Эмма Скотт - Девушка из песни

Ронан обратил на меня жесткий взгляд своих темных глаз, серых, как округлые камни под нашими ногами.

– За убийство моей мамы.

– Черт побери… – Я отпил пива, так как у меня резко пересохло в горле. – С кем же ты теперь живешь?

– С дядей.

Прежде чем я успел сказать еще хоть слово, Ронан брызнул жидкость для розжига в костер. Желтая струя изогнулась, подобно моче, и огонь вспыхнул еще горячее и ярче. Такими темпами скоро будет нечего жечь.

Снова воцарилось молчание, на этот раз до жути неловкое, потому что я понятия не имел, что сказать. Но мною снова овладело то чувство – безмолвное понимание, которое связало нас с Ронаном с первых минут знакомства. Он не нуждался и не хотел, чтобы я что-то говорил, поэтому я промолчал. Довольно скоро тишина снова стала приятной.

Солнце начало опускаться в океан, загоревшийся под лучами заката, а глубокое синее небо напомнило глаза Вайолет. Когда Ронан отправился на поиски дров, я достал гитару и взял несколько аккордов.

Ронан вернулся с охапкой хвороста.

– Самое время.

Я смущенно завозился с ладами, настраивая гитару.

– Я редко играю на публику.

– Почему?

Я пожал плечами.

– Не знаю. К тому же ты не захочешь слушать то дерьмо, которое я сочиняю.

– Откуда тебе знать, черт возьми?

– Какую музыку ты слушаешь?

– Тяжелую. «Melvins». «Tool».

– Ага, а я играю совсем другое. В основном пишу песни для девчонки.

– Для девчонки. – Ронан достал еще пиво и протянул мне. – Теперь мне действительно жаль, что ты не можешь напиться.

– Аминь.

Мы чокнулись пивными бутылками.

– Что за история?

Я подозрительно уставился на него.

– Ты обзовешь меня слюнтяем, предложишь трахнуть кого-нибудь другого и забыть о ней.

– Ага, возможно, так и сделаю, – ответил он с легкой усмешкой.

Я рассмеялся, а затем покачал головой.

– Это безнадежно, вот что я думаю. Она идеальная и богатая, а я бедный безродный ублюдок, с неработающей поджелудочной железой.

Я вкратце рассказал Ронану о своих отношениях с Вайолет. Через некоторое время он кивнул.

– М-да. Тебе нужно трахнуть кого-нибудь другого и забыть о ней.

Мы посмеялись, глядя на пламя, а затем Ронан заговорил тише:

– Нет, это чушь собачья. Тебе нужно ей рассказать.

– Она до ужаса боится испортить нашу дружбу. Вбила себе в голову, что если мы решимся на что-то большее, то это может нас уничтожить.

– И что? Все равно скажи ей.

– Не могу. Она меня отошьет, и все уже никогда не будет как прежде. Хотя, думаю, мы и так уже порядком подпортили отношения.

Ронан кивнул.

– Ну тогда не говори ей. Просто… не знаю. Поцелуй ее.

– Ни за что.

– А почему бы и нет, черт возьми?

– Ну, во-первых, чертовы границы. Она провела черту, когда сказала, как ко мне относится. Как к другу. Я должен уважать ее желания.

Ронан фыркнул и допил пиво.

Я наклонился вперед и оперся на колени.

– Что я могу сделать? Говорил же, мы поклялись на крови.

– Когда были детьми. Она подозревает, что нравится тебе?

«Она мне не нравится. Я ее люблю каждой чертовой частичкой своей души».

Ронан выжидательно вскинул свои густые брови.

– Не совсем, – признался я.

– Где она сейчас?

– Не знаю. – Я ковырнул носком ботинка песок под ногами. – Сегодня вечером вечеринка. Она будет там.

– Так иди на вечеринку и скажи ей.

– Я просто сказал…

– Ты должен бороться, приятель, – прервал меня Ронан, повысив голос, а его глаза вспыхнули от гнева. – Должен, потому что иначе будет слишком поздно. А слишком поздно означает смерть.

Он быстро отвел взгляд и сжал кулаки. Его переполняли воспоминания, которые не имели ко мне никакого отношения.

Я подождал, пока его отпустит, а потом произнес в сумерки:

– Она нуждается… во мне.

– Значит, ты для нее вьючный мул. Взваливаешь на себя все ее дерьмо и стараешься облегчить ей жизнь, потому что заботишься о ней. Но что насчет тебя?

Ронан резко повернулся ко мне, в его глазах светился невысказанный вопрос: «Ты хочешь быть нужным или ты хочешь быть любимым?»

Возможно, мне в голову ударило пиво, а может, это простая истина. Семейная жизнь Вайолет разваливалась у нее на глазах, моя же горела синим пламенем. Если я не смогу спасти хоть что-то хорошее, то ничего не останется.

Я встал, отряхнул песок с задницы и взял гитару.

– Хочешь пойти? – спросил я. – Там, конечно, будет куча пьяных футболистов, играющих в пивной понг под дерьмовый хаус.

Ронан тоже поднялся на ноги и пнул песок в костер.

– Пойду. Уже говорил, что прикрою тебя.

Мои губы дрогнули в улыбке, когда что-то похожее на радость попыталось заполнить пустоту в душе. Но подозрительность пересилила.

– Зачем?

– Ты меня не раздражаешь, мать твою. Достаточная причина? – Его тон был резким, но серые глаза излучали тепло.

Радость вернулась.

– Достаточная.

Огромный двухэтажный дом Ченса Блейлока на Оушен-авеню оглушал «Годзиллой» Эминема и веселыми разговорами сотни гостей. Басы чувствовались еще на улице, когда мы с Эвелин шли по дорожке, бормоча проклятия. Я воевала со своим обтягивающим мини-платьем. То одергивала вниз, то подтягивала наверх, чтобы лучше прикрыть грудь.

– Ты можешь расслабиться? – попросила Эвелин, выглядя потрясающе в черных легинсах и черном топе-бюстье. – Ты просто огонь. Ривер слюной захлебнется, когда тебя увидит.

– Чувствую себя полуголой.

Она ухмыльнулась.

– Вот именно.

В прошлой жизни на подобные мероприятия я бы надела исключительно джинсы и толстовку. Это была моя первая домашняя вечеринка, и я чувствовала себя самозванкой. Или шпионкой с «другой стороны», которая явилась подсмотреть, как развлекаются крутые ребята.

Они увидят меня насквозь.

Но потом я отругала себя за глупость и вспомнила, что однажды сказал Дэвид Фостер Уоллес: «Ты будешь меньше волноваться, что о тебе подумают другие, если поймешь, как редко они о тебе думают вообще».

Внутри дома было темно, только кое-где горели маленькие лампы, а над аудиосистемой висела гирлянда. Комнаты наполняли гости. Они разговаривали, танцевали, целовались. Большинство с красными стаканчиками в руках. Каждый уголок дома заполняли люди и музыка.

Эвелин взяла меня за руку.

– Кухня. Нужно взять себе выпивку.

Мы протиснулись сквозь толпу и оказались в просторной, ярко освещенной кухне, которая буквально ослепляла после сумрака остальной части дома.

Из кухни открывался вид на большой задний двор, где вокруг бассейна тоже продолжалась вечеринка. Гирлянды сверкали разноцветными огоньками, а на шезлонгах кучковались гости, из рук в руки кочевал тлеющий огонек косяка.

Компания футболистов разбила лагерь вокруг бочонка с пивом рядом с огромным кухонным островом из серого мрамора, усеянным бутылками, пустыми стаканчиками и салатницей с вишнево-красным пуншем. Среди компании был и Ривер.

– Привет, мальчики. Это первая домашняя вечеринка Вайолет. – Эвелин сунула мне в руку стаканчик и многозначительно посмотрела на Ривера. – Будьте поласковее.

Я закатила глаза и покраснела.

– Ну спасибо.

– Тише, он идет.

Ривер, в джинсах, белой футболке и клетчатой рубашке, расстегнутой и с закатанными рукавами, обошел кухонный островок, и Эвелин отступила в сторону. Футболка облегала каждую линию мышц груди, но его предплечья просто завораживали.

– Привет, – поздоровался он.

Мой взгляд метнулся к точеным чертам лица, которое казалось высеченным из гранита.

На квадратной линии подбородка лежала легкая тень щетины.

– Привет.

Слабая улыбка Ривера несла в себе как раз то количество непринужденного веселья и уверенности, которое я и ожидала от капитана футбольной команды – парня, который, вероятно, в конечном итоге выиграет приз Хейсмана и через несколько лет попадет в НФЛ. Но его взгляд метался по сторонам, словно он проверял, есть ли у нас зрители. Или нервничал из-за разговора со мной.

«Здравствуй, эго. Это невозможно».

– Так… это действительно твоя первая вечеринка?

– Неужели все настолько очевидно?

– Не-а, все отлично.

– Какие-нибудь указания?

Он рассмеялся.

– Ага. Если Ченс предложит чашечку своего «знаменитого» пунша для вечеринок, говори «нет». Это дерьмо похоже на бензин.

Я тоже засмеялась и почувствовала, как от сердца отлегло. Ривер Уитмор, возведенный мною в ранг мифического существа – олимпийского бога, который не станет размениваться на общение с простыми смертными вроде меня, оказался обычным парнем, и ему тоже требовалось «растопить лед» в разговоре.

Ривер придвинулся чуть ближе, и я почувствовала аромат его одеколона – древесный, свежий, смешанный со слабым запахом моторного масла. Его голос стал тише. Интимнее.

– Послушай…

Я сглотнула.

– Да?

– Мама сказала, что была рада с тобой познакомиться.

– Ой. Да, точно.

– Ты ее порадовала, а для меня это очень важно. Поэтому спасибо тебе.

– Не за что. Она замечательная.

– Так и есть. – Его глаза заблестели, и он быстро отпил из стаканчика. Ченс и еще двое парней окликнули его из соседней комнаты, зовя своего короля к столу для пивного понга. – Ну… пообщаемся еще попозже? – спросил он. Почти смущенно.

– Конечно. Да. Буду рада.

Он улыбнулся на прощание.

– Не пей пунш.

У меня сжалось сердце. Ведь он тоже казался здесь немного чужим. Самому популярному парню приходится притворяться, что он круто проводит время, в то время как дома его ждут страх и боль.

Вечеринка вокруг меня то затихала, то вновь набирала обороты. Я допила пиво, и кто-то дал мне еще. Выпила и это, пол под ногами немного накренился, когда Эвелин взяла меня за руку, чтобы прогуляться по дому. Она вела себя непринужденно. Популярная, уверенная в себе, в меру кокетливая – все, чего мне не хватало.