание и в горле першит. Я прикрываю глаза и вдруг отчетливо вспоминаю свою мать. Мне было всего четыре или пять лет. Она еще так не пила. К нам в дом залетела бабочка, и не могла выбраться наружу. И мы стали бегать по всему дому, открывая все двери и окна, чтобы она обрела свою свободу. Наконец, она нашла открытое окно и вылетела. И мама тогда посмотрела на меня и улыбнулась. «Мы спасли ее, Тай. Мы спасли ее».