- Неловко вышло, - пробормотала я смущенно.

- Что именно?

- Ну… с Бранко.

Глеб накрыл лицо подушкой, из-под которой раздалось какое-то сдавленное хрюканье.

- По-твоему, до того, как улицезреть меня в трусах, Бран думал, что мы тут друг другу стихи читаем? – поинтересовался он с сарказмом.

- Угу. Про паучьи лапы, - буркнула я.

Я подумала, что была замужем почти десять лет, до этого у меня дважды было то, что называют отношениями, плюс несколько мимолетных ничего не значащих эпизодов. Но при этом я чувствую себя наивной четырнадцатилетней школьницей, которая вообще ни черта не знает о мужчинах. Хотя сейчас и школьницы такие бывают, что сто очков вперед дадут.

- Слушай, Ника, ты как, очень есть хочешь? – спросил Глеб.

- Да не особо, - сказала я, радуясь, что он сменил тему. – То есть хочу, но не хочу никуда идти. Сил нет. И с чего бы это, а?

- Аналогично. Надо бы нам все-таки еды какой закупить, что ли. Слепили бы сейчас по бутерброду. Может, пиццу закажем? Знаешь пиццерию немного ниже супермаркета? Рядом с автобусной остановкой? Она называется, между прочим...

- Как? – не поняла я. – Между прочим, что?

- Просто «Между прочим». «By the way». Ну, или «У дороги».

Он позвонил, и минут через двадцать нам привезли огромную горячую пиццу со всякой всячиной и две бутылки пива. Взяв все это, мы пошли вниз, к бассейну: на балконе было некуда спрятаться от солнца, а рядом с водой, под зонтиком, было прохладнее. Янка тут же подошла проверить, что это такое мы едим. Пицца ее не воодушевила, и она вернулась на свое излюбленное место – парапет ограды. Похоже, ей нравилось, когда проходящие мимо люди останавливались, любовались ею, фотографировали.

- Слушай, я тут видела на одной яхте огромную собачину, - сказала я, облизывая пальцы. – Лежала на корме, вся такая важная. Как будто это ее собственная яхта. А Бранко берет Янку в море?

- Да, иногда, - кивнул Глеб.

- Мне всегда интересно было, а как собаки на кораблях в туалет ходят?

- Продают специальные лотки. Вроде кошачьих, только большие. Для кобелей – со столбиками. Они быстро привыкают. Да и вообще, не только к туалету. К качке, к воде за бортом. Быстрее, чем люди.

- Тоже хочу собаку завести, - я смотрела на застывшую в горделивой позе Янку. – Моя приятельница открыла собачий приют, и я иногда хожу туда помогать. Недавно привели одного песика. Хозяин умер, взять никто не захотел. Дворняк. Смешной такой, с бородой. Грустный-грустный. Как-то я к нему привязалась. Попросила Машу, чтобы не отдавала никому. Приеду и заберу. Только надо с хозяйкой квартиры договориться, чтобы не возражала.

- Хорошо подумала? – Глеб бросил корочку от пиццы двум жирным горлинкам. – Это не кошка, возни будет… Даже со взрослой. Гулять утром и вечером, заниматься с ней. И в отпуск уже не уедешь – дорого и хлопотно.

- Гулять – это не страшно. Заниматься тоже. В отпуск я вряд ли уеду больше, чем на две недели. Мама присмотрит. Или, на худой конец, Машка у себя приютит. А у тебя есть собака?

- Была. Лотта. В Хельсинки. Умерла два года назад, от рака.

- Жаль... А порода какая?

- Самоедка. Янка ее дочка.

- Вот как? – удивилась я. – И ты ее сюда привез?

- Нет, Бран сам за ней приезжал.

Какая-то тень пробежала по его лицу. Я быстренько сложила в уме два и два.

Глеб говорил, что Янке четыре года. Четыре года назад Бранко развелся. И приехал в Хельсинки за щенком. И что-то там такое между ними произошло. «Бран совсем берега потерял, - сказал Глеб на острове. – Пустился во все тяжкие. Мы с ним даже чуть не поссорились из-за этого».

Интересно, что же это было? Начал приставать к жене Глеба? Да ну, таких вещей не прощают. Или наоборот – она начала приставать к нему? Но тогда из-за чего было ссориться? Ну так ведь и не поссорились в итоге.

С улицы раздались восторженные голоса – похоже, кто-то восхищался Янкой. Говорили, кажется, по-немецки. Мужской голос, женский и детский.

Высокий куст заслонял мне ограду, я привстала и увидела девочку лет трех в розовом платьице. Ее светлые волосы были стянуты в три хвостика: два по бокам и один на макушке. Она смотрела на Янку в таком восторге, что аж присела, держась за щеки двумя руками. Ее очень молодые родители – вряд ли больше двадцати – улыбались и переглядывались, наблюдая за ней.

У меня защипало в носу, горло сжало спазмом. Такое бывало редко… но бывало. Может, сегодня потому, что я сказала Глебу о том, что не могу иметь детей?

Они давно ушли, держа дочку за руки, а я все смотрела на дорогу.

Глава 29

- Ника…

Я повернулась к Глебу, он взял меня за руку, сжал пальцы.

- Извини, это, конечно, не мое дело, но… что тебе врачи говорят? Если что, у матери подруга в Питере, очень хороший специалист по этому делу. По лечению бесплодия. У нее даже совершенно безнадежные рожают, от которых все другие врачи отказались. Могу дать тебе телефон.

«Как ты догадался?» - хотелось заорать мне.

Впрочем… он же говорил, что у меня все на лице написано.

Я осторожно освободила руку, откинулась на спинку шезлонга, закрыла глаза.

- Это было на репетиции, - сказала я медленно, словно лепила каждое слово из глины. – Партнер меня не поймал. Рано или поздно что-то такое должно было случиться. У нас с ним… не знаю, как лучше сказать… не было нужного контакта. Знаешь, это очень важно в парных видах спорта, в танцах – когда партнеры чувствуют друг друга. Малейшие движения, эмоции. Только у нас от этого еще и жизнь зависела. Мы работали без страховки – без лонжи. Внизу сетка. И вот он просто на пару сантиметров не дотянулся. По идее, я должна была упасть в сетку, ничего страшного, хотя и не очень приятно, конечно. Но рабочие закрепили ее плохо, она сорвалась. Ну, и я вместе с ней. Конечно, она даже так меня спасла, там почти двадцать метров высоты было. Но все равно хватило.

- Так вот какой был несчастный случай, - Глеб снова взял меня за руку. – А я думал, авария или что-то в этом роде.

- Я была беременна. Очень маленький срок, я даже еще не знала.

- Выкидыш?

- Как ни странно, нет. Но меня буквально вынудили согласиться на аборт. Какая может быть беременность при переломе позвоночника. Все настаивали – мама, сестра. Муж в первую очередь. Все было очень убедительно. В теории, можно было сохранить. Но с очень большой вероятностью полного паралича ног. Врачи не хотели рисковать. Андрей – тем более.

- А ты?

Он пристально смотрел на меня, и я снова не узнавала его. Пожалуй, такого Глеба я еще не видела. Говорить о том, что произошло, мне приходилось нечасто, и каждый раз в таких случаях я больше всего боялась какого-то приторного, показного сочувствия. Сейчас ничего этого не было. Он просто слушал, задавал вопросы, но я чувствовала, что он действительно переживает за меня и был бы рад помочь хоть чем-то. Пусть даже не нужным мне телефоном врача.

- Боже мой, Глеб, я тогда вообще мало что соображала. А тут еще такое давление со всех сторон. Потом, когда уже полностью все восстановилось, даже разговоров о детях не заходило. Муж не горел желанием, я в универ поступила. А потом его вдруг пробило: мол, давай родим мальчика. Но никакого мальчика не получалось. Я обследовалась. Оказалось, что последствия аборта. Не так чтобы совсем безнадежно, но нужна серьезная операция. С очень неопределенным прогнозом. Может помочь, а может, все станет еще хуже. Или не операция, а тогда уже сразу ЭКО. Но тут Андрей встал на дыбы. Мол, это вредно, опасно, гормоны, раз нет – значит, и не надо, обойдемся. Черт, Глеб, зачем я тебе все это рассказываю?

- Значит, так надо. Надо было рассказать. Спасибо, что доверилась, - он осторожно поглаживал мои пальцы. - Ты очень из-за этого переживаешь?

- Не знаю, - вздохнула я. – Иногда накатывает. Вот так, как сейчас. Но вообще, наверно, смирилась. А у тебя как?

Вопрос прозвучал неуклюже, но я намеренно задала его именно так, ничего не уточняя. То ли «есть ли у тебя дети?», то ли «хотел бы ты иметь детей?»

- Трудно сказать, - после паузы ответил Глеб. – Раньше вообще не хотел. Казалось, что не смогу стать хорошим отцом. Работа, работа… Хотя раньше много времени проводил с сестрой, еще когда только приезжал к матери в Хельсинки. Или когда они приезжали в Питер. Мне было восемнадцать-двадцать, - улыбнулся он, - и все думали, что она моя дочь. Надо же, говорили, какой молодой папа. А Лииса сердилась и закладывала меня: мол, это не папа, это брат. А вот последние пару лет как-то начал задумываться. Пожалуй, сейчас, скорее, да, чем нет.

Мы надолго замолчали. Глеб сидел с закрытыми глазами, но я чувствовала, что он не спит, а о чем-то думает. У меня было странное чувство. С одной стороны, все, что произошло сегодня, как будто поставило наши отношения на ступеньку выше, сделало нас ближе, и все же от разговора о детях осталось послевкусие горечи. Хотя… с другой стороны, я была рада узнать, что у Глеба нет детей. Как будто это делало мою вину меньше. Вину, которая не исчезла от того, что я перестала о ней думать.

Заскучав без зрителей, Янка спрыгнула с парапета, подошла к нам, ткнулась лбом в руку Глеба, и он рассеянно погладил ее по голове.

- Глеб, - сказала я, - мне надо к себе сходить. Взять что-нибудь, что можно в ресторан надеть. Не в шортах же идти.

- Давай съездим. Или сходим. Можем прямо сейчас.

- Не сердись, я одна схожу, ладно?

Он открыл глаза, посмотрел на меня внимательно.

- Хорошо. Я пока договора посмотрю.

Забрав из комнаты сумку, я вышла на улицу и потихоньку побрела в гору. Мне просто хотелось немного побыть одной, перевести дыхание. Мы не расставались почти ни на минуту третьи сутки, и для меня вот так сразу это было немного… слишком.